Ты и я…
– Молчи! – рычал Хасан. Он не желал вспоминать прошлого. Глас искусителя мог совратить его, заставить свернуть с верного пути.
Хасан произнес в уме все девяносто девять имен Аллаха, призывая на помощь ангелов, но дьявольские нашептывания уже оказали свое действие. Перед глазами всплыли картины из далекого прошлого, которого он не хотел вспоминать, которое хотел забыть, потому что тогда не знал истинного пути, предначертанного ему Аллахом. Он видел двух кружащих в небе соколов и двух юношей, стоявших рядом.
Им не разрешалось одним ходить в горы. Они были слишком молоды. Но их распирало от идей, от жажды подвигов и радости жизни. Они были друзьями и полностью полагались друг на друга. Тогда все и случилось. Одну из лошадей понесло, она сбросила наездника и поскакала дальше. Юноша упал на камни, его нога застряла в расщелине скалы. Это произошло далеко в горах. Позвать на помощь было некого. Другой мальчик соскочил с лошади и помог бедолаге высвободить ногу, а потом на спине отнес его к лошади и помог на нее взобраться. Нога была неестественно вывернута, и, хотя юноша ничего не смыслил в медицине, он догадался, что у друга перелом.
«Нам надо домой, – сказал он тогда своему другу, который едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. – Тебе нужен врач».
«Нет! – закричал другой. – Я скорее умру, чем появлюсь в таком виде».
На самом деле им двигала не храбрость, а страх перед суровым и неумолимым отцом, который не терпел возражения и своеволия. Его ждало неотвратимое наказание – побои и унижения. Знал ли об этом тот, другой юноша – неизвестно. Он долго смотрел на друга, потом утвердительно кивнул.
«Хорошо. Но если сегодня до вечера нам никто не придет на помощь, завтра с рассветом мы вернемся домой. Я не допущу, чтобы ты умер здесь, в горах».
Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Юноши двинулись в путь. Друг вел его лошадь, а он в полуобморочном состоянии трясся в седле. Боль, жажда и жара – это все, что осталось в его памяти от той долгой поездки.
– Нет! – Хасан тряхнул головой, желая остановить нахлынувшие на него воспоминания. – Ничего не говори, я не желаю слышать!
Тот равнодушно пожал изможденными плечами – ему было нечего терять.
– Хорошо. Так что же ты хочешь от меня?
– Мне нужен портрет Ибн Сины.
Сверкнув глазами, оборванец наклонил голову и взглянул на Хасана, словно не понял его слов.
– Чего ты хочешь?
– Ты правильно меня понял. Я хочу, чтобы ты нарисовал портрет Али аль-Хусейна ибн Абдаллы ибн Сины. Здесь и сейчас.
– Но Коран запрещает…
– Не смеши меня. – К Хасану вдруг вернулись воля и уверенность в себе. Он снова знал, что ему делать. И отговорки этого жалкого существа он не собирался принимать всерьез. – Тебя, кажется, никогда особенно не волновало, что запрещено, а что разрешено. Не ты ли, именуя себя художником, делал кощунственные зарисовки всех мыслимых существ, которых сотворил Аллах?
– Да, но человека… – Взгляд оборванца рассеянно блуждал по комнате. Но Хасана не проведешь. Он точно знал, что этот человек рисовал не только человеческие лица, но и обнаженные тела. А теперь он извивается, ищет лазейку, чтобы только не выполнять его приказ. Ничего удивительного, ведь дети дьявола всегда заодно. – Зачем это тебе, Хасан?
Этот прямой вопрос и открытый взгляд снова вывели его из равновесия, но ненадолго.
– Не твое дело. – Хасан повернулся спиной к пленнику. – Но если ты так хочешь, отвечу: мы объявляем его в розыск. Газне требуются хорошие врачи, и мы…
– Неправда. При дворе твоего отца достаточно врачей. Ты хочешь найти Ибн Сину не из благодарности, иначе давно вызвал бы его в Газну. Тут другая причина. – Несчастный пожевал свои иссохшие, потрескавшиеся губы, потом вдруг вскинул голову вверх. – Я понял! Даже не думай, что я помогу тебе убить этого человека.
Хасан сверлил его глазами.
– Ибн Сина – богохульник и супостат. Он хуже, чем неверующий. Он безбожник! Он попирает все законы, он растоптал Коран, он…
– Он спас тебе жизнь, Хасан! Ты забыл? – перебил его пленник. Превозмогая боль и гремя кандалами, которыми были скованы его руки и ноги, он поднялся и вплотную приблизился к Хасану. – Если бы не он, ты бы сейчас здесь не стоял. Тебя бы уже…
Пленник стоял совсем близко, лицом к лицу с Хасаном. Тот невольно отступил назад.
– Меня спас Аллах, – твердо сказал Хасан. – Это он направил мои стопы к костру, у которого сидел Ибн Сина.
– Но рука Ибн Сины дала тебе траву от жара и боли. Если бы не он, ты умер бы в горах, Хасан, той же ночью. Ты в плену собственных заблуждений и…
Хасан не удержался и залепил несчастному пощечину. Обессиленный голодом и жаждой человек рухнул на пол. Но дух его не был сломлен.
– Что ты собираешься делать, Хасан? Убить меня? Замучить пытками? Переломать мне кости? Начинай. Но ты не заставишь меня предать хорошего и честного человека. Я не из тех дураков, кто готов следовать за тобой в ад.
Хасан схватил пленника за воротник и потянул вверх.
– Попридержи язык, мерзавец! – зашипел он. – Не забывай, кто из нас двоих продал душу дьяволу!
– Иногда я спрашиваю себя: не лучше было бы, если бы Ибн Сина оставил тебя тогда умирать? – прошептал он. Кровь текла по его подбородку. – Возможно, это был его единственный грех, который он совершил в своей жизни. Да простит его Аллах – он сделал это по незнанию. Он верил, что спас жизнь человеку, даже не подозревая, что спасал дьявола.
– Ах ты, сын паршивой собаки! – Хасан схватил несчастного за ворот и бросил на пол. Он кипел от ярости. Перед глазами шли белые крути. Хасан схватил саблю и повертел ею перед пленником, который, сжавшись в комок, вытирал с лица кровь. Сейчас он покарает негодяя. Он занесет над головой нечестивца свой клинок, освященный на могиле Пророка, и опустит его. Наконец-то он отправит его туда, куда ему давно пора – в преисподнюю!
Он взмахнул саблей. Но вдруг его рука дрогнула, и клинок замер в воздухе у затылка несчастного. Нет, пока он его не убьет. Тот ему еще нужен. Сначала он получит портрет Ибн Сины.
Хасан вложил саблю в ножны. Теперь он знал, что делать дальше.
Пленник смотрел на него снизу вверх. Его лицо было в крови. Но по взгляду Хасан понял, что тот не ощущает ничего, кроме слабого дуновения ветра. Он даже не понял, что был на волосок от смерти.
– Ты помнишь Омара аль-Казара, укладчика мозаики? – Хасан заметил, что пленник испуганно вздрогнул. – Он, как и ты, сидит в темнице. Омар тоже знал Ибн Сину. Если ты не захочешь писать портрет Ибн Сины, это сделает он – за свежую воду и новую одежду. А может, я даже отпущу его на свободу.
– Да, боюсь, он способен на это, – пробормотал пленник, пытаясь встать. – Это было бы…
«Да, сейчас я не завишу от тебя, – думал Хасан. – И ты это понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Молчи! – рычал Хасан. Он не желал вспоминать прошлого. Глас искусителя мог совратить его, заставить свернуть с верного пути.
Хасан произнес в уме все девяносто девять имен Аллаха, призывая на помощь ангелов, но дьявольские нашептывания уже оказали свое действие. Перед глазами всплыли картины из далекого прошлого, которого он не хотел вспоминать, которое хотел забыть, потому что тогда не знал истинного пути, предначертанного ему Аллахом. Он видел двух кружащих в небе соколов и двух юношей, стоявших рядом.
Им не разрешалось одним ходить в горы. Они были слишком молоды. Но их распирало от идей, от жажды подвигов и радости жизни. Они были друзьями и полностью полагались друг на друга. Тогда все и случилось. Одну из лошадей понесло, она сбросила наездника и поскакала дальше. Юноша упал на камни, его нога застряла в расщелине скалы. Это произошло далеко в горах. Позвать на помощь было некого. Другой мальчик соскочил с лошади и помог бедолаге высвободить ногу, а потом на спине отнес его к лошади и помог на нее взобраться. Нога была неестественно вывернута, и, хотя юноша ничего не смыслил в медицине, он догадался, что у друга перелом.
«Нам надо домой, – сказал он тогда своему другу, который едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. – Тебе нужен врач».
«Нет! – закричал другой. – Я скорее умру, чем появлюсь в таком виде».
На самом деле им двигала не храбрость, а страх перед суровым и неумолимым отцом, который не терпел возражения и своеволия. Его ждало неотвратимое наказание – побои и унижения. Знал ли об этом тот, другой юноша – неизвестно. Он долго смотрел на друга, потом утвердительно кивнул.
«Хорошо. Но если сегодня до вечера нам никто не придет на помощь, завтра с рассветом мы вернемся домой. Я не допущу, чтобы ты умер здесь, в горах».
Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Юноши двинулись в путь. Друг вел его лошадь, а он в полуобморочном состоянии трясся в седле. Боль, жажда и жара – это все, что осталось в его памяти от той долгой поездки.
– Нет! – Хасан тряхнул головой, желая остановить нахлынувшие на него воспоминания. – Ничего не говори, я не желаю слышать!
Тот равнодушно пожал изможденными плечами – ему было нечего терять.
– Хорошо. Так что же ты хочешь от меня?
– Мне нужен портрет Ибн Сины.
Сверкнув глазами, оборванец наклонил голову и взглянул на Хасана, словно не понял его слов.
– Чего ты хочешь?
– Ты правильно меня понял. Я хочу, чтобы ты нарисовал портрет Али аль-Хусейна ибн Абдаллы ибн Сины. Здесь и сейчас.
– Но Коран запрещает…
– Не смеши меня. – К Хасану вдруг вернулись воля и уверенность в себе. Он снова знал, что ему делать. И отговорки этого жалкого существа он не собирался принимать всерьез. – Тебя, кажется, никогда особенно не волновало, что запрещено, а что разрешено. Не ты ли, именуя себя художником, делал кощунственные зарисовки всех мыслимых существ, которых сотворил Аллах?
– Да, но человека… – Взгляд оборванца рассеянно блуждал по комнате. Но Хасана не проведешь. Он точно знал, что этот человек рисовал не только человеческие лица, но и обнаженные тела. А теперь он извивается, ищет лазейку, чтобы только не выполнять его приказ. Ничего удивительного, ведь дети дьявола всегда заодно. – Зачем это тебе, Хасан?
Этот прямой вопрос и открытый взгляд снова вывели его из равновесия, но ненадолго.
– Не твое дело. – Хасан повернулся спиной к пленнику. – Но если ты так хочешь, отвечу: мы объявляем его в розыск. Газне требуются хорошие врачи, и мы…
– Неправда. При дворе твоего отца достаточно врачей. Ты хочешь найти Ибн Сину не из благодарности, иначе давно вызвал бы его в Газну. Тут другая причина. – Несчастный пожевал свои иссохшие, потрескавшиеся губы, потом вдруг вскинул голову вверх. – Я понял! Даже не думай, что я помогу тебе убить этого человека.
Хасан сверлил его глазами.
– Ибн Сина – богохульник и супостат. Он хуже, чем неверующий. Он безбожник! Он попирает все законы, он растоптал Коран, он…
– Он спас тебе жизнь, Хасан! Ты забыл? – перебил его пленник. Превозмогая боль и гремя кандалами, которыми были скованы его руки и ноги, он поднялся и вплотную приблизился к Хасану. – Если бы не он, ты бы сейчас здесь не стоял. Тебя бы уже…
Пленник стоял совсем близко, лицом к лицу с Хасаном. Тот невольно отступил назад.
– Меня спас Аллах, – твердо сказал Хасан. – Это он направил мои стопы к костру, у которого сидел Ибн Сина.
– Но рука Ибн Сины дала тебе траву от жара и боли. Если бы не он, ты умер бы в горах, Хасан, той же ночью. Ты в плену собственных заблуждений и…
Хасан не удержался и залепил несчастному пощечину. Обессиленный голодом и жаждой человек рухнул на пол. Но дух его не был сломлен.
– Что ты собираешься делать, Хасан? Убить меня? Замучить пытками? Переломать мне кости? Начинай. Но ты не заставишь меня предать хорошего и честного человека. Я не из тех дураков, кто готов следовать за тобой в ад.
Хасан схватил пленника за воротник и потянул вверх.
– Попридержи язык, мерзавец! – зашипел он. – Не забывай, кто из нас двоих продал душу дьяволу!
– Иногда я спрашиваю себя: не лучше было бы, если бы Ибн Сина оставил тебя тогда умирать? – прошептал он. Кровь текла по его подбородку. – Возможно, это был его единственный грех, который он совершил в своей жизни. Да простит его Аллах – он сделал это по незнанию. Он верил, что спас жизнь человеку, даже не подозревая, что спасал дьявола.
– Ах ты, сын паршивой собаки! – Хасан схватил несчастного за ворот и бросил на пол. Он кипел от ярости. Перед глазами шли белые крути. Хасан схватил саблю и повертел ею перед пленником, который, сжавшись в комок, вытирал с лица кровь. Сейчас он покарает негодяя. Он занесет над головой нечестивца свой клинок, освященный на могиле Пророка, и опустит его. Наконец-то он отправит его туда, куда ему давно пора – в преисподнюю!
Он взмахнул саблей. Но вдруг его рука дрогнула, и клинок замер в воздухе у затылка несчастного. Нет, пока он его не убьет. Тот ему еще нужен. Сначала он получит портрет Ибн Сины.
Хасан вложил саблю в ножны. Теперь он знал, что делать дальше.
Пленник смотрел на него снизу вверх. Его лицо было в крови. Но по взгляду Хасан понял, что тот не ощущает ничего, кроме слабого дуновения ветра. Он даже не понял, что был на волосок от смерти.
– Ты помнишь Омара аль-Казара, укладчика мозаики? – Хасан заметил, что пленник испуганно вздрогнул. – Он, как и ты, сидит в темнице. Омар тоже знал Ибн Сину. Если ты не захочешь писать портрет Ибн Сины, это сделает он – за свежую воду и новую одежду. А может, я даже отпущу его на свободу.
– Да, боюсь, он способен на это, – пробормотал пленник, пытаясь встать. – Это было бы…
«Да, сейчас я не завишу от тебя, – думал Хасан. – И ты это понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81