А теперь выпей еще.
Алисон послушно сделала еще несколько глотков.
Приказ был сделан по-французски, она уверена в этом. Но какие-то обрывки воспоминаний, переплетавшиеся с ускользающим сном, продолжали кружиться в усталой голове. Джафар был так похож на золотоволосого незнакомца из ее прошлого. Кроме того, он и раньше говорил по-английски. Как-то, увидев Алисон полуобнаженной, он назвал ее прекрасной. И когда ласкал ее той постыдной ночью, некоторые вырывавшиеся у него слова тоже были английскими.
Джафар сказал, что немного знает ее язык, но, казалось, был знаком с ним куда лучше, чем признавался. Вероятно, изучал английский, как и французский, язык своих врагов…
И тут она вспомнила. Вспомнила все страшные события последних недель. План Джафара заманить Эрве в ловушку, ее неудавшийся побег…
Ничего не изменилось. Он по-прежнему намеревается убить Эрве и подвергнуть опасности жизнь любимого дяди Оноре. И во всем виновата она. Если бы удалось ускользнуть…
Алисон закрыла глаза, чувствуя, как слезы собираются за сомкнутыми веками. Она слишком слаба, чтобы встретить ужасное будущее, жить с сознанием собственной вины.
— Спи, маленькая тигрица.
Снова Джафар, его тихий и нежный голос. Она ощутила прикосновение руки, осторожно гладившей лоб, и не подумала отстраниться, лишь молилась о благословенном забытье, вскоре окутавшем ее непроглядной тьмой. Но пока сознание окончательно покинуло девушку, единственная мысль продолжала терзать ей душу: неужели Джафар действительно говорил с ней по-английски?
Глава 13
Она потерпела неудачу. Эта мрачная, неопровержимая правда преследовала Алисон все нескончаемые дни медленного выздоровления.
Сознание собственного провала изнуряло сильнее любой лихорадки. Она постоянно плакала и все время хотела пить. Тело ныло от долгого пребывания в постели, но дух был угнетен куда больше. Сознание вины и страх убивали Алисон. Эрве погибнет из-за нее. Дядя Оноре, конечно, отправится на поиски, и берберская пуля поразит его храброе сердце или арабская сабля пронзит насквозь.
Не в силах посмотреть в глаза истине, девушка словно погрузилась в оцепенение. Дни перетекали в ночи, снова наступал рассвет, но Алисон не могла стряхнуть с себя ощущение ужасной пустоты, лишавшее желания жить. Все, что произошло в последние дни, начиная с попытки побега и появления Джафара, казалось нереальным, фантастичным, словно произошло во сне.
Девушка знала, что Джафар заботится о ней, требовал, чтобы она ела, сам кормил отборными кусочками, заставлял пить фруктовый сок и обмывал горящее тело прохладной водой, а когда Алисон была слишком слаба, чтобы шевельнуться, одевал ее и раздевал нежно, как ребенка.
Полная зависимость от Джафара и беспомощность лишь усиливали отчаяние. Ее жизнь спасена человеком, которого она поклялась ненавидеть!
Она не обращала внимания на гостей, приходивших навестить больную. Тагар просиживала с ней по нескольку часов каждый день, старалась развлечь, но все попытки доброй женщины завязать беседу были напрасны — Алисон почти не отвечала. Злосчастный Сафул точно выразил собственные мысли Алисон, когда пришел повидать ее. Она не слишком сильно ударила его по голове в тот вечер — пострадали лишь его гордость и честь, поскольку Джафар освободил его от обязанностей стража и назначил трех других воинов на его место. Слишком горько было Сафулу сознавать, что он не оправдал доверия повелителя.
— Моя душа темна и мрачна, — сказал он ей по-берберски, дожидаясь, пока Махмуд старательно переведет его слова.
Алисон устало опустила ресницы, слишком измученная и несчастная, чтобы беспокоиться о чьей-то душе, даже своей собственной. Особенно собственной.
Только Махмуд, надо отдать ему должное, пытался развеселить девушку. Он даже принес ручную ящерицу, всю в черных полосках, которую называл «песчаной рыбой».
— Смотрите, госпожа, я заставлю ее танцевать! — Ящерица действительно танцевала, за что и была вознаграждена жирной мухой. В других обстоятельствах Алисон уговорила бы мальчика освободить несчастное создание, поскольку считала, что грешно держать в заточении живое существо. Но Махмуд, очевидно, нежно любил уродливую рептилию, вероятно, потому, что она в отличие от других людей не замечала изуродованного шрамом лица и хромоты. Однако даже сейчас Алисон не могла разделить боль мальчика — ее собственная была слишком велика, безнадежность слишком ошеломляюща.
Ее состояние больше всего тревожило Джафара. Алисон медленно выздоравливала, но блеск в глазах исчез, огонь в душе погас. Алисон проявила нечто, похожее на прежнее страстное непокорство, которым обладала раньше в столь большой степени, лишь единственный раз, в то утро, когда он впервые мыл ее после того, как она пришла в сознание. Девушка выглядела невыносимо трогательной, когда пыталась прикрыть руками наготу и приказала Джафару выйти из комнаты. Но не прошло и минуты, как ее силы окончательно истощились. Он выиграл поединок, но победа не давала удовлетворения.
Однако Джафар не думал отказываться от своих обязанностей — регулярно менял повязку на ране, старательно массировал укушенное бедро, чтобы сохранить упругость мышц, продолжал собственноручно кормить Алисон, хотя она могла держать ложку. Но она не съела бы ни кусочка по своей воле, если бы Джафар не заставлял ее насильно. И он по-прежнему мыл ее.
Через четыре дня после того, как лихорадка спала, Алисон лежала неподвижная и ко всему равнодушная, пока Джафар снимал с нее одежду. На какой-то короткий момент, когда он снимал повязку с раны, девушка попыталась сдвинуть ноги, но Джафар угрожающе нахмурился. В глазах сверкало что-то покровительственное и свирепо-властное.
Смирившись, Алисон отвела глаза, оставив все попытки сопротивляться.
— Кожа уже не такая распухшая и красная, — заметил он, осторожно промывая рану.
Алисон равнодушно, едва заметно пожала плечами.
— Ты сказал, что в пустыне раны заживают быстро. «Физические раны, да, — подумал Джафар, — но не отчаяние, пожирающее ее». Ему хотелось хорошенько встряхнуть Алисон, вдохнуть в нее жизнь, стереть клеймо неудачи с души. Хотелось видеть, как возвращается мужество, тот неукротимый дух, которые так притягивали его к этой девушке, хотелось возродить страсть, бывшую неотъемлемой частью ее характера, снова ощутить жар и медовую сладость между этих нежных бедер.
Он намеренно расчетливым жестом прижал влажную тряпку к треугольнику густых каштановых волос, но Алисон лишь бросила на Джафара короткий испуганный взгляд и снова устало закрыла глаза, не заботясь о том, что он с ней делает.
Подавив нарастающее нетерпение, Джафар медленно провел тряпкой по шелковистой коже ее живота и, когда девушка не откликнулась, накрыл рукой маленькую упругую грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Алисон послушно сделала еще несколько глотков.
Приказ был сделан по-французски, она уверена в этом. Но какие-то обрывки воспоминаний, переплетавшиеся с ускользающим сном, продолжали кружиться в усталой голове. Джафар был так похож на золотоволосого незнакомца из ее прошлого. Кроме того, он и раньше говорил по-английски. Как-то, увидев Алисон полуобнаженной, он назвал ее прекрасной. И когда ласкал ее той постыдной ночью, некоторые вырывавшиеся у него слова тоже были английскими.
Джафар сказал, что немного знает ее язык, но, казалось, был знаком с ним куда лучше, чем признавался. Вероятно, изучал английский, как и французский, язык своих врагов…
И тут она вспомнила. Вспомнила все страшные события последних недель. План Джафара заманить Эрве в ловушку, ее неудавшийся побег…
Ничего не изменилось. Он по-прежнему намеревается убить Эрве и подвергнуть опасности жизнь любимого дяди Оноре. И во всем виновата она. Если бы удалось ускользнуть…
Алисон закрыла глаза, чувствуя, как слезы собираются за сомкнутыми веками. Она слишком слаба, чтобы встретить ужасное будущее, жить с сознанием собственной вины.
— Спи, маленькая тигрица.
Снова Джафар, его тихий и нежный голос. Она ощутила прикосновение руки, осторожно гладившей лоб, и не подумала отстраниться, лишь молилась о благословенном забытье, вскоре окутавшем ее непроглядной тьмой. Но пока сознание окончательно покинуло девушку, единственная мысль продолжала терзать ей душу: неужели Джафар действительно говорил с ней по-английски?
Глава 13
Она потерпела неудачу. Эта мрачная, неопровержимая правда преследовала Алисон все нескончаемые дни медленного выздоровления.
Сознание собственного провала изнуряло сильнее любой лихорадки. Она постоянно плакала и все время хотела пить. Тело ныло от долгого пребывания в постели, но дух был угнетен куда больше. Сознание вины и страх убивали Алисон. Эрве погибнет из-за нее. Дядя Оноре, конечно, отправится на поиски, и берберская пуля поразит его храброе сердце или арабская сабля пронзит насквозь.
Не в силах посмотреть в глаза истине, девушка словно погрузилась в оцепенение. Дни перетекали в ночи, снова наступал рассвет, но Алисон не могла стряхнуть с себя ощущение ужасной пустоты, лишавшее желания жить. Все, что произошло в последние дни, начиная с попытки побега и появления Джафара, казалось нереальным, фантастичным, словно произошло во сне.
Девушка знала, что Джафар заботится о ней, требовал, чтобы она ела, сам кормил отборными кусочками, заставлял пить фруктовый сок и обмывал горящее тело прохладной водой, а когда Алисон была слишком слаба, чтобы шевельнуться, одевал ее и раздевал нежно, как ребенка.
Полная зависимость от Джафара и беспомощность лишь усиливали отчаяние. Ее жизнь спасена человеком, которого она поклялась ненавидеть!
Она не обращала внимания на гостей, приходивших навестить больную. Тагар просиживала с ней по нескольку часов каждый день, старалась развлечь, но все попытки доброй женщины завязать беседу были напрасны — Алисон почти не отвечала. Злосчастный Сафул точно выразил собственные мысли Алисон, когда пришел повидать ее. Она не слишком сильно ударила его по голове в тот вечер — пострадали лишь его гордость и честь, поскольку Джафар освободил его от обязанностей стража и назначил трех других воинов на его место. Слишком горько было Сафулу сознавать, что он не оправдал доверия повелителя.
— Моя душа темна и мрачна, — сказал он ей по-берберски, дожидаясь, пока Махмуд старательно переведет его слова.
Алисон устало опустила ресницы, слишком измученная и несчастная, чтобы беспокоиться о чьей-то душе, даже своей собственной. Особенно собственной.
Только Махмуд, надо отдать ему должное, пытался развеселить девушку. Он даже принес ручную ящерицу, всю в черных полосках, которую называл «песчаной рыбой».
— Смотрите, госпожа, я заставлю ее танцевать! — Ящерица действительно танцевала, за что и была вознаграждена жирной мухой. В других обстоятельствах Алисон уговорила бы мальчика освободить несчастное создание, поскольку считала, что грешно держать в заточении живое существо. Но Махмуд, очевидно, нежно любил уродливую рептилию, вероятно, потому, что она в отличие от других людей не замечала изуродованного шрамом лица и хромоты. Однако даже сейчас Алисон не могла разделить боль мальчика — ее собственная была слишком велика, безнадежность слишком ошеломляюща.
Ее состояние больше всего тревожило Джафара. Алисон медленно выздоравливала, но блеск в глазах исчез, огонь в душе погас. Алисон проявила нечто, похожее на прежнее страстное непокорство, которым обладала раньше в столь большой степени, лишь единственный раз, в то утро, когда он впервые мыл ее после того, как она пришла в сознание. Девушка выглядела невыносимо трогательной, когда пыталась прикрыть руками наготу и приказала Джафару выйти из комнаты. Но не прошло и минуты, как ее силы окончательно истощились. Он выиграл поединок, но победа не давала удовлетворения.
Однако Джафар не думал отказываться от своих обязанностей — регулярно менял повязку на ране, старательно массировал укушенное бедро, чтобы сохранить упругость мышц, продолжал собственноручно кормить Алисон, хотя она могла держать ложку. Но она не съела бы ни кусочка по своей воле, если бы Джафар не заставлял ее насильно. И он по-прежнему мыл ее.
Через четыре дня после того, как лихорадка спала, Алисон лежала неподвижная и ко всему равнодушная, пока Джафар снимал с нее одежду. На какой-то короткий момент, когда он снимал повязку с раны, девушка попыталась сдвинуть ноги, но Джафар угрожающе нахмурился. В глазах сверкало что-то покровительственное и свирепо-властное.
Смирившись, Алисон отвела глаза, оставив все попытки сопротивляться.
— Кожа уже не такая распухшая и красная, — заметил он, осторожно промывая рану.
Алисон равнодушно, едва заметно пожала плечами.
— Ты сказал, что в пустыне раны заживают быстро. «Физические раны, да, — подумал Джафар, — но не отчаяние, пожирающее ее». Ему хотелось хорошенько встряхнуть Алисон, вдохнуть в нее жизнь, стереть клеймо неудачи с души. Хотелось видеть, как возвращается мужество, тот неукротимый дух, которые так притягивали его к этой девушке, хотелось возродить страсть, бывшую неотъемлемой частью ее характера, снова ощутить жар и медовую сладость между этих нежных бедер.
Он намеренно расчетливым жестом прижал влажную тряпку к треугольнику густых каштановых волос, но Алисон лишь бросила на Джафара короткий испуганный взгляд и снова устало закрыла глаза, не заботясь о том, что он с ней делает.
Подавив нарастающее нетерпение, Джафар медленно провел тряпкой по шелковистой коже ее живота и, когда девушка не откликнулась, накрыл рукой маленькую упругую грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112