– Все видел. До чего красиво!
– Афанасий, а фейерверк уже начался? – спросила Софья.
– Нет, Софья Васильевна, только люминация. И такие огни…
– Ну ладно, ладно! – перебил Афоньку Возницын, захлопывая дверь. – Его только тронь, – до завтра не остановишь! – сказал повеселевший Возницын.
Он снял с вешалки короткий полушубок, надел вместо треуголки круглую с россомашьей опушкой шапку.
– Мы будем точно посадский с женой, – шутливо говорил он, задувая свечу.
Софья ухватилась за его руку, и они вышли из избы.
Была тихая, морозная ночь.
Переведенские слободы, где жил работный люд, стояли темным-темны. Но слева, по направлению к Березовому острову и крепости, все небо было залито заревом, точно где-то за Невой полыхал огромный костер.
Эти отблески огней невольно заставили Возницына и Софью ускорить шаги.
– Смотри, смотри, как красиво! – сказала Софья, когда они вышли на Большую Перспективную.
Впереди, украшенное сотнями плошек, возвышалось каменное Адмиралтейство. В огнях сиял дом Полициймейстерской канцелярии, бывший дом Лефорта и триумфальная арка, поставленная за Зеленым мостом к приезду Анны Иоанновны в Санкт-Питербурх. В ее рамке, на большом транспаранте, освещенном лампами, стоял портрет императрицы.
– Саша, ты ее видел. Она похожа здесь? – тихо спросила Софья, указывая на Анну Иоанновну.
– Разве только по величине – такая же несуразная туша, как здесь.
Софья засмеялась, прижавшись к его плечу.
– Нет, взаправду – похожа?
– Ничего похожего. Тут лицо гладкое, чистое, а на самом деле у нее – смуглое и рябое. И нос нарисовали иной – поменьше. Одним словом, – сказал оглядываясь Возницын, – не завидую я Бирону: две жены у него, а одна другой краше…
Они замолчали – проходили мимо Гостиного двора. Гостиный двор был темен. Его высокий, обитый железом шпиц, терялся в черном небе. На углу Гостиного двора стоял в бараньем тулупе ночной сторож, а рядом с ним в васильковой шинели с алыми обшлагами – полицейский солдат.
– И откудова столько этих нищих нашло? Вчера за ночь караул семерых подобрал с отмороженным руками и ногами, – говорил полицейский солдат.
– Разве ж это нищие? Это хрестьяне с покормежными. Нонче недород много где был – вот и идут люди по белу свету хлеба искать.
Возницын и Софья вышли на Адмиралтейский луг.
Возницын осторожно вел Софью, держась поближе к адмиралтейскому валу, он боялся, как бы на них не налетел сзади какой либо пьяный ямщик – весь луг чернел санями. Ржали не стоявшие на месте жеребцы, переругивались ямщики, распутывая сбившиеся вместе запряжки цугом.
Нескладный зимний дворец был весь залит светом. Из дворца доносились приглушенные звуки оркестра.
В некотором отдалении от дворца, у самого берега Невы, шумел, топал от холода, «подлый» народ. Тут были дворовые девушки в накинутых на плечи полушубках (прибежали на минутку, а мерзнут – целый час), чей-то лакей в ливрее, матрос с серьгой в ухе, какие-то мужики и бабы в нагольных тулупах, нищий на костылях, просящий – «подайте ради праздничка…».
Все они глядели на ярко освещенные окна дворца, в которых мелькали голые плечи нарядных дам, пудреные парики, расшитые золотом розовые, блакитные, оранжевые кафтаны, носились с блюдами наряженные в лакейскую ливрею гвардейские солдаты.
– Вот бы нам, Петруха, тое блюдо сюда!..
– А щей пустых не хочешь? У хозяйки еще оставши – придешь – лопай…
– И неужто все это золото?
– Манька, глянь: в зеленом какая толстая…
– Озябла я! Да скоро ли они, окаянные, огни пущать будут?
Возницын и Софья протискивались сквозь гущу народа поближе к берегу – против дворца, на середине Невы, смутно вырисовывались силуэты деревьев, какие-то постройки.
Не успели Возницын и Софья подойти к Неве, как с Петропавловской крепости ударила пушка. Затем откуда-то с Невы, из темноты, грянула невидимая музыка – трубы и литавры.
Толпа хлынула, было, на лед, но на самой кромке льда, с фузеями в руках – топали промерзшие насквозь, злые солдаты напольного Ингерманландского пехотного полка. Они не пускали никого на реку.
– Отходи, отходи! – замахивались они фузеями.
Наставляли багинеты. Девки, увидев багинеты, кричали и пятились назад. Кто-то из дворовых огрызался:
– Эй-ты, железный нос! Полегче!
– Почему они не пускают? – спросила Софья.
– А чтоб не покалечило кого. Мой хозяин Парфен рассказывал: в позапрошлом году, весной в день коронации, построили они здесь на лугу, леса. А с залива хватил ветерок. Как дунул, – опрокинул леса. Восемьдесят человек покалечило. Кроме того, на островке там много пороху. Мало ли что может случиться. А русский человек, известно, глазами не верит – все попробовать руками хочется!..
Музыка затихла.
– Смотри, Сашенька! – воскликнула Софья.
Вверх, в черное, непроглядное небо, с треском взлетела тысяча разноцветных ракет – точно светящийся дождь обрушился на Петров город.
В толпе заахали, задирая вверх головы.
Не успели погаснуть ракеты, как на льду разом вспыхнуло множество огней и осветило все то, что ранее только смутно намечалось.
Две шеренги зеленых пальм вели к великолепной беседке, с мраморными колоннами, увитыми розами. На беседке горели цифры: 1735.
Это зрелище длилось несколько минут. Затем снова разом погасли все огни. И кругом стало еще темнее, чем было до сих пор.
– Вот, Кузьма, пудиков с сотню сала уже и сожгли! – громко сказал кто-то возле них.
– Тише ты, преображенцы тут! – зашипел другой голос.
– А что – тише? Темно: не увидят! – спокойно отвечал тот же.
– Ну тебя, с тобой беду наживешь!..
И какая-то фигура в малахае, задев Софью плечом, шмыгнула в сторону.
– Полегче, медведь! – вспылил Возницын.
– Не стоит, не тронь! – Софья дернула за рукав Возницына.
С крепости снова раздался выстрел – сигнал к началу второго плана.
Как и в первый раз, загремели, залились трубы, ударили литавры. И снова ярким огнем вспыхнул островок на льду.
Сейчас на нем ярко пылали две высокие пирамиды красных огней. Среди пирамид, на постаменте, украшенном золотыми мечами, шлемами, латами, сиял освещенный белыми и синими огнями огромный глобус. На нем был изображен хищный двуглавый орел со щитом на груди. На щите сверкали огненные буквы «А. И.»
В одной лапе орел держал обвитый лаврами меч. Внизу была надпись.
«Щит другам, страх неприятелям».
Софья смотрела, как завороженная, на островок. А Возницын оглянулся – он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
В нескольких шагах от них стоял, в полушубке черноусый грек Галатьянов, тот, который тогда в Астрахани оклеветал Софью и за которым безуспешно гнался Возницын.
Галатьянов смотрел на Софью и Возницына, насмешливо улыбаясь.
Возницын рванулся, было, к нему, но сдержался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Афанасий, а фейерверк уже начался? – спросила Софья.
– Нет, Софья Васильевна, только люминация. И такие огни…
– Ну ладно, ладно! – перебил Афоньку Возницын, захлопывая дверь. – Его только тронь, – до завтра не остановишь! – сказал повеселевший Возницын.
Он снял с вешалки короткий полушубок, надел вместо треуголки круглую с россомашьей опушкой шапку.
– Мы будем точно посадский с женой, – шутливо говорил он, задувая свечу.
Софья ухватилась за его руку, и они вышли из избы.
Была тихая, морозная ночь.
Переведенские слободы, где жил работный люд, стояли темным-темны. Но слева, по направлению к Березовому острову и крепости, все небо было залито заревом, точно где-то за Невой полыхал огромный костер.
Эти отблески огней невольно заставили Возницына и Софью ускорить шаги.
– Смотри, смотри, как красиво! – сказала Софья, когда они вышли на Большую Перспективную.
Впереди, украшенное сотнями плошек, возвышалось каменное Адмиралтейство. В огнях сиял дом Полициймейстерской канцелярии, бывший дом Лефорта и триумфальная арка, поставленная за Зеленым мостом к приезду Анны Иоанновны в Санкт-Питербурх. В ее рамке, на большом транспаранте, освещенном лампами, стоял портрет императрицы.
– Саша, ты ее видел. Она похожа здесь? – тихо спросила Софья, указывая на Анну Иоанновну.
– Разве только по величине – такая же несуразная туша, как здесь.
Софья засмеялась, прижавшись к его плечу.
– Нет, взаправду – похожа?
– Ничего похожего. Тут лицо гладкое, чистое, а на самом деле у нее – смуглое и рябое. И нос нарисовали иной – поменьше. Одним словом, – сказал оглядываясь Возницын, – не завидую я Бирону: две жены у него, а одна другой краше…
Они замолчали – проходили мимо Гостиного двора. Гостиный двор был темен. Его высокий, обитый железом шпиц, терялся в черном небе. На углу Гостиного двора стоял в бараньем тулупе ночной сторож, а рядом с ним в васильковой шинели с алыми обшлагами – полицейский солдат.
– И откудова столько этих нищих нашло? Вчера за ночь караул семерых подобрал с отмороженным руками и ногами, – говорил полицейский солдат.
– Разве ж это нищие? Это хрестьяне с покормежными. Нонче недород много где был – вот и идут люди по белу свету хлеба искать.
Возницын и Софья вышли на Адмиралтейский луг.
Возницын осторожно вел Софью, держась поближе к адмиралтейскому валу, он боялся, как бы на них не налетел сзади какой либо пьяный ямщик – весь луг чернел санями. Ржали не стоявшие на месте жеребцы, переругивались ямщики, распутывая сбившиеся вместе запряжки цугом.
Нескладный зимний дворец был весь залит светом. Из дворца доносились приглушенные звуки оркестра.
В некотором отдалении от дворца, у самого берега Невы, шумел, топал от холода, «подлый» народ. Тут были дворовые девушки в накинутых на плечи полушубках (прибежали на минутку, а мерзнут – целый час), чей-то лакей в ливрее, матрос с серьгой в ухе, какие-то мужики и бабы в нагольных тулупах, нищий на костылях, просящий – «подайте ради праздничка…».
Все они глядели на ярко освещенные окна дворца, в которых мелькали голые плечи нарядных дам, пудреные парики, расшитые золотом розовые, блакитные, оранжевые кафтаны, носились с блюдами наряженные в лакейскую ливрею гвардейские солдаты.
– Вот бы нам, Петруха, тое блюдо сюда!..
– А щей пустых не хочешь? У хозяйки еще оставши – придешь – лопай…
– И неужто все это золото?
– Манька, глянь: в зеленом какая толстая…
– Озябла я! Да скоро ли они, окаянные, огни пущать будут?
Возницын и Софья протискивались сквозь гущу народа поближе к берегу – против дворца, на середине Невы, смутно вырисовывались силуэты деревьев, какие-то постройки.
Не успели Возницын и Софья подойти к Неве, как с Петропавловской крепости ударила пушка. Затем откуда-то с Невы, из темноты, грянула невидимая музыка – трубы и литавры.
Толпа хлынула, было, на лед, но на самой кромке льда, с фузеями в руках – топали промерзшие насквозь, злые солдаты напольного Ингерманландского пехотного полка. Они не пускали никого на реку.
– Отходи, отходи! – замахивались они фузеями.
Наставляли багинеты. Девки, увидев багинеты, кричали и пятились назад. Кто-то из дворовых огрызался:
– Эй-ты, железный нос! Полегче!
– Почему они не пускают? – спросила Софья.
– А чтоб не покалечило кого. Мой хозяин Парфен рассказывал: в позапрошлом году, весной в день коронации, построили они здесь на лугу, леса. А с залива хватил ветерок. Как дунул, – опрокинул леса. Восемьдесят человек покалечило. Кроме того, на островке там много пороху. Мало ли что может случиться. А русский человек, известно, глазами не верит – все попробовать руками хочется!..
Музыка затихла.
– Смотри, Сашенька! – воскликнула Софья.
Вверх, в черное, непроглядное небо, с треском взлетела тысяча разноцветных ракет – точно светящийся дождь обрушился на Петров город.
В толпе заахали, задирая вверх головы.
Не успели погаснуть ракеты, как на льду разом вспыхнуло множество огней и осветило все то, что ранее только смутно намечалось.
Две шеренги зеленых пальм вели к великолепной беседке, с мраморными колоннами, увитыми розами. На беседке горели цифры: 1735.
Это зрелище длилось несколько минут. Затем снова разом погасли все огни. И кругом стало еще темнее, чем было до сих пор.
– Вот, Кузьма, пудиков с сотню сала уже и сожгли! – громко сказал кто-то возле них.
– Тише ты, преображенцы тут! – зашипел другой голос.
– А что – тише? Темно: не увидят! – спокойно отвечал тот же.
– Ну тебя, с тобой беду наживешь!..
И какая-то фигура в малахае, задев Софью плечом, шмыгнула в сторону.
– Полегче, медведь! – вспылил Возницын.
– Не стоит, не тронь! – Софья дернула за рукав Возницына.
С крепости снова раздался выстрел – сигнал к началу второго плана.
Как и в первый раз, загремели, залились трубы, ударили литавры. И снова ярким огнем вспыхнул островок на льду.
Сейчас на нем ярко пылали две высокие пирамиды красных огней. Среди пирамид, на постаменте, украшенном золотыми мечами, шлемами, латами, сиял освещенный белыми и синими огнями огромный глобус. На нем был изображен хищный двуглавый орел со щитом на груди. На щите сверкали огненные буквы «А. И.»
В одной лапе орел держал обвитый лаврами меч. Внизу была надпись.
«Щит другам, страх неприятелям».
Софья смотрела, как завороженная, на островок. А Возницын оглянулся – он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
В нескольких шагах от них стоял, в полушубке черноусый грек Галатьянов, тот, который тогда в Астрахани оклеветал Софью и за которым безуспешно гнался Возницын.
Галатьянов смотрел на Софью и Возницына, насмешливо улыбаясь.
Возницын рванулся, было, к нему, но сдержался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91