— Нет, нет! Это правда! Я там была!
— Когда?
— Когда проиграла деньги!
Отец взял ее за плечи и взглянул в лицо.
— Не лги мне!
— Это не ложь! Это правда! Джонатан просто притворяется, чтобы выручить меня!
— Как притворяешься ты, чтобы спасти его?
— Вы пожалеете, если выгоните его!
— Ты хочешь сказать, — начал отец, и я заметила, как его губы начинают кривиться. Я помнила эту мимику с детства — он смотрел на меня, когда мои выходки смешили его, — что это ты пожалеешь, если он уедет от нас?
— Да… да… и вы тоже! Он очень хорошо разбирается в делах имения! Народ его любит… Даже больше, чем…
— Чем меня?
— Да, а народ, который живет в поместье, должен любить сквайра, так полагается!
Пока шел этот диалог, Джонатан успел вылезти из кровати и надеть на себя халат.
— Тамариск, спасибо за то, что ты стараешься спасти меня! Я выплачу эти деньги, а если мне все-таки придется уйти, я буду приезжать и встречаться с тобой!
Она топнула ножкой:
— Это совсем не одно и то же! — Отец был несколько раздосадован.
— Мы поговорим позже, Джонатан, — сказал он и вышел.
Я села на кровать и взглянула на Джонатана.
— Он получил письмо. Анонимка! Подписано — «Ваш друг».
— Любопытно, что же это за милый друг?
— Это просто подлость!
— Да, конечно! Я смог бы уладить дело, и обошлось бы без шума.
Тамариск переводила взгляд с него на меня и, наконец, сказала:
— Он очень рассердился! Теперь он выгонит тебя, я знаю.
— Отец всегда кажется более сердитым, чем на самом деле, — напомнила я.
— Я совершил смертный грех! — изрек Джонатан.
— А что это? — спросила Тамариск.
— Самое плохое, что можно сделать, цыганочка!
— Может, все-таки он тебя не выгонит?
— Если и выгонит, я буду приезжать к тебе. Мы будем встречаться тайно!
— Лучше, если бы ты не уезжал!
Джонатан подошел к девочке и, взяв за руки, пристально взглянул в глаза:
— Ничего, я все переживу, потому что знаю: у меня есть такой маленький, верный и добрый друг!
Потом он нежно поцеловал Тамариск в лоб. Я была очень тронута и сказала:
— Я попытаюсь уговорить отца!
— Ты считаешь, это возможно? — спросил Джонатан.
— Если вообще возможно, я смогу это сделать… или моя мать. Я попрошу ее помочь!
Нам удалось уговорить отца, хотя это оказалось нелегкой задачей. Моим главным аргументом было то, что люди, пишущие анонимные письма, — худшие из людей, и дать возможность им наслаждаться плодами своих трудов — значит, пособничать им.
Я продолжала настаивать на том, что Джонатан получил серьезный урок и хорошенько усвоил его. Он никогда больше не совершит такую глупость.
Мы с матерью пообещали, что, если случившееся вновь повторится, мы твердо станем на сторону отца и ни в коем случае не будем разубеждать его, если он примет крутые меры.
Наконец, отец сдался, хотя и с явной неохотой.
— Когда Эверсли пойдет с молотка, виноваты в этом будете вы в той же степени, что и этот юный бездельник! — пробормотал он.
Мы кротко согласились, обняли его и сказали, что он вовсе не такой старый злобный ворчун, каким кажется. Даже если бы и был таким, мы все равно обожали бы его.
Джонатан уплатил пять сотен фунтов и вернулся вместе с нами в Эверсли. Но из моей головы не выходило: кто же написал это письмо? Кроме того, я замечала, что с каждой неделей продолжает расти привязанность Тамариск к Джонатану.
ПОСЛЕ ВАТЕРЛОО
Быстро летели месяцы. Дни были похожи один на другой. Меня затягивала монотонность их течения. Иногда, просыпаясь по утрам, я говорила себе: вот еще один день, неужели так будет всю жизнь? Мистер и миссис Баррингтон часто посещали Грассленд. Беспорядки, связанные с луддитами, несколько поутихли. Возможно, их отрезвили ужасные события того дня, когда был искалечен Эдвард, и два человека, виновные в этом, отправились на виселицу. На фабрике были установлены новые машины, и рабочие, видимо, смирились с неизбежным злом. Мистер Баррингтон иногда часами разговаривал с Эдвардом, и я видела, как заинтересованно светились глаза мужа, но потом взгляд его вновь становился беспомощным. Я часто думала — как, должно быть, тяжело Эдварду жить прикованным к постели.
Иногда это выливалось в раздражительность, а после Эдвард страдал от раскаяния. Да и не только от этого! Как бы мы ни старались, а счастливой семейной пары из нас не могло получиться.
Амарилис вновь была беременна. Когда я услышала об этом, меня охватило уныние. Я поздравляла ее и делала вид, что очень рада этому, но ничего не могла поделать с чувством зависти, хотя и презирала себя за это.
Теперь я понимала, что поступила опрометчиво: я могла бы оставаться другом Эдварда, посвящать ему большую часть своего времени, навещая его, играя с ним в шахматы и карты, но зачем я вышла за него замуж? Это был донкихотский жест, за которым обязательно должно было последовать разочарование. Мои родители пытались убедить меня в этом, но я, как обычно, была упряма и сделала все по-своему. Бывали дни, когда мне было явно не по себе. Я заглядывала в будущее и представляла, как я старею в этом доме, вставая по утрам и отправляясь на свои одинокие прогулки. Я видела себя сидящей возле Эдварда и разыгрывающей с ним бесконечные партии. И так всю жизнь. Я стану старой, сморщенной и дряхлой еще до того, как потеряю способность рожать.
Желание иметь ребенка стало моей навязчивой идеей. А теперь, когда Амарилис должна была родить второго, это желание стало сильным, как никогда.
Мать, конечно, предполагала, как я должна переживать. Я часто замечала, как она смотрит на меня — печально, а иногда даже испуганно. Она хорошо знала меня, возможно, даже лучше, чем я сама. Думаю, в глубине души она надеялась, что когда-нибудь моя решительность будет сломлена: я была женщиной, склонной к импульсивным поступкам, неспособной жить неполноценной жизнью.
Этой осенью она вместе с отцом нанесла визит во Францию и вернулась очень довольной. Они присутствовали на празднике сбора винограда, и как это было замечательно! Шарло и Луи-Шарль жили с семьями в небольшом замке, который, хотя и был разграблен во время революции, вполне годился для восстановления.
Луи-Шарль и Шарло всю жизнь жили как братья. Впрочем, они и были сводными братьями, поскольку Луи-Шарль был незаконнорожденным сыном первого мужа моей матери. Братьев связывали тесные узы, и то, что они вместе владели процветающими виноградниками, было удачным.
Моя мать с удовольствием описывала, как собирают виноград, давят его, разливают в бутылки, и какую радость доставляет удачное завершение всех трудов. Отец неохотно признал, что у мальчиков все получается удачно и что вина их просто превосходны.
Я видела, как он при этом посматривает на Джонатана и мысленно сравнивает. Он все еще относился к молодому человеку с подозрением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103