Ведь надо же сдобрить пилюлю, которую вы мне подносите!
Шон расхохотался: ему нравился иронический склад ума этой женщины.
— Никаких улик у меня против вас нет. А на плантации Монтгомери я оказался по настоятельной просьбе моего отца: ему очень хочется с вами познакомиться.
— Правда? — Она смутилась, и это немало позабавило Шона.
— Правда, — кивнул Шон. — Между прочим, Оуквиль находится неподалеку.
— Я знаю.
— Весьма польщен, что вы знаете о старой плантации Кеннеди. Увы, она далеко не столь великолепна, как ваша.
— Кажется, в Оуквиле почти все выстроено из дерева, и, как говорят, сделано это с большим умением и вкусом. Дерево сейчас в моде, так что не скромничайте.
— Я не скромничаю, я люблю Оуквиль и считаю его очень красивым.
— Похвально.
— Хотя у нас нет ничего подобного этому портрету. — Шон указал на картину с рыжеволосой женщиной.
— Это Магдалена, она полюбила дурного человека и умерла совсем молодой.
— Печально.
— Весьма.
Мэгги взглянула на Шона своими золотистыми глазами.
— Она отправилась в Европу, чтобы воспитать там свое внебрачное дитя. К счастью, Магдалена была богата, а в Европе богатым людям легче прощают грехи, чем у нас.
— Бедняжка! На картине она выглядит такой хрупкой и беззащитной.
— Такой она и была.
— Да ну? Вы так хорошо ее знали?
Мэгги Монтгомери вспыхнула и потупилась.
— Эта история — наше семейное предание. Магдалена влюбилась в одного молодого француза, которого ее семейство на дух не переносило. Отец девушки и его друзья — кстати, среди них был человек по фамилии Кеннеди — решили избавиться от француза и убили его. Француз, однако, и после смерти сумел им всем отомстить: девушка забеременела от него, и отцу не удалось выдать дочь замуж за того, кого он предназначил ей в мужья.
Шон снова посмотрел на портрет.
— Я благодарен судьбе, что этот француз существовал.
— Это почему же?
— Да потому, что он ваш предок, и не будь его, не было бы и вас.
— Опять льстите мне?
— Ведь не просто так… Я, можно сказать, одержим навязчивой идеей.
— Да что вы?
— Точно!
— Понимаю. Вы хотите со мной переспать!
Шон был до того удивлен ее откровенностью, что невольно отступил назад. Потом, окинув ее фигуру пристальным взглядом, сказал:
— Да.
— Знаете, если бы я жила во времена Магдалены, я бы отвесила вам пощечину, а после этого попросила бы вас покинуть мой дом и никогда больше здесь не появляться.
Шон рассмеялся:
— Думаю, в те времена я был бы ужасным ловеласом и передо мной не устояла бы даже ваша Магдалена! Полагаю, взять эту крепость было не так уж трудно — разве она не уступила своему воздыхателю?
— Вы и ее воздыхатель — не одно и то же. Он был французом, а французов всегда считали покорителями женских сердец. Кеннеди же, если мне не изменяет память, — ирландцы.
— Верно, ирландцы, но у нас в крови чего только не намешано. И французская кровь есть, и креольская, и испанская, и, возможно, даже африканская. Да что у нас? Сейчас чистой крови в Новом Орлеане ни у кого не осталось — поверьте мне!
— Зачем вы мне все это говорите?
— Но ведь должны же вы знать правду о человеке, с которым будете спать, верно?
— По-моему, все ваши сегодняшние поступки и слова с точки зрения юриспруденции трактуются как «неприкрытое домогательство».
— Неужели?
— А-а, понимаю! Вы хотите соблазнить меня, чтобы вытянуть интересующую вас информацию?
Шон покачал головой:
— Информация информацией, но я хочу соблазнить вас потому… что после того, как встретил вас, меня словно огнем опалило.
Мэгги опустила голову.
— Давайте лучше поговорим о вашем отце. Кстати, вы, может, хотите пить? У меня есть чай со льдом, лимонад и пиво. Пегги принесет напитки на веранду. Оттуда открывается чудесный вид на реку. Глядя на воду, забываешь, что в мире есть гамбургерные Кинга.
— Чай со льдом лучше всего, — ответил Шон.
— В таком случае поднимемся на второй этаж и пройдем на веранду.
Мэгги двинулась вверх по лестнице. Шон последовал за ней, но на лестничной площадке вдруг почувствовал сильное головокружение и остановился. Мэгги тоже остановилась, повернулась и посмотрела на него:
— Что-то случилось?
Шон покачал головой. Головокружение прекратилось так же быстро, как и началось.
— Вы выглядите так, будто…
— Будто что? — раздраженно спросил Шон. Он ни за что не признался бы, что находился на грани обморока.
— Ну, не знаю… На улице так жарко… Когда заходишь с жары в прохладу, то бывает, что…
— Я отлично себя чувствую! — отрезал Шон.
— Извините, если я сказала что-то не то.
Мэгги продолжила путь вверх по лестнице. Шон мысленно выругался. Даже юнцы знают, что не следует грубо разговаривать с девчонкой, которую намереваешься соблазнить.
Она провела его в небольшую, обставленную антикварной мебелью гостиную на втором этаже. Двери здесь были распахнуты, и тонкие тюлевые шторы колыхались от ветра.
— Когда вы приехали, я была на веранде и предавалась созерцанию и приятному безделью, — сообщила Мэгги.
Они вышли на веранду, расположенную над аккуратно подстриженной лужайкой, которая спускалась к реке. На веранде стояли плетеные стулья. На столе лежала раскрытая книга, и ее страницы шевелил ветер. Это был последний роман Джона Гришема.
«А что, собственно, ты ожидал увидеть? — спросил себя Шон. — Инструкцию по отрубанию голов?»
Мэгги опустилась в плетеное кресло и вытянула длинные, покрытые золотистым загаром ноги. Неслышно появилась Пегги с подносом в руках, расставила на столе высокие стаканы с ледяным чаем и тарелочки с бутербродами, свежими овощами и чипсами.
— Хорошо, когда утром в субботу приходят гости, правда? — спросила она у хозяйки.
Мэгги с усмешкой посмотрела на Шона:
— Особенно когда приходят званые гости…
Когда Пегги вышла, Шон, проследив за ней взглядом, заметил:
— Милая женщина.
— Вы, должно быть, полагали, что двери у меня отпирает Франкенштейн?
Шон взял со стола стакан с чаем и тоже уселся в кресло.
— Нет, — сказал он. — Честно говоря, я ожидал встретить подобие привратника из фильма «Семейка Адаме».
Находиться на веранде было приятно. С реки дул чуть влажный ветерок — прохладный и освежающий. Шону крайне редко приходилось вот так спокойно сидеть, ничего не делая, и беззаботно обозревать окрестности. Даже если у него и выдавалось свободное время, он проводил его в шумной крм-пании друзей за кружкой пива.
— Пегги чудная. Она как дар небес. Я обожаю ее.
— И долго она у вас служит?
— В молодости она работала на мою мать. Потом моя мать поступила так, как поступают все Монтгомери, то есть уехала в Европу и обосновалась там. Семь лет назад из Европы приехала я, взяла Пегги на службу, и с тех пор мы с ней не расставались. Она настоящий клад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Шон расхохотался: ему нравился иронический склад ума этой женщины.
— Никаких улик у меня против вас нет. А на плантации Монтгомери я оказался по настоятельной просьбе моего отца: ему очень хочется с вами познакомиться.
— Правда? — Она смутилась, и это немало позабавило Шона.
— Правда, — кивнул Шон. — Между прочим, Оуквиль находится неподалеку.
— Я знаю.
— Весьма польщен, что вы знаете о старой плантации Кеннеди. Увы, она далеко не столь великолепна, как ваша.
— Кажется, в Оуквиле почти все выстроено из дерева, и, как говорят, сделано это с большим умением и вкусом. Дерево сейчас в моде, так что не скромничайте.
— Я не скромничаю, я люблю Оуквиль и считаю его очень красивым.
— Похвально.
— Хотя у нас нет ничего подобного этому портрету. — Шон указал на картину с рыжеволосой женщиной.
— Это Магдалена, она полюбила дурного человека и умерла совсем молодой.
— Печально.
— Весьма.
Мэгги взглянула на Шона своими золотистыми глазами.
— Она отправилась в Европу, чтобы воспитать там свое внебрачное дитя. К счастью, Магдалена была богата, а в Европе богатым людям легче прощают грехи, чем у нас.
— Бедняжка! На картине она выглядит такой хрупкой и беззащитной.
— Такой она и была.
— Да ну? Вы так хорошо ее знали?
Мэгги Монтгомери вспыхнула и потупилась.
— Эта история — наше семейное предание. Магдалена влюбилась в одного молодого француза, которого ее семейство на дух не переносило. Отец девушки и его друзья — кстати, среди них был человек по фамилии Кеннеди — решили избавиться от француза и убили его. Француз, однако, и после смерти сумел им всем отомстить: девушка забеременела от него, и отцу не удалось выдать дочь замуж за того, кого он предназначил ей в мужья.
Шон снова посмотрел на портрет.
— Я благодарен судьбе, что этот француз существовал.
— Это почему же?
— Да потому, что он ваш предок, и не будь его, не было бы и вас.
— Опять льстите мне?
— Ведь не просто так… Я, можно сказать, одержим навязчивой идеей.
— Да что вы?
— Точно!
— Понимаю. Вы хотите со мной переспать!
Шон был до того удивлен ее откровенностью, что невольно отступил назад. Потом, окинув ее фигуру пристальным взглядом, сказал:
— Да.
— Знаете, если бы я жила во времена Магдалены, я бы отвесила вам пощечину, а после этого попросила бы вас покинуть мой дом и никогда больше здесь не появляться.
Шон рассмеялся:
— Думаю, в те времена я был бы ужасным ловеласом и передо мной не устояла бы даже ваша Магдалена! Полагаю, взять эту крепость было не так уж трудно — разве она не уступила своему воздыхателю?
— Вы и ее воздыхатель — не одно и то же. Он был французом, а французов всегда считали покорителями женских сердец. Кеннеди же, если мне не изменяет память, — ирландцы.
— Верно, ирландцы, но у нас в крови чего только не намешано. И французская кровь есть, и креольская, и испанская, и, возможно, даже африканская. Да что у нас? Сейчас чистой крови в Новом Орлеане ни у кого не осталось — поверьте мне!
— Зачем вы мне все это говорите?
— Но ведь должны же вы знать правду о человеке, с которым будете спать, верно?
— По-моему, все ваши сегодняшние поступки и слова с точки зрения юриспруденции трактуются как «неприкрытое домогательство».
— Неужели?
— А-а, понимаю! Вы хотите соблазнить меня, чтобы вытянуть интересующую вас информацию?
Шон покачал головой:
— Информация информацией, но я хочу соблазнить вас потому… что после того, как встретил вас, меня словно огнем опалило.
Мэгги опустила голову.
— Давайте лучше поговорим о вашем отце. Кстати, вы, может, хотите пить? У меня есть чай со льдом, лимонад и пиво. Пегги принесет напитки на веранду. Оттуда открывается чудесный вид на реку. Глядя на воду, забываешь, что в мире есть гамбургерные Кинга.
— Чай со льдом лучше всего, — ответил Шон.
— В таком случае поднимемся на второй этаж и пройдем на веранду.
Мэгги двинулась вверх по лестнице. Шон последовал за ней, но на лестничной площадке вдруг почувствовал сильное головокружение и остановился. Мэгги тоже остановилась, повернулась и посмотрела на него:
— Что-то случилось?
Шон покачал головой. Головокружение прекратилось так же быстро, как и началось.
— Вы выглядите так, будто…
— Будто что? — раздраженно спросил Шон. Он ни за что не признался бы, что находился на грани обморока.
— Ну, не знаю… На улице так жарко… Когда заходишь с жары в прохладу, то бывает, что…
— Я отлично себя чувствую! — отрезал Шон.
— Извините, если я сказала что-то не то.
Мэгги продолжила путь вверх по лестнице. Шон мысленно выругался. Даже юнцы знают, что не следует грубо разговаривать с девчонкой, которую намереваешься соблазнить.
Она провела его в небольшую, обставленную антикварной мебелью гостиную на втором этаже. Двери здесь были распахнуты, и тонкие тюлевые шторы колыхались от ветра.
— Когда вы приехали, я была на веранде и предавалась созерцанию и приятному безделью, — сообщила Мэгги.
Они вышли на веранду, расположенную над аккуратно подстриженной лужайкой, которая спускалась к реке. На веранде стояли плетеные стулья. На столе лежала раскрытая книга, и ее страницы шевелил ветер. Это был последний роман Джона Гришема.
«А что, собственно, ты ожидал увидеть? — спросил себя Шон. — Инструкцию по отрубанию голов?»
Мэгги опустилась в плетеное кресло и вытянула длинные, покрытые золотистым загаром ноги. Неслышно появилась Пегги с подносом в руках, расставила на столе высокие стаканы с ледяным чаем и тарелочки с бутербродами, свежими овощами и чипсами.
— Хорошо, когда утром в субботу приходят гости, правда? — спросила она у хозяйки.
Мэгги с усмешкой посмотрела на Шона:
— Особенно когда приходят званые гости…
Когда Пегги вышла, Шон, проследив за ней взглядом, заметил:
— Милая женщина.
— Вы, должно быть, полагали, что двери у меня отпирает Франкенштейн?
Шон взял со стола стакан с чаем и тоже уселся в кресло.
— Нет, — сказал он. — Честно говоря, я ожидал встретить подобие привратника из фильма «Семейка Адаме».
Находиться на веранде было приятно. С реки дул чуть влажный ветерок — прохладный и освежающий. Шону крайне редко приходилось вот так спокойно сидеть, ничего не делая, и беззаботно обозревать окрестности. Даже если у него и выдавалось свободное время, он проводил его в шумной крм-пании друзей за кружкой пива.
— Пегги чудная. Она как дар небес. Я обожаю ее.
— И долго она у вас служит?
— В молодости она работала на мою мать. Потом моя мать поступила так, как поступают все Монтгомери, то есть уехала в Европу и обосновалась там. Семь лет назад из Европы приехала я, взяла Пегги на службу, и с тех пор мы с ней не расставались. Она настоящий клад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83