Его тело сотрясал кашель, еще один симптом заболевания. Приложив к его груди ладонь, она почувствовала в его легких хрипы.
Рейф наблюдал за Энни загадочным взглядом. Своим горячим прикосновением она излечивала раны, успокаивала младенцев и даже лошадей, сводила его с ума, когда они занимались любовью, но мог ли ее особый дар противостоять болезни? Он не задумывался об этом раньше и сейчас не мог ответить на этот вопрос. Некоторые из индейцев оправятся от кори, а некоторые – нет; невозможно определить, какие из выживших умерли бы, не будь Энни. И в чем причина исцеления – в ее травах или в ее прикосновениях? Если, конечно, не выживут все. От этой мысли сердце у Рейфа бешено забилось, и он с трудом удержал себя в руках, чтобы паника не отразилась в его взгляде. Боже, если она умеет делать такое, чем ему оправдать то, что он завладел ею один? Нечто настолько необычное не следует скрывать от людей. Это было бы преступлением.
Его губы скривились в усмешке. Вот уж не такому человеку, как он, беспокоиться: преступно это или нет.
Утолив голод, девочка начала зевать. Рейф положил ее на одеяло и постарался сделать все, чтобы помочь Энни.
Кроме старухи, на ногах держались еще две женщины и один мужчина, но их трясла лихорадка и беспокоило вторжение к ним белых людей. Мужчина попытался было схватиться за оружие, однако успокоился, когда Энни тихо заговорила с ним и попыталась дать понять, что не делает ничего плохого, а лишь старается помочь. Энни рассказала об этом Рейфу, и он поклялся отныне не отходить бт нее ни на шаг: если бы воин апачей чувствовал себя немного лучше, он мог бы убить ее. Рейф был зол на самого себя за такую неосторожность.
Снова выползла из вигвама старуха. Она следила, как Рейф поддерживал одного из крупных мужчин, а Энни пыталась заставить его проглотить немного чая из коры. Воин вырывался, но Рейф без труда удерживал его. Старуха заговорила с воином, наверное, успокаивала – он затих и выпил чаю.
Старуха была худой и сгорбленной, лицо ее покрывали морщины, похожие на борозды в земле. Она изучающе смотрела на этих двух белых, внимательно наблюдая за большим человеком, и вспомнила, что даже великий Кочиз признавал, что не все белые люди плохие. По крайней мере, эти двое, кажется, хотели помочь: во всяком случае, женщина хотела помочь, а белый воин со свирепыми светлыми глазами разрешал ей так поступать. Старуха видела и раньше в своей долгой жизни, когда даже самый смелый и сильный воин становился странно беспомощным в присутствии какой-то одной женщины.
Белая женщина заинтересовала ее. У нее были странные светлые волосы, но глаза – черные, как у ее соплеменников. Она умела лечить, наверное, она была знахаркой. Собственный знахарь племени одним из первых пал жертвой пятнистой болезни.
Старуха шаркающими шагами подошла к ним. Она показала на себя пальцем и произнесла:
– Джакали, – что, как поняла Энни, означало ее имя, затем указала на котелок, который держала Энни. Энни протянула его старухе. Та понюхала чай, затем попробовала. Она отдала его обратно Энни и прибавила несколько слов, закивала и жестами дала им понять, что поможет ухаживать за своими соплеменниками.
Энни показала на себя, потом на Рейфа, называя имена. Старуха по очереди повторила каждое имя, твердо и четко выговаривая слоги, а Энни улыбнулась и кивнула, и ритуал представления посчитали законченным.
Она обрадовалась еще одной паре рук. Из всего племени только эта старуха и те двое мальчишек не заболели корью. Всех надо было накормить, и теперь, когда Энни напоила их чаем из ивовой коры, она принялась варить слабый бульон из запасов вяленого мяса, имевшихся у индейцев. Было бы проще сварить его в одном большом котле, но если в стойбище такой и имелся, то она его не обнаружила. Рейф развел огонь, и приготовление бульона Энни поручила Джакали, показав старухе, какой именно крепости он должен быть. Джакали знаками показала, что поняла.
– А что теперь? – спросил Рейф. Энни устало потерла лоб.
– Мне нужно приготовить сироп от кашля из шандры, чтобы облегчить воспаление в легких. Думаю, у некоторых уже развилась пневмония. Кроме того, больных надо обмыть прохладной водой, чтобы немного сбить температуру.
Рейф притянул ее к себе и держал так целую долгую минуту. Хорошо бы заставить ее отдохнуть, но он понимал, что сделать это будет невозможно. Он поцеловал ее в волосы.
– Я их обмою, пока ты приготовишь лекарство от кашля.
Рейф взял на себя огромную работу. По его подсчетам, в стойбище было почти семьдесят индейцев, только трое из которых оставались здоровыми, точнее четверо, если считать ту новорожденную с торчащими волосенками. Он раздевал мускулистых воинов до набедренной повязки. С некоторыми изнихприходилось бороться, чтобы суметь облегчить их мучения от лихорадки с помощью прохладной воды. Зная, что понятия апачеи о правилах скромности не менее строги, хоть и несколько отличаются от понятий белых, он постарался не обнажать женщин, обмывая им ноги и руки.
Легче всего было с детьми, хотя они очень боялись незнакомцев. Некоторые из них начинали плакать, когда Рейф к ним прикасался, хотя он обращался с ними мягко и бережно. В одной из хижин он держал на руках перепуганного четырехлетнего мальчика, обмывая его худенькие ручки и ножки. Несчастный малыш непрерывно плакал. Рейф баюкал его, ласково уговаривая, пока ребенок не уснул. Тогда Рейф решил убрать тело матери ребенка, которая, вскоре после того как Энни напоила ее чаем из ивовой коры, все-таки умерла. Старая Джакали разразилась воплями, увидев Рейфа с грузом, завернутым в одеяло, а двое мальчишек убежали и спрятались.
Но сильнее всего на Рейфа подействовало горе в глазах Энни.
Ему были известны некоторые ритуалы апачеи, связанные со смертью, но он не знал, как справиться с их соблюдением. Апачи не станут жить в том вигваме, где кто-то умер, но Рейф не мог выносить всех больных наружу или переносить их из одного вигвама в другой всякий раз, как кто-то умрет. В конце концов он решил оставить это Джакали, чтобы она сделала, что сможет, в соответствии с их обычаями.
Борьбе с лихорадкой не было конца. Того, кто погружался в сон, Рейф оставлял в покое, но кто-то беспокойно метался, кто-то лежал без сознания – их нужно было постоянно обмывать. Те трое, которые сначала пытались помочь Джакали, очевидно, находились на начальной стадии заболевания: к ночи они свалились так же, как и остальные.
Энни переходила от одного пациента к другому, раздавала сироп от кашля тем, в чьих легких слышала воспаление. Тем, у кого в легких было чисто, она давала смесь иссопа с медом.
Это продолжалось всю ночь. Она не осмеливалась спать, боясь, что у кого-нибудь начнутся конвульсии от высокой температуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Рейф наблюдал за Энни загадочным взглядом. Своим горячим прикосновением она излечивала раны, успокаивала младенцев и даже лошадей, сводила его с ума, когда они занимались любовью, но мог ли ее особый дар противостоять болезни? Он не задумывался об этом раньше и сейчас не мог ответить на этот вопрос. Некоторые из индейцев оправятся от кори, а некоторые – нет; невозможно определить, какие из выживших умерли бы, не будь Энни. И в чем причина исцеления – в ее травах или в ее прикосновениях? Если, конечно, не выживут все. От этой мысли сердце у Рейфа бешено забилось, и он с трудом удержал себя в руках, чтобы паника не отразилась в его взгляде. Боже, если она умеет делать такое, чем ему оправдать то, что он завладел ею один? Нечто настолько необычное не следует скрывать от людей. Это было бы преступлением.
Его губы скривились в усмешке. Вот уж не такому человеку, как он, беспокоиться: преступно это или нет.
Утолив голод, девочка начала зевать. Рейф положил ее на одеяло и постарался сделать все, чтобы помочь Энни.
Кроме старухи, на ногах держались еще две женщины и один мужчина, но их трясла лихорадка и беспокоило вторжение к ним белых людей. Мужчина попытался было схватиться за оружие, однако успокоился, когда Энни тихо заговорила с ним и попыталась дать понять, что не делает ничего плохого, а лишь старается помочь. Энни рассказала об этом Рейфу, и он поклялся отныне не отходить бт нее ни на шаг: если бы воин апачей чувствовал себя немного лучше, он мог бы убить ее. Рейф был зол на самого себя за такую неосторожность.
Снова выползла из вигвама старуха. Она следила, как Рейф поддерживал одного из крупных мужчин, а Энни пыталась заставить его проглотить немного чая из коры. Воин вырывался, но Рейф без труда удерживал его. Старуха заговорила с воином, наверное, успокаивала – он затих и выпил чаю.
Старуха была худой и сгорбленной, лицо ее покрывали морщины, похожие на борозды в земле. Она изучающе смотрела на этих двух белых, внимательно наблюдая за большим человеком, и вспомнила, что даже великий Кочиз признавал, что не все белые люди плохие. По крайней мере, эти двое, кажется, хотели помочь: во всяком случае, женщина хотела помочь, а белый воин со свирепыми светлыми глазами разрешал ей так поступать. Старуха видела и раньше в своей долгой жизни, когда даже самый смелый и сильный воин становился странно беспомощным в присутствии какой-то одной женщины.
Белая женщина заинтересовала ее. У нее были странные светлые волосы, но глаза – черные, как у ее соплеменников. Она умела лечить, наверное, она была знахаркой. Собственный знахарь племени одним из первых пал жертвой пятнистой болезни.
Старуха шаркающими шагами подошла к ним. Она показала на себя пальцем и произнесла:
– Джакали, – что, как поняла Энни, означало ее имя, затем указала на котелок, который держала Энни. Энни протянула его старухе. Та понюхала чай, затем попробовала. Она отдала его обратно Энни и прибавила несколько слов, закивала и жестами дала им понять, что поможет ухаживать за своими соплеменниками.
Энни показала на себя, потом на Рейфа, называя имена. Старуха по очереди повторила каждое имя, твердо и четко выговаривая слоги, а Энни улыбнулась и кивнула, и ритуал представления посчитали законченным.
Она обрадовалась еще одной паре рук. Из всего племени только эта старуха и те двое мальчишек не заболели корью. Всех надо было накормить, и теперь, когда Энни напоила их чаем из ивовой коры, она принялась варить слабый бульон из запасов вяленого мяса, имевшихся у индейцев. Было бы проще сварить его в одном большом котле, но если в стойбище такой и имелся, то она его не обнаружила. Рейф развел огонь, и приготовление бульона Энни поручила Джакали, показав старухе, какой именно крепости он должен быть. Джакали знаками показала, что поняла.
– А что теперь? – спросил Рейф. Энни устало потерла лоб.
– Мне нужно приготовить сироп от кашля из шандры, чтобы облегчить воспаление в легких. Думаю, у некоторых уже развилась пневмония. Кроме того, больных надо обмыть прохладной водой, чтобы немного сбить температуру.
Рейф притянул ее к себе и держал так целую долгую минуту. Хорошо бы заставить ее отдохнуть, но он понимал, что сделать это будет невозможно. Он поцеловал ее в волосы.
– Я их обмою, пока ты приготовишь лекарство от кашля.
Рейф взял на себя огромную работу. По его подсчетам, в стойбище было почти семьдесят индейцев, только трое из которых оставались здоровыми, точнее четверо, если считать ту новорожденную с торчащими волосенками. Он раздевал мускулистых воинов до набедренной повязки. С некоторыми изнихприходилось бороться, чтобы суметь облегчить их мучения от лихорадки с помощью прохладной воды. Зная, что понятия апачеи о правилах скромности не менее строги, хоть и несколько отличаются от понятий белых, он постарался не обнажать женщин, обмывая им ноги и руки.
Легче всего было с детьми, хотя они очень боялись незнакомцев. Некоторые из них начинали плакать, когда Рейф к ним прикасался, хотя он обращался с ними мягко и бережно. В одной из хижин он держал на руках перепуганного четырехлетнего мальчика, обмывая его худенькие ручки и ножки. Несчастный малыш непрерывно плакал. Рейф баюкал его, ласково уговаривая, пока ребенок не уснул. Тогда Рейф решил убрать тело матери ребенка, которая, вскоре после того как Энни напоила ее чаем из ивовой коры, все-таки умерла. Старая Джакали разразилась воплями, увидев Рейфа с грузом, завернутым в одеяло, а двое мальчишек убежали и спрятались.
Но сильнее всего на Рейфа подействовало горе в глазах Энни.
Ему были известны некоторые ритуалы апачеи, связанные со смертью, но он не знал, как справиться с их соблюдением. Апачи не станут жить в том вигваме, где кто-то умер, но Рейф не мог выносить всех больных наружу или переносить их из одного вигвама в другой всякий раз, как кто-то умрет. В конце концов он решил оставить это Джакали, чтобы она сделала, что сможет, в соответствии с их обычаями.
Борьбе с лихорадкой не было конца. Того, кто погружался в сон, Рейф оставлял в покое, но кто-то беспокойно метался, кто-то лежал без сознания – их нужно было постоянно обмывать. Те трое, которые сначала пытались помочь Джакали, очевидно, находились на начальной стадии заболевания: к ночи они свалились так же, как и остальные.
Энни переходила от одного пациента к другому, раздавала сироп от кашля тем, в чьих легких слышала воспаление. Тем, у кого в легких было чисто, она давала смесь иссопа с медом.
Это продолжалось всю ночь. Она не осмеливалась спать, боясь, что у кого-нибудь начнутся конвульсии от высокой температуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78