Ищи его. Теперь ни десяти рублев, ни холопа!
«Дура-баба!» – подумал Возницын.
– Так то ж ссудная, кабальная запись, – сказал он, – а это – покормежное письмо. Никуда он не денется!
И стал подписывать бумагу.
В это время на дворе залаяли собаки.
Алена глянула в окно.
– К нам кто-то на тройке!
Возницын сунул старосте подписанное покормежное письмо и кинулся в темную палату приодеться – он ходил дома в рубашке с косым воротом и в башмаках на босу ногу.
Возницын был рад приезду неожиданного гостя. Ему надоело сидеть с этим бабьем – не c кем слова молвить: с женой не до разговоров, а Настасья Филатовна все норовит говорить иносказательно, чтобы задеть его. Рассказывает, как кто-то принудил жену постричься в монастырь, а сам потом женился второй раз.
Возницын одевался и слушал, кто приехал.
Приезжий на крыльце говорил уже с Аленой. Это был князь Масальский.
«Как его принесла сюда нелегкая. Ведь, он же в лейб-гвардии Семеновском полку, в Питербурхе!» – думал Возницын, натягивая старые лакированные с раструбами, кавалергардские сапоги.
– Ай да Масальский – опять что-либо выкинул! Ловкач! – усмехнулся Возницын.
Ссора, которая произошла у них пять лет назад по поводу Софьи, была давно улажена – Возницын сделал вид, что забыл. Масальский приехал на свадьбу, винился, что был в тот раз пьян. Возницын примирился с ним.
– Что с него взять: бахарь!
– А где же это наше благородие, господин капитан-лейтенант? – говорил князь Масальский, входя в «ольховую».
– Он – дома в затрапезном ходит, должно, суплеверст этот надевает, – сказала весело Алена Ивановна.
Возницын вышел в «ольховую».
– Вот и я! Ты это, князь, каким ветром? Что здесь делаешь? – здороваясь с товарищем, спросил Возницын.
– Ездил осматривать свои монастырские вотчины. Дай, думаю, мирян проведаю, како живут!
– Да нет, не шути, скажи в самом деле!
– А вот раньше попотчуй, поднеси винца, тогда расскажу!
– Афонька! – крикнул по-холостяцки Возницын, подходя к двери.
Алена вся залилась краской и вскочила с места.
– Да, ведь, я уже сказала! Сиди, без тебя подадут!
Она была задета тем, что муж будто не замечает ее присутствия, будто в доме нет хозяйки.
– Вот видишь – и получил! – улыбнулся Масалыский.
Алена, шагнула в сени, но в дверях столкнулась с Настасьей Филатовной: Шестакова, расставив руки, несла на подносе графин, чарки, грибы, свежесоленые огурчики, студень.
Все уселись за стол.
Алена сидела, красная от возмущения и не глядела на мужа – не могла ему простить обиды.
Возницын, не обращая на нее внимания, разливал по чаркам вино, улыбался.
– Ну так рассказывай, как ты попал сюда – поднял он чарку.
Масальский выпил, крякнул, потер рука об руку и, берясь закусывать сказал:
– По царицыну указу назначен в Москву.
– Куда?
– В Вознесенский девичь монастырь.
Алена даже отодвинулась от князя: уж не рехнулся ли человек?
– Кем? – спросил Возницын.
– Игуменом.
– Как игуменом? – переспросила Алена, и по ее лицу скользнула улыбка – так нелепо было это назначение.
– А очень просто – игуменом.
– А где же ваша сестрица, игуменья, мать Евстолия? – спросила Настасья Филатовна, надеясь, что поймала князя Масальского.
– Царица вызвала ее в Питербурх.
– Зачем?
– Долго рассказывать. Сестру оболгали. Признаться, она, легостно наказала какую-то келейницу розгами, а та донесла.
– Вот свет нынче каков. Вот оно как – и за дело не побей! – возмущалась Алена.
– Нет, тут что то не так, – смеясь, мотал головой Возницын. – Тебя назначить игуменом девичьего монастыря? Да это все равно что козла – в огород!
– Не веришь? Скажешь – лгу? – спросил Масальский. – Поедем сейчас со мной, сам увидишь.
Возницын с удовольствием ухватился за это предложение. Сидеть дома не хотелось.
– А что ж, охотно съезжу!
Алена Ивановна неодобрительно посмотрела на мужа: послезавтра уезжает в Питербурх и не может последние дни посидеть дома.
– Ну, а ты как? Когда в Питербурх? – спросил Масальский.
– Послезавтра. Торопят ехать. Произвели в капитан-лейтенанты, дали не в зачет полное месячное жалованье, а не доверяют нашему брату, бывшему кавалергарду. Не хотят, чтоб мы в Москве засиживались, – ответил Возницын.
– А зачем ты прошение Черкасского подписывал?
Возницын махнул рукой.
– Сдуру подписал. Я в это время стоял на карауле у гроба его величества, ты же помнишь. Пришел сам Ягужинский – сунул перо в руки – пиши! Ну так вся наша смена, тридцать шесть кавалергардов, и подписала. А ты где в это время шатался, что тебя не было в печальной зале?
– Я только что сменился и ушел к фрейлинам! – улыбался, победоносно оглядывая всех, Масальский.
Он выпил чарку водки, захрустел огурчиком и сказал:
– Помнишь, Саша, как ты мне говорил тогда: Анна Иоанновна льготы шляхетству даст, в службе лет посбавит! Ан нет: послужить, видно, нам еще!
– Тогда все так думали, – ответил Возницын.
– Ну, ступай одевайся! Мне пора ехать – к вечерне надо поспеть.
Возницын встал из-за стола и ушел в темную.
– Надевай кавалергардское – покрасуйся напоследок. В Питербурхе снова в бострок влезешь! – крикнул Масальский. – Ты у меня будешь в роде наместника. Монахини и так испужались, как увидели меня, а теперь – совсем беда. Чего доброго, на твой супервест, на Андрея первозванного, креститься будут!
Алена Ивановна сидела хмурая.
– А вы, приятельница моя, сестрица, похудели что-то. Вам бы надобно дородничать! – сказал Масальский, глядя на Алену Ивановну.
– Будешь тут дородной от такой жизни, – буркнула Алена, потупясь.
– Не сердись, Аленушка, я ночью вернусь. Надо же посмотреть, как князь в обители спасается, – сказал Возницын, выходя в «ольховую».
Он был в парадной кавалергардской форме – в кафтане зеленого сукна и поверх него в алом супервесте, с вышитой на нем серебряной звездой Андрея первозванного.
Алена не вытерпела – взглянула на мужа – и тотчас же отвернулась. Высокий, сероглазый, с небольшими русыми усиками – он был очень недурен.
И это еще больше укололо ее.
Возницын подошел, положил руку ей на плечо. Алена тряхнула плечом, желая сбросить с него крепкую мужнину руку, но все-таки посветлела.
– Послезавтра в дорогу ехать, дома посидел бы, а он… – начала она.
– К ночи я вам, Алена Ивановна, его отошлю – в монастыре на ночь не оставлю, – сказал Масальский, вставая. – А ежели и заночует у меня, я его в келью к Сукиной отправлю – ей без двух годов сто лет, – смеялся Масальский.
Звеня шпорами, они вышли из горницы.
– Вот так: дома сидит – либо в книгу нос воткнет, либо ходит туча-тучей. А чуть куда из дому ехать, – сразу и повеселел, – говорила Алена Ивановна Шестаковой и монахине Стукее, которая выползла из «дубовой» и, глотая слюну, с жадностью глядела на графин с остатками вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
«Дура-баба!» – подумал Возницын.
– Так то ж ссудная, кабальная запись, – сказал он, – а это – покормежное письмо. Никуда он не денется!
И стал подписывать бумагу.
В это время на дворе залаяли собаки.
Алена глянула в окно.
– К нам кто-то на тройке!
Возницын сунул старосте подписанное покормежное письмо и кинулся в темную палату приодеться – он ходил дома в рубашке с косым воротом и в башмаках на босу ногу.
Возницын был рад приезду неожиданного гостя. Ему надоело сидеть с этим бабьем – не c кем слова молвить: с женой не до разговоров, а Настасья Филатовна все норовит говорить иносказательно, чтобы задеть его. Рассказывает, как кто-то принудил жену постричься в монастырь, а сам потом женился второй раз.
Возницын одевался и слушал, кто приехал.
Приезжий на крыльце говорил уже с Аленой. Это был князь Масальский.
«Как его принесла сюда нелегкая. Ведь, он же в лейб-гвардии Семеновском полку, в Питербурхе!» – думал Возницын, натягивая старые лакированные с раструбами, кавалергардские сапоги.
– Ай да Масальский – опять что-либо выкинул! Ловкач! – усмехнулся Возницын.
Ссора, которая произошла у них пять лет назад по поводу Софьи, была давно улажена – Возницын сделал вид, что забыл. Масальский приехал на свадьбу, винился, что был в тот раз пьян. Возницын примирился с ним.
– Что с него взять: бахарь!
– А где же это наше благородие, господин капитан-лейтенант? – говорил князь Масальский, входя в «ольховую».
– Он – дома в затрапезном ходит, должно, суплеверст этот надевает, – сказала весело Алена Ивановна.
Возницын вышел в «ольховую».
– Вот и я! Ты это, князь, каким ветром? Что здесь делаешь? – здороваясь с товарищем, спросил Возницын.
– Ездил осматривать свои монастырские вотчины. Дай, думаю, мирян проведаю, како живут!
– Да нет, не шути, скажи в самом деле!
– А вот раньше попотчуй, поднеси винца, тогда расскажу!
– Афонька! – крикнул по-холостяцки Возницын, подходя к двери.
Алена вся залилась краской и вскочила с места.
– Да, ведь, я уже сказала! Сиди, без тебя подадут!
Она была задета тем, что муж будто не замечает ее присутствия, будто в доме нет хозяйки.
– Вот видишь – и получил! – улыбнулся Масалыский.
Алена, шагнула в сени, но в дверях столкнулась с Настасьей Филатовной: Шестакова, расставив руки, несла на подносе графин, чарки, грибы, свежесоленые огурчики, студень.
Все уселись за стол.
Алена сидела, красная от возмущения и не глядела на мужа – не могла ему простить обиды.
Возницын, не обращая на нее внимания, разливал по чаркам вино, улыбался.
– Ну так рассказывай, как ты попал сюда – поднял он чарку.
Масальский выпил, крякнул, потер рука об руку и, берясь закусывать сказал:
– По царицыну указу назначен в Москву.
– Куда?
– В Вознесенский девичь монастырь.
Алена даже отодвинулась от князя: уж не рехнулся ли человек?
– Кем? – спросил Возницын.
– Игуменом.
– Как игуменом? – переспросила Алена, и по ее лицу скользнула улыбка – так нелепо было это назначение.
– А очень просто – игуменом.
– А где же ваша сестрица, игуменья, мать Евстолия? – спросила Настасья Филатовна, надеясь, что поймала князя Масальского.
– Царица вызвала ее в Питербурх.
– Зачем?
– Долго рассказывать. Сестру оболгали. Признаться, она, легостно наказала какую-то келейницу розгами, а та донесла.
– Вот свет нынче каков. Вот оно как – и за дело не побей! – возмущалась Алена.
– Нет, тут что то не так, – смеясь, мотал головой Возницын. – Тебя назначить игуменом девичьего монастыря? Да это все равно что козла – в огород!
– Не веришь? Скажешь – лгу? – спросил Масальский. – Поедем сейчас со мной, сам увидишь.
Возницын с удовольствием ухватился за это предложение. Сидеть дома не хотелось.
– А что ж, охотно съезжу!
Алена Ивановна неодобрительно посмотрела на мужа: послезавтра уезжает в Питербурх и не может последние дни посидеть дома.
– Ну, а ты как? Когда в Питербурх? – спросил Масальский.
– Послезавтра. Торопят ехать. Произвели в капитан-лейтенанты, дали не в зачет полное месячное жалованье, а не доверяют нашему брату, бывшему кавалергарду. Не хотят, чтоб мы в Москве засиживались, – ответил Возницын.
– А зачем ты прошение Черкасского подписывал?
Возницын махнул рукой.
– Сдуру подписал. Я в это время стоял на карауле у гроба его величества, ты же помнишь. Пришел сам Ягужинский – сунул перо в руки – пиши! Ну так вся наша смена, тридцать шесть кавалергардов, и подписала. А ты где в это время шатался, что тебя не было в печальной зале?
– Я только что сменился и ушел к фрейлинам! – улыбался, победоносно оглядывая всех, Масальский.
Он выпил чарку водки, захрустел огурчиком и сказал:
– Помнишь, Саша, как ты мне говорил тогда: Анна Иоанновна льготы шляхетству даст, в службе лет посбавит! Ан нет: послужить, видно, нам еще!
– Тогда все так думали, – ответил Возницын.
– Ну, ступай одевайся! Мне пора ехать – к вечерне надо поспеть.
Возницын встал из-за стола и ушел в темную.
– Надевай кавалергардское – покрасуйся напоследок. В Питербурхе снова в бострок влезешь! – крикнул Масальский. – Ты у меня будешь в роде наместника. Монахини и так испужались, как увидели меня, а теперь – совсем беда. Чего доброго, на твой супервест, на Андрея первозванного, креститься будут!
Алена Ивановна сидела хмурая.
– А вы, приятельница моя, сестрица, похудели что-то. Вам бы надобно дородничать! – сказал Масальский, глядя на Алену Ивановну.
– Будешь тут дородной от такой жизни, – буркнула Алена, потупясь.
– Не сердись, Аленушка, я ночью вернусь. Надо же посмотреть, как князь в обители спасается, – сказал Возницын, выходя в «ольховую».
Он был в парадной кавалергардской форме – в кафтане зеленого сукна и поверх него в алом супервесте, с вышитой на нем серебряной звездой Андрея первозванного.
Алена не вытерпела – взглянула на мужа – и тотчас же отвернулась. Высокий, сероглазый, с небольшими русыми усиками – он был очень недурен.
И это еще больше укололо ее.
Возницын подошел, положил руку ей на плечо. Алена тряхнула плечом, желая сбросить с него крепкую мужнину руку, но все-таки посветлела.
– Послезавтра в дорогу ехать, дома посидел бы, а он… – начала она.
– К ночи я вам, Алена Ивановна, его отошлю – в монастыре на ночь не оставлю, – сказал Масальский, вставая. – А ежели и заночует у меня, я его в келью к Сукиной отправлю – ей без двух годов сто лет, – смеялся Масальский.
Звеня шпорами, они вышли из горницы.
– Вот так: дома сидит – либо в книгу нос воткнет, либо ходит туча-тучей. А чуть куда из дому ехать, – сразу и повеселел, – говорила Алена Ивановна Шестаковой и монахине Стукее, которая выползла из «дубовой» и, глотая слюну, с жадностью глядела на графин с остатками вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91