Кстати, слышали вы о новой звезде театра Буфф, Виолете Верни? — вдруг перебила она сама себя.
— Нет, не слыхали. Ведь ты знаешь, что Ксения не любит опереток с их, большей частью, глупыми сюжетами и гривуазной музыкой, — ответил Ричард Федорович.
— О, тетя, вы слишком требовательны! Но на этот раз я, положительно, советую вам съездить в театр, Виолета Верни очаровательна. Это диво примо картелло. Она молода, красива, обладает чудным голосом и, при всем этом, прекрасная девушка. Я познакомилась с ней летом в Висбадене, и она очень понравилась мне.
Увидя, что Ксения Александровна сделала отрицательный жест, она прибавила с лукавым взглядом:
— Знаешь, тетя, кто сходит с ума по Виолете? Дядя Ваня. Он не пропускает ни одного представления, осыпает ее цветами и конфетами, а она, неблагодарная, держит себя с ним недотрогой.
— О! Иван неисправим. Но в этих увлечениях есть та хорошая сторона, что они никогда не бывают продолжительны. Если эта барышня сторонится его, то это доказывает, что она умна, — насмешливо заметил Ричард Федорович, вставая из-за стола.
— Дорогая моя Анастаси! Вам следовало бы избегать знакомства с опереточными актрисами, так как они вообще пользуются сомнительной репутацией, — заметила Ксения.
— Ах, тетя! Истинная или только показная добродетель зависит от нас самих. Будучи сама актрисой, я не могу гордо отворачиваться от моих сотоварок, к какой бы труппе они ни принадлежали. Моя мать никогда не имела никакого отношения к театру, — молодая девушка пожала плечами, — а между тем, не она ведь подавала мне примеры добродетели! Я уже не ребенок и отлично понимаю какого рода жизнь вела она, когда таскала меня с собой летом заграницу, несмотря на протесты тети Клеопатры. О! Маленькая Верни в тысячу раз лучше ее! Посмотри ее, тетя, и ты останешься довольна. У нее своя особенная оригинальная манера исполнять пикантные роли, которая исключает всякую пошлость. Кроме того, ты от души посмеешься, как безумствует дядя Ваня; ведь должен же он хоть чуть-чуть интересовать тебя!
— О! Очень мало! Но прости меня, я на минуту уйду взглянуть, как укладывают спать детей.
— Возьми меня с собою, тетя! Я обожаю Леона и Лили, я очень люблю сама раздевать их.
Когда Анастаси уехала домой, Ксения Александровна прошла в кабинет мужа.
Ричард оттолкнул пачку счетов, которые он просматривал, и обнял за талию жену, присевшую на ручку его кресла.
— Ну что, дорогая моя? — спросил он с лукавой улыбкой. — Хочешь ты съездить в оперетку посмотреть новую звезду, воспламенившую сердце Ивана, этого бессмертного Селадона? Если да, то я прикажу взять ложу на послезавтра.
— Да, да, я с удовольствием поеду, — весело ответила Ксения Александровна. — Иван, говорят, тонкий ценитель красоты. Пока я была его женой, я не имела случая видеть нравящихся ему дам, так как он тщательно скрывал их от меня; теперь же я могу свободно судить о его вкусах.
— Итак, решено! Послезавтра мы едем в театр и подвергнем критическому экзамену настоящий вкус Ивана.
***
Скажем теперь несколько слов о том, что случилось в течение прошедших лет.
После свадьбы и кратковременного пребывания в Волынской губернии, Ксения с мужем уехали в Париж, где они снова посвятили себя поискам Ольги. Но все розыски оставались тщетными. Желая устроить жену в новой среде, где ничто не напоминало бы ей прошлое, Ричард Федорович увез ее в Волынь, где они и поселились. Там у них родился сын, и появление этого ребенка дало Ксении Александровне новую цель к жизни. С боязливым обожанием ухаживала молодая женщина за ребенком, и, под влиянием его невинной улыбки, мало-помалу стала заживать ее старая рана. Правда, по временам она еще иногда открывалась, но время, этот могущественный целитель, делало свое дело, чему во многом способствовало и полное, спокойное счастье.
Любимая и окруженная постоянными заботами мужа, молодая женщина мало-помалу возрождалась к жизни, и к ней вернулась ее нежная красота и отчасти прежняя веселость.
Четыре года спустя после свадьбы, уже будучи матерью своего ребенка, Ксения Александровна вернулась с мужем в Петербург, где они поселились на Сергиевской улице в собственном доме. Только тогда оба брата свиделись. Иван Федорович с язвительной иронией поздравил брата.
— Старая французская пословица оказывается справедливой, и моя прежняя ревность была вовсе уж не так безумна, как ты уверял меня, — заметил он.
— Когда я вернулся, ты уже развелся с женой; почему же я не имел бы права овладеть сокровищем, которого ты не сумел оценить. Или, может быть, тебя снова начинает мучить ревность? — спокойно ответил Ричард Федорович.
— Сохрани меня Бог от этого! Такой столб благодетели, как Ксения Александровна, гораздо больше подходит тебе и, конечно, уж никак не она смутит нашу дружбу. Я даже хочу, если ты позволишь, побывать у тебя.
— Милости просим!
Однако Иван Федорович не спешил воспользоваться полученным позволением и встретился с Ксенией Александровной только случайно в концерте. С враждебным любопытством взгляд его блуждал по фигуре молодой женщины, которая была красивее, чем когда-либо, в своем простом, но изящном туалете. Но вот черные глаза его вспыхнули огнем. Он увидел, как Ксения Александровна слегка побледнела и, по своему неисправимому тщеславию, вообразил, что она не может видеть его без душевного волнения, не понимая, что это было тягостное волнение. Потом он подошел и холодно поздоровался с ней.
Иногда, через месячные промежутки, Иван Федорович приезжал к брату; иногда же сам Ричард навещал его и виделся у него с Борисом, который очень ему понравился.
Борис был предоставлен заботам гувернера и казался серьезным и печальным. Дурно воспитанный и щедро снабжаемый деньгами (так как Иван Федорович не был скуп, когда водились у него деньги), Борис был обязан исключительно своему хорошему характеру, что не испортился вконец.
У мальчика сохранилось до странности ясное воспоминание о той, кого он считал своей матерью. Однажды он робко попросил позволения повидаться с ней.
Иван Федорович ничего не имел против этого; Ксения Александровна тоже охотно согласилась на это свидание. С тех пор, как она чувствовала себя счастливой, в ней возродилась любовь к Борису, а горечь обиды исчезла.
Молодая женщина нежно приняла Бориса. Страшное волнение последнего, горячие слезы и безумные поцелуи, которыми он осыпал ее, глубоко тронули Ксению Александровну.
С этого дня Борис проводил у матери и дяди Ричарда каждое воскресенье и каждый праздник, часами играя с маленьким братом и сестрой, которых положительно боготворил.
Ксения Александровна сделалась его покровительницей и доверенным другом, которому он поверял все свои радости и огорчения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Нет, не слыхали. Ведь ты знаешь, что Ксения не любит опереток с их, большей частью, глупыми сюжетами и гривуазной музыкой, — ответил Ричард Федорович.
— О, тетя, вы слишком требовательны! Но на этот раз я, положительно, советую вам съездить в театр, Виолета Верни очаровательна. Это диво примо картелло. Она молода, красива, обладает чудным голосом и, при всем этом, прекрасная девушка. Я познакомилась с ней летом в Висбадене, и она очень понравилась мне.
Увидя, что Ксения Александровна сделала отрицательный жест, она прибавила с лукавым взглядом:
— Знаешь, тетя, кто сходит с ума по Виолете? Дядя Ваня. Он не пропускает ни одного представления, осыпает ее цветами и конфетами, а она, неблагодарная, держит себя с ним недотрогой.
— О! Иван неисправим. Но в этих увлечениях есть та хорошая сторона, что они никогда не бывают продолжительны. Если эта барышня сторонится его, то это доказывает, что она умна, — насмешливо заметил Ричард Федорович, вставая из-за стола.
— Дорогая моя Анастаси! Вам следовало бы избегать знакомства с опереточными актрисами, так как они вообще пользуются сомнительной репутацией, — заметила Ксения.
— Ах, тетя! Истинная или только показная добродетель зависит от нас самих. Будучи сама актрисой, я не могу гордо отворачиваться от моих сотоварок, к какой бы труппе они ни принадлежали. Моя мать никогда не имела никакого отношения к театру, — молодая девушка пожала плечами, — а между тем, не она ведь подавала мне примеры добродетели! Я уже не ребенок и отлично понимаю какого рода жизнь вела она, когда таскала меня с собой летом заграницу, несмотря на протесты тети Клеопатры. О! Маленькая Верни в тысячу раз лучше ее! Посмотри ее, тетя, и ты останешься довольна. У нее своя особенная оригинальная манера исполнять пикантные роли, которая исключает всякую пошлость. Кроме того, ты от души посмеешься, как безумствует дядя Ваня; ведь должен же он хоть чуть-чуть интересовать тебя!
— О! Очень мало! Но прости меня, я на минуту уйду взглянуть, как укладывают спать детей.
— Возьми меня с собою, тетя! Я обожаю Леона и Лили, я очень люблю сама раздевать их.
Когда Анастаси уехала домой, Ксения Александровна прошла в кабинет мужа.
Ричард оттолкнул пачку счетов, которые он просматривал, и обнял за талию жену, присевшую на ручку его кресла.
— Ну что, дорогая моя? — спросил он с лукавой улыбкой. — Хочешь ты съездить в оперетку посмотреть новую звезду, воспламенившую сердце Ивана, этого бессмертного Селадона? Если да, то я прикажу взять ложу на послезавтра.
— Да, да, я с удовольствием поеду, — весело ответила Ксения Александровна. — Иван, говорят, тонкий ценитель красоты. Пока я была его женой, я не имела случая видеть нравящихся ему дам, так как он тщательно скрывал их от меня; теперь же я могу свободно судить о его вкусах.
— Итак, решено! Послезавтра мы едем в театр и подвергнем критическому экзамену настоящий вкус Ивана.
***
Скажем теперь несколько слов о том, что случилось в течение прошедших лет.
После свадьбы и кратковременного пребывания в Волынской губернии, Ксения с мужем уехали в Париж, где они снова посвятили себя поискам Ольги. Но все розыски оставались тщетными. Желая устроить жену в новой среде, где ничто не напоминало бы ей прошлое, Ричард Федорович увез ее в Волынь, где они и поселились. Там у них родился сын, и появление этого ребенка дало Ксении Александровне новую цель к жизни. С боязливым обожанием ухаживала молодая женщина за ребенком, и, под влиянием его невинной улыбки, мало-помалу стала заживать ее старая рана. Правда, по временам она еще иногда открывалась, но время, этот могущественный целитель, делало свое дело, чему во многом способствовало и полное, спокойное счастье.
Любимая и окруженная постоянными заботами мужа, молодая женщина мало-помалу возрождалась к жизни, и к ней вернулась ее нежная красота и отчасти прежняя веселость.
Четыре года спустя после свадьбы, уже будучи матерью своего ребенка, Ксения Александровна вернулась с мужем в Петербург, где они поселились на Сергиевской улице в собственном доме. Только тогда оба брата свиделись. Иван Федорович с язвительной иронией поздравил брата.
— Старая французская пословица оказывается справедливой, и моя прежняя ревность была вовсе уж не так безумна, как ты уверял меня, — заметил он.
— Когда я вернулся, ты уже развелся с женой; почему же я не имел бы права овладеть сокровищем, которого ты не сумел оценить. Или, может быть, тебя снова начинает мучить ревность? — спокойно ответил Ричард Федорович.
— Сохрани меня Бог от этого! Такой столб благодетели, как Ксения Александровна, гораздо больше подходит тебе и, конечно, уж никак не она смутит нашу дружбу. Я даже хочу, если ты позволишь, побывать у тебя.
— Милости просим!
Однако Иван Федорович не спешил воспользоваться полученным позволением и встретился с Ксенией Александровной только случайно в концерте. С враждебным любопытством взгляд его блуждал по фигуре молодой женщины, которая была красивее, чем когда-либо, в своем простом, но изящном туалете. Но вот черные глаза его вспыхнули огнем. Он увидел, как Ксения Александровна слегка побледнела и, по своему неисправимому тщеславию, вообразил, что она не может видеть его без душевного волнения, не понимая, что это было тягостное волнение. Потом он подошел и холодно поздоровался с ней.
Иногда, через месячные промежутки, Иван Федорович приезжал к брату; иногда же сам Ричард навещал его и виделся у него с Борисом, который очень ему понравился.
Борис был предоставлен заботам гувернера и казался серьезным и печальным. Дурно воспитанный и щедро снабжаемый деньгами (так как Иван Федорович не был скуп, когда водились у него деньги), Борис был обязан исключительно своему хорошему характеру, что не испортился вконец.
У мальчика сохранилось до странности ясное воспоминание о той, кого он считал своей матерью. Однажды он робко попросил позволения повидаться с ней.
Иван Федорович ничего не имел против этого; Ксения Александровна тоже охотно согласилась на это свидание. С тех пор, как она чувствовала себя счастливой, в ней возродилась любовь к Борису, а горечь обиды исчезла.
Молодая женщина нежно приняла Бориса. Страшное волнение последнего, горячие слезы и безумные поцелуи, которыми он осыпал ее, глубоко тронули Ксению Александровну.
С этого дня Борис проводил у матери и дяди Ричарда каждое воскресенье и каждый праздник, часами играя с маленьким братом и сестрой, которых положительно боготворил.
Ксения Александровна сделалась его покровительницей и доверенным другом, которому он поверял все свои радости и огорчения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54