этому ощущению, приспособиться к нему, и, когда почувствовал некоторое ее расслабление, произнес с той же хрипотцой:
— Хочу раствориться в тебе, как в диком жарком меде…
Она успела удивиться его фразе, ведь она и сама хотела бы высказать то же самое, только несколько иными словами, но тут же забыла обо всем.
Он целовал ее, проникая языком внутрь рта, до боли стискивал ее груди, но она не страшилась, ей хотелось этого. Вот он уже начал совершать пульсирующие движения внутри ее, которые отзывались во всем теле, в сердце, в душе…
Чувствуя, что недалеко до высшей точки наслаждения, когда он будет уже не в силах контролировать себя, он приподнял Рейвен со стола, стараясь при этом не покидать ее тела, и понес в свою спальню. Однако понял, что поздно — он не донесет ее, и тогда прижал ее к двери и последним сильным движением вызвал кульминацию, одновременную у обоих. Блаженное до боли ощущение отозвалось в них дрожью и согласным стоном.
Какое-то еще время они, тяжело душа, тесно приникали друг к другу, но постепенно их дыхание выровнялось, мышцы ослабли. Откинув назад голову, он вгляделся в ее раскрасневшееся лицо, вспухшие губы, затуманенные глаза.
— Я не сделал тебе больно? — спросил он.
— Нет, — ответила она.
Его душу наполнила благодарная нежность и жалость. «В следующий раз я буду осторожным», — поклялся он себе.
Только будет ли этот следующий раз? «Должен быть, — решил он, — потому что я устал желать ее и бороться с этим желанием. Она моя жена, в конце концов, и должна быть моей. Если это называется „любовь“, пускай так и называется, если нет — для меня не важно. И в том, и в другом случае у меня, надеюсь, хватит силы воли не уйти в это чувство настолько, чтобы потерять себя. Этого никогда не будет…»
Сбивчивые мысли промелькнули и исчезли, а он и Рейвен no-прежнему находились возле двери в спальню, обнаженные, но в удобной позе. Он поднял Рейвен, ухитрился открыть дверь в соседнюю комнату, внес туда и уложил на постель.
Стесняясь своей наготы — вся ее одежда сбилась возле поясницы, — Рейвен проговорила, отворачивая лицо:
— Мое платье… оно совсем испорчено.
— Я куплю новое, — ответил он, снимая с нее остатки одежды.
— Келл… Что ты делаешь?
— Разве не видишь? Помогаю тебе раздеться. Я не удовлетворен полностью тем, что сейчас было.
— Но я не собираюсь оставаться здесь.
— Почему же?
Опять у него был требовательный, недовольный тон.
— Потому что… потому что это может повлечь ненужные осложнения.
Его темные глаза зловеще блеснули.
— Ты хочешь сказать, — не сразу произнес он, — что постоянная физическая близость может перерасти в близость душевную? А этого никому из нас не нужно. Так?
Наконец он точно определил то, чего она хочет избежать. Чего боится пуще всего.
— Да, — сказала она.
Он продолжал снимать с нее измятое платье, скомканные юбки. Потом подошел к камину, помешал угли, после чего вернулся к постели и улегся рядом. Некоторое время он лежал молча, закинув руки за голову, потом заговорил.
— Значит, если я правильно понимаю твои опасения, тебя страшит мысль о том, что ты полюбишь мужчину настоящего, не иллюзорного? Хотя решила никогда не делать этого?
— Да, — ответила она, натягивая одеяло на грудь.
Келл повернулся на бок и подложил руку под голову.
— Насколько я могу судить, — произнес он, — интимная близость и любовь — это разные вещи. Страсть, вожделение совсем не обязательно ведут к любви. Если было бы так, большинство мужчин влюблялись бы в своих содержанок… Фавориток, — поправился он.
Она ничего не отвечала, и он продолжал уже не таким уверенным тоном:
— Я не вижу причин, Рейвен, по которым мы не можем находиться в постоянных интимных отношениях. Быть любовниками. Подобно тебе, я не хочу ничего другого… Более глубокого. Чего же ты опасаешься? Чего боишься?
Она продолжала хранить молчание и лежала неподвижно, чувствуя, что уже вернулась из блаженств рая на грешную землю.
Да, она боится, и не собирается отрицать этого. Страсть опасна по самой своей природе. Ее несчастная мать узнала это в полной мере. Страсть может ранить, как оружие, жалить, как змея… Но возможно, Келл отчасти прав: истинная опасность и угроза не в интимной близости, а в родстве духовном. Когда оно наступает. И вероятно, можно наслаждаться телом, оберегая от попадания в ловушку свое сердце и свою душу. Которых не уберегла ее мать.
Рейвен содрогнулась. С ней самой такого не будет. Не должно быть… Она бы не выдержала этого. Слава Богу, у нее хватит воли и здравого смысла, чтобы избежать чего-то подобного. Волнение плоти никогда не перейдет у нее в волнение сердца…
Рука Келла скользнула под одеяло и легко коснулась ее груди. Он словно почувствовал, что она пришла к какому-то окончательному выводу, и сделал попытку совершить то же самое, произнеся примирительно:
— Поскольку мы связаны по закону как муж и жена, то могли бы по крайней мере без всякого стыда или ощущения греха не отказывать друг другу в столь естественном удовольствии.
Его рука, продолжая ласкать ее грудь, помешала ей собраться с мыслями для ответа.
Он заговорил опять:
— Тебе по душе мои ласки, я знаю это. Оки насыщают тебя, и ты отвечаешь на них так, как это делали немногие женщины, которых я знал. Твое тело хочет меня, разве этого мало?
В подтверждение своих слов он притронулся к ее соску, и она, вздрогнув, невольно изогнулась.
«Да, да! — подумала она с каким-то отчаянием. — Он прав. Я хочу его, хочу непреодолимо. И не знаю, что с этим поделать…»
Повернув голову на подушке, она встретилась с его взглядом. Ласково-неумолимым взглядом таинственных темных глаз.
Возможно ли, спросила она себя, чтобы близость с этим человеком ограничилась зовом тела и не затронула сердце и душу? Но даже если так, то что же будет, коль скоро у него это перерастет в нечто большее? Или у нее, а он будет по-прежнему склонен лишь к плотским наслаждениям?.. Что тогда делать им обоим?..
Ответов не было, и в возникшей паузе она сказала о другом.
— А что же будет, если… в случае возможных последствий? Я говорю о детях.
Он нахмурился.
— Что — о детях?
— Я не хочу давать жизнь ребенку, у которого не будет настоящего любящего отца. Любящего его и его мать.
— Существуют способы, как предотвратить беременность; — сухо сказал он. — Мы не сделали этого сегодня, но ошибку можно исправить.
Рейвен вспомнила, как в их свадебную ночь он поторопился вообще не допускать ошибки. Она хотела было сказать об этом, но раздумала.
— Вас не интересуют дети? — спросила она.
— Я не горю желанием их иметь.
— Даже не думаете о наследнике? Он вам не нужен?
— Мой законный наследник — Шон Лассетер. Этого мне достаточно.
Упоминание о Шоне было ей неприятно, и она поторопилась переменить тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Хочу раствориться в тебе, как в диком жарком меде…
Она успела удивиться его фразе, ведь она и сама хотела бы высказать то же самое, только несколько иными словами, но тут же забыла обо всем.
Он целовал ее, проникая языком внутрь рта, до боли стискивал ее груди, но она не страшилась, ей хотелось этого. Вот он уже начал совершать пульсирующие движения внутри ее, которые отзывались во всем теле, в сердце, в душе…
Чувствуя, что недалеко до высшей точки наслаждения, когда он будет уже не в силах контролировать себя, он приподнял Рейвен со стола, стараясь при этом не покидать ее тела, и понес в свою спальню. Однако понял, что поздно — он не донесет ее, и тогда прижал ее к двери и последним сильным движением вызвал кульминацию, одновременную у обоих. Блаженное до боли ощущение отозвалось в них дрожью и согласным стоном.
Какое-то еще время они, тяжело душа, тесно приникали друг к другу, но постепенно их дыхание выровнялось, мышцы ослабли. Откинув назад голову, он вгляделся в ее раскрасневшееся лицо, вспухшие губы, затуманенные глаза.
— Я не сделал тебе больно? — спросил он.
— Нет, — ответила она.
Его душу наполнила благодарная нежность и жалость. «В следующий раз я буду осторожным», — поклялся он себе.
Только будет ли этот следующий раз? «Должен быть, — решил он, — потому что я устал желать ее и бороться с этим желанием. Она моя жена, в конце концов, и должна быть моей. Если это называется „любовь“, пускай так и называется, если нет — для меня не важно. И в том, и в другом случае у меня, надеюсь, хватит силы воли не уйти в это чувство настолько, чтобы потерять себя. Этого никогда не будет…»
Сбивчивые мысли промелькнули и исчезли, а он и Рейвен no-прежнему находились возле двери в спальню, обнаженные, но в удобной позе. Он поднял Рейвен, ухитрился открыть дверь в соседнюю комнату, внес туда и уложил на постель.
Стесняясь своей наготы — вся ее одежда сбилась возле поясницы, — Рейвен проговорила, отворачивая лицо:
— Мое платье… оно совсем испорчено.
— Я куплю новое, — ответил он, снимая с нее остатки одежды.
— Келл… Что ты делаешь?
— Разве не видишь? Помогаю тебе раздеться. Я не удовлетворен полностью тем, что сейчас было.
— Но я не собираюсь оставаться здесь.
— Почему же?
Опять у него был требовательный, недовольный тон.
— Потому что… потому что это может повлечь ненужные осложнения.
Его темные глаза зловеще блеснули.
— Ты хочешь сказать, — не сразу произнес он, — что постоянная физическая близость может перерасти в близость душевную? А этого никому из нас не нужно. Так?
Наконец он точно определил то, чего она хочет избежать. Чего боится пуще всего.
— Да, — сказала она.
Он продолжал снимать с нее измятое платье, скомканные юбки. Потом подошел к камину, помешал угли, после чего вернулся к постели и улегся рядом. Некоторое время он лежал молча, закинув руки за голову, потом заговорил.
— Значит, если я правильно понимаю твои опасения, тебя страшит мысль о том, что ты полюбишь мужчину настоящего, не иллюзорного? Хотя решила никогда не делать этого?
— Да, — ответила она, натягивая одеяло на грудь.
Келл повернулся на бок и подложил руку под голову.
— Насколько я могу судить, — произнес он, — интимная близость и любовь — это разные вещи. Страсть, вожделение совсем не обязательно ведут к любви. Если было бы так, большинство мужчин влюблялись бы в своих содержанок… Фавориток, — поправился он.
Она ничего не отвечала, и он продолжал уже не таким уверенным тоном:
— Я не вижу причин, Рейвен, по которым мы не можем находиться в постоянных интимных отношениях. Быть любовниками. Подобно тебе, я не хочу ничего другого… Более глубокого. Чего же ты опасаешься? Чего боишься?
Она продолжала хранить молчание и лежала неподвижно, чувствуя, что уже вернулась из блаженств рая на грешную землю.
Да, она боится, и не собирается отрицать этого. Страсть опасна по самой своей природе. Ее несчастная мать узнала это в полной мере. Страсть может ранить, как оружие, жалить, как змея… Но возможно, Келл отчасти прав: истинная опасность и угроза не в интимной близости, а в родстве духовном. Когда оно наступает. И вероятно, можно наслаждаться телом, оберегая от попадания в ловушку свое сердце и свою душу. Которых не уберегла ее мать.
Рейвен содрогнулась. С ней самой такого не будет. Не должно быть… Она бы не выдержала этого. Слава Богу, у нее хватит воли и здравого смысла, чтобы избежать чего-то подобного. Волнение плоти никогда не перейдет у нее в волнение сердца…
Рука Келла скользнула под одеяло и легко коснулась ее груди. Он словно почувствовал, что она пришла к какому-то окончательному выводу, и сделал попытку совершить то же самое, произнеся примирительно:
— Поскольку мы связаны по закону как муж и жена, то могли бы по крайней мере без всякого стыда или ощущения греха не отказывать друг другу в столь естественном удовольствии.
Его рука, продолжая ласкать ее грудь, помешала ей собраться с мыслями для ответа.
Он заговорил опять:
— Тебе по душе мои ласки, я знаю это. Оки насыщают тебя, и ты отвечаешь на них так, как это делали немногие женщины, которых я знал. Твое тело хочет меня, разве этого мало?
В подтверждение своих слов он притронулся к ее соску, и она, вздрогнув, невольно изогнулась.
«Да, да! — подумала она с каким-то отчаянием. — Он прав. Я хочу его, хочу непреодолимо. И не знаю, что с этим поделать…»
Повернув голову на подушке, она встретилась с его взглядом. Ласково-неумолимым взглядом таинственных темных глаз.
Возможно ли, спросила она себя, чтобы близость с этим человеком ограничилась зовом тела и не затронула сердце и душу? Но даже если так, то что же будет, коль скоро у него это перерастет в нечто большее? Или у нее, а он будет по-прежнему склонен лишь к плотским наслаждениям?.. Что тогда делать им обоим?..
Ответов не было, и в возникшей паузе она сказала о другом.
— А что же будет, если… в случае возможных последствий? Я говорю о детях.
Он нахмурился.
— Что — о детях?
— Я не хочу давать жизнь ребенку, у которого не будет настоящего любящего отца. Любящего его и его мать.
— Существуют способы, как предотвратить беременность; — сухо сказал он. — Мы не сделали этого сегодня, но ошибку можно исправить.
Рейвен вспомнила, как в их свадебную ночь он поторопился вообще не допускать ошибки. Она хотела было сказать об этом, но раздумала.
— Вас не интересуют дети? — спросила она.
— Я не горю желанием их иметь.
— Даже не думаете о наследнике? Он вам не нужен?
— Мой законный наследник — Шон Лассетер. Этого мне достаточно.
Упоминание о Шоне было ей неприятно, и она поторопилась переменить тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87