Но работы шли всегда. Еще до Петра Первого стали строить шлюзы там, где раньше суда приходилось волоком перетаскивать, а уж при Петре Первом строительство этих шлюзов вовсю развернулось, и некоторые петровские шлюзы до сих пор служат. И ещё в девятнадцатом веке, до революции, началось создание той водной системы, которой в итоге стал Волго-Балт, только тогда называли её "Мариинской водной системой". Сейчас, как говорит отец, слово "Мариинский" осталось только в двух названиях: "Мариинский театр оперы и балета" в Санкт-Петербурге, он же имени Кирова, и "Система Мариинских лагерей", специально созданная для прокладывания Волго-Балта. Сейчас от неё сохранились только клочки лагерных зон. И легенды нового времени, о том, как весь Волго-Балт, от Рыбинского моря до выхода к Балтике, строился на людских костях, и как умерших не хоронили, а замуровывали в дамбы, говоря, что, мол, "то, что на крови и костях возведено, то до скончания времен простоит и ничто его не возьмет" (говорят, это выражение чуть ли не от Петра Первого пошло, когда он Санкт-Петербург "на костях" возводил), в ходу не меньше, чем старинные, и слушать их можно с не меньшим интересом и с не меньшим ужасом, чем сказания о былинных временах.
Так вот, многие исторические достопримечательности, находящиеся в глубине заповедника, сейчас недоступны без опытного проводника, потому что давно окружены царством дикой природы и дикого - часто и хищного - зверья. Приходится идти по потайным тропам, чтобы не угодить в непролазную чащобу или в болота, пересекать при этом волчьи и лисьи тропы и быть при этом настороже. Бывали случаи, когда незадачливым туристам приходилось спасаться на деревьях от кабанов и медведей. Медведи - это что-то потрясающее! Запах открытой банки тушенки они чуют за много километров и сразу устремляются к лакомству, и не терпят никаких возражений туристов, твердо убежденные, что вся сгущенка принадлежит им и только им. Но, к чести их надо сказать, практически не бывало случаев, чтобы медведи нападали на людей, если те мирно уступали им сгущенку и другие лакомства. На моей памяти такое произошло только один раз - но потом выяснилось, что перед этим медведь был ранен браконьеров, вот и кинулся мстить всем людям подряд. Браконьер этот давно сидит, отец выследил его и арестовал. Но, конечно, когда рядом с тобой медвежья морда рядом с тобой возникнет - взлетишь на дерево от страха!
В общем, часто приходится отцу выступать проводником, это входит в число его обязанностей. Он вполне спокойно относится к этой лишней нагрузке, хотя иногда может и поворчать - в разгар летнего сезона, когда от делегаций священников и прочих любопытных поклонников старины отбоя нет. "Кто я, в конце-то концов? - вопрошает он. - Глава заповедника или Кожаный Чулок? Впрочем..."
И он цитирует Бунина:
Вдали темно, и чащи строги.
Под красной мачтой, под сосной,
Стою и медлю - на пороге
В мир позабытый, но родной.
Достойны ль мы своих наследий?
Мне будет слишком жутко там,
Где тропы рысей и медведей
Уводят к сказочным тропам...
- Все точно, - вздыхает отец. - К настоящим сказочным тропам выходишь через тропы диких зверей... А уж достойны ли мы своих наследий... Надеюсь, я вожу туда тех, кто достоин. Наследия ведь у нас взаправду и дивные, и жутковатые, и какие угодно. В любую сказку, в любое предание поверишь, когда по нашим лесам пройдешь.
И, разумеется, отец согласился провести кузнеца по самым интересным местам заповедника, если время у кузнеца будет, а кузнец поблагодарил и пообещал подъехать к нам к ужину, когда он и его подмастерья закончат установку решеток и фонарей.
Подъехал он вовремя, и с его визита началось, можно считать, наше потрясающее приключение.
ГЛАВА ВТОРАЯ
НАЗЫВАНИЕ ДОМА, ИЛИ КАКОЙ ОПАСНОСТИ ИЗБЕЖАЛ КУЗНЕЦ
Кузнец пробыл у нас довольно долго: в разговорах и рассуждениях он оказался таким же обстоятельным, как в работе.
- Надо же! - восхитился он, когда подошел к калитке и Топа - наш "кавказец", огромный добродушный волкодав - залаял при его приближении. - Я знаю точно такого же, и тоже на острове. И у меня кстати, такой же подрастает, хороший щенок... Вообще, мне кажется, - обратился он к отцу и маме, - что дело у нас сложится. Много общего у нас. Вы - на большой воде, и мы - на большой воде, у нас священника зовут отец Василий, и у вас тоже, и собаки одной породы, и... - он, видимо, собирался продолжать и продолжать перечисление знаменательных совпадений, но тут замер, потрясенный домом. Да, вот уж дом, так дом! Такому солидная работа нужна, высшего качества!
Наш дом и впрямь мог любого потрясти. Построен он был в девятнадцатом веке, но на каменном фундаменте аж семнадцатого, и с того времени остались в нем необъятные погреба с замковыми каменными сводами и мощными опорными столбами. Но дом производил впечатление не только размерами. Он весь был покрыт красивейшей резьбой, сохранившейся за сто пятьдесят лет почти в целости. Лишь кое-где нам пришлось её немного подреставрировать. Это была классическая резьба северного стиля: узоры наличников, конька крыши и перил крыльца размашистые, крупные, но не грубые, один узор плавно перетекает в другой, очень мелких, тщательно проработанных деталей, как в более южных областях, не встретишь, но это отсутствие "мельчения" так соотнесено с обликом дома, что возникает ощущение силы и простора. И удивительной какой-то успокаивающей гармонии.
Определение нашему дому нашел совсем недавно один из наших новых знакомых, Генрих Петрович, театральный художник и реставратор. После событий, о которых я рассказал в "Тайне утопленной рамы", он побывал у нас в гостях, вместе со своими двумя учениками. Запрокинув голову, он проговорил:
- М-да... Знаете, гляжу на ваш дом и вспоминаю одного моего замечательного педагога, который у нас преподавал историю стилей - на отделении художников театра и кино. Я поступил именно на это отделение, потому что в те времена, когда я был молодым, там легче всего дышалось... Замечательный был чудак, пусть земля ему будет пухом! Так вот, он с нами в таком роде объяснялся: "И вы думаете, будто знаете, что такое барокко? Нет, вы не знаете, что такое барокко! Барокко - это... Вот представьте себе мушкетера! Сильный, грубый мужик, да? И вот эта мужицкая крепкая рука, рука дуэлянта, лежащая на тяжелом эфесе шпаги, торчит из пышного, раззолоченного и прихотливого этакого, кружева манжет! Улавливаете? Благодаря этому изящному кружеву, белому или золотому, рельефней и резче видно, что перед вами не бледная немощь, а настоящий мужчина! И вот, все барокко так. Барокко - это стиль мужской силы. Атос мог подковы гнуть, и при этом драгоценные перстни носил, и в этом было благородство! Если вы приглядитесь, то это всюду так, и в одежде, и в мебели, и в архитектуре, и в произведениях живописи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32