- одобрил Пюжеев. - Ладно! Ты начни, главное, а там посмотрим, по способностям твоим.
Вот так завершилась эта странная беседа. В тот же вечер я рассказал и Наташе, и родителям о "предложении, поступившем из внешторга".
- Я думаю, стоит согласиться, - сказал я. - Работа нормальная, денежная, и с поездками за рубеж. Деньги на покупку квартиры на такой работе можно скопить быстро. И потом, людям, связанным с заграницей, часто предоставляют право приобрести квартиру вне очереди. Я сразу спросил, мне такое право предоставят, если я хорошо себя зарекомендую. Буквально через полгода могут продвинуть.
Что ж, все одобрили. Работа и впрямь подворачивалась получше многих.
А потом была свадьба, в ресторане. Отменная свадьба, даже и не очень "студенческая". Мы с Наташей сидели во главе стола, выслушивали "горько!", целовались, чокались непрестанно с гостями за наше здоровье и за долгую счастливую жизнь, а я вспоминал другую свадьбу, на которой с Марией познакомился, чуть менее года назад. Не скажу, что камень лежал на сердце. Скорее, мое сердце было как камень.
На следующий день мы уехали в Таллинн. У нас на три дня был забронирован номер "люкс" в лучшей, "интуристовской", гостинице Эстонии: свадебный подарок, который сумел устроить нам Наташин дядя. Больше, чем на три дня мы отрываться от Москвы не могли: близилась защита дипломов.
И провели мы те три дня, как в раю. А у меня, после всей предсвадебной суматохи, наконец появилось время оглянуться и попробовать осмыслить, что же со мной произошло.
Вот я женат. На девушке, которая вполне мне подходит, и с которой мы проживем вполне удачную жизнь, если только не...
Если только в эту жизнь опять не ворвется Мария.
Потому что ради неё - ради одного-единственного свидания с ней - я могу сжечь все мосты, могу разорить и разрушить то крохотное пространство покоя и надежности, на котором я начал теперь выстраивать свое будущее. И я подозревал - нет, знал почти наверняка - что Мария, узнав о моем браке, вполне может ворваться "беззаконной кометой", чтобы все, созданное мной с таким трудом, с таким пересиливанием души, уничтожилось раз и навсегда. И сделает она это не из любви ко мне, нет, а из самых низких ("низменных", сказали бы в старину, и, возможно, не надо бояться употреблять здесь уходящее из ежедневного языка слово "низменных") побуждений, то ли из зависти, что я могу обходиться без нее, то ли из злобного гонора, то ли из пустого и злого любопытства: а можно ли меня подловить, можно ли опрокинуть меня одной подсечкой? И ведь самое ужасное в том, что я сорвусь, полечу к ней - презирая себя, ненавидя себя, но не в силах сопротивляться - и нужен-то я ей буду ровно на одну ночь, чтобы наглядно продемонстрировать моей жене, насколько легко я могу предать, чтобы разрушить едва складывающуюся семью... и, надо думать, навсегда исчезнуть из моей жизни.
Но - теперь у меня есть тайна, есть вторая жизнь, которую я не могу доверить никому, ни Наташе, ни Марии. И эта тайна - моя лучшая защита от любых посягательств Марии на мое будущее. Как работник КГБ, я обязан сдерживаться там, где обычный человек может дать себе волю. Как сотрудник организации, противостоящей Марии, её мужу, её миру, я обязан просчитывать и взвешивать каждый шаг в отношениях с ней... и даже если я пересплю с ней когда-нибудь, это не должно повредить моей новой работе, а значит, быть обставлено так, чтобы никто и ничего не узнал, потому что для меня, присягнувшего на верность системе и намертво повязанного требованиями этой системы, семейный разлад и развод были исключены. Как было исключено и все прочее, способное поставить под сомнение мою "благонадежность".
Так что, если и будет какое-то продолжение романа с Марией - это будет короткое пересечение с врагом на нейтральной территории. Ей не удастся повернуть дело так, чтобы моя жизнь полетела в тартарары!
Я женат, и я работаю на систему, и очень многого могу в этой системе добиться, потому что башка у меня работает отменно. Если генерал прав, что время "дуболомов и костоломов" проходит - а он, разумеется, прав, он ситуацию знает изнутри! - то мне и карты в руки. Моя защита от Марии выстроена так, что никогда не разорвать этот магический круг. И при том, возможность свиданий с ней всегда остается - мимолетных, ни к чему не обязывающих свиданий...
Приблизительно так я размышлял. И понимаю сейчас, что это был тот психологический крючок, на который генерал и поймал меня очень ловко. Не будущее страны, не даже мое собственное будущее, не что-то другое, о чем он толковал, а то, что оставалось невысказанным, то, что пряталось за разговорами на совсем другие темы: возможность время от времени прикасаться к пламени моей любви так, чтобы это пламя лишь грело, но никогда не обожгло.
И я успокоился, почувствовав себя закованным в крепчайшую броню. И три дня мы как в раю провели, валяясь на роскошной кровати в роскошном двухкомнатном номере, завтракая, обедая и ужиная в роскошном ресторане при гостинице, гуляя по Старому Городу и заворачивая в кофейни, где такой ароматный кофе подавали... Мы ловили мгновения чувственной радости во всех её проявлениях, и лишь ощутимей была эта радость на фоне робкой, зябкими льдинками ещё позвякивающей, прибалтийской весны.
А потом мы вернулись в Москву, и жизнь потекла своим чередом. Защитили дипломы, я начал работать, где мне было предписано, Наташа осталась на кафедре: поступление в аспирантуру и защита кандидатской были ей гарантированы. Более того, и тему для кандидатской ей, вроде бы, разрешали довольно "скользкую", как тогда выражались: "На краю ночи: творчество французских писателей, известных своими пронацисткими и профашистскими убеждениями". Она надеялась написать достаточно взрывную работу, чтобы закрепиться после неё в любом, самом престижном НИИ, так или иначе занимающемся вопросами культуры и социологии.
Подступало время Олимпиады, и на Олимпиаду нас всех подверстали на работу с иностранцами. И меня тоже, хоть я, в силу своей работы, и мог отбрыкаться. Впрочем, переводческая деятельность совпала с моей основной работой, и даже больше. Меня попросили сопровождать смешанную польско-французскую делегацию, которая, как объяснили мне, специально приехала пораньше, чтобы посмотреть Олимпиаду, а после Олимпиады задержится на собственно "деловую часть" - на переговоры об экспорте-импорте косметики.
И тогда же меня призвал генерал Пюжеев.
- На делегацию бросили? - спросил он, добродушно усмехнувшись и делая знак, чтобы мне подали чашечку кофе. Встречались мы в уже знакомой мне квартире.
- Верно, - сказал я. - Вы уже знаете?
- Такая у меня работа, к несчастью, чтобы все знать, - вздохнул он. Оттого и старюсь быстро. Ты пей кофе, пей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Вот так завершилась эта странная беседа. В тот же вечер я рассказал и Наташе, и родителям о "предложении, поступившем из внешторга".
- Я думаю, стоит согласиться, - сказал я. - Работа нормальная, денежная, и с поездками за рубеж. Деньги на покупку квартиры на такой работе можно скопить быстро. И потом, людям, связанным с заграницей, часто предоставляют право приобрести квартиру вне очереди. Я сразу спросил, мне такое право предоставят, если я хорошо себя зарекомендую. Буквально через полгода могут продвинуть.
Что ж, все одобрили. Работа и впрямь подворачивалась получше многих.
А потом была свадьба, в ресторане. Отменная свадьба, даже и не очень "студенческая". Мы с Наташей сидели во главе стола, выслушивали "горько!", целовались, чокались непрестанно с гостями за наше здоровье и за долгую счастливую жизнь, а я вспоминал другую свадьбу, на которой с Марией познакомился, чуть менее года назад. Не скажу, что камень лежал на сердце. Скорее, мое сердце было как камень.
На следующий день мы уехали в Таллинн. У нас на три дня был забронирован номер "люкс" в лучшей, "интуристовской", гостинице Эстонии: свадебный подарок, который сумел устроить нам Наташин дядя. Больше, чем на три дня мы отрываться от Москвы не могли: близилась защита дипломов.
И провели мы те три дня, как в раю. А у меня, после всей предсвадебной суматохи, наконец появилось время оглянуться и попробовать осмыслить, что же со мной произошло.
Вот я женат. На девушке, которая вполне мне подходит, и с которой мы проживем вполне удачную жизнь, если только не...
Если только в эту жизнь опять не ворвется Мария.
Потому что ради неё - ради одного-единственного свидания с ней - я могу сжечь все мосты, могу разорить и разрушить то крохотное пространство покоя и надежности, на котором я начал теперь выстраивать свое будущее. И я подозревал - нет, знал почти наверняка - что Мария, узнав о моем браке, вполне может ворваться "беззаконной кометой", чтобы все, созданное мной с таким трудом, с таким пересиливанием души, уничтожилось раз и навсегда. И сделает она это не из любви ко мне, нет, а из самых низких ("низменных", сказали бы в старину, и, возможно, не надо бояться употреблять здесь уходящее из ежедневного языка слово "низменных") побуждений, то ли из зависти, что я могу обходиться без нее, то ли из злобного гонора, то ли из пустого и злого любопытства: а можно ли меня подловить, можно ли опрокинуть меня одной подсечкой? И ведь самое ужасное в том, что я сорвусь, полечу к ней - презирая себя, ненавидя себя, но не в силах сопротивляться - и нужен-то я ей буду ровно на одну ночь, чтобы наглядно продемонстрировать моей жене, насколько легко я могу предать, чтобы разрушить едва складывающуюся семью... и, надо думать, навсегда исчезнуть из моей жизни.
Но - теперь у меня есть тайна, есть вторая жизнь, которую я не могу доверить никому, ни Наташе, ни Марии. И эта тайна - моя лучшая защита от любых посягательств Марии на мое будущее. Как работник КГБ, я обязан сдерживаться там, где обычный человек может дать себе волю. Как сотрудник организации, противостоящей Марии, её мужу, её миру, я обязан просчитывать и взвешивать каждый шаг в отношениях с ней... и даже если я пересплю с ней когда-нибудь, это не должно повредить моей новой работе, а значит, быть обставлено так, чтобы никто и ничего не узнал, потому что для меня, присягнувшего на верность системе и намертво повязанного требованиями этой системы, семейный разлад и развод были исключены. Как было исключено и все прочее, способное поставить под сомнение мою "благонадежность".
Так что, если и будет какое-то продолжение романа с Марией - это будет короткое пересечение с врагом на нейтральной территории. Ей не удастся повернуть дело так, чтобы моя жизнь полетела в тартарары!
Я женат, и я работаю на систему, и очень многого могу в этой системе добиться, потому что башка у меня работает отменно. Если генерал прав, что время "дуболомов и костоломов" проходит - а он, разумеется, прав, он ситуацию знает изнутри! - то мне и карты в руки. Моя защита от Марии выстроена так, что никогда не разорвать этот магический круг. И при том, возможность свиданий с ней всегда остается - мимолетных, ни к чему не обязывающих свиданий...
Приблизительно так я размышлял. И понимаю сейчас, что это был тот психологический крючок, на который генерал и поймал меня очень ловко. Не будущее страны, не даже мое собственное будущее, не что-то другое, о чем он толковал, а то, что оставалось невысказанным, то, что пряталось за разговорами на совсем другие темы: возможность время от времени прикасаться к пламени моей любви так, чтобы это пламя лишь грело, но никогда не обожгло.
И я успокоился, почувствовав себя закованным в крепчайшую броню. И три дня мы как в раю провели, валяясь на роскошной кровати в роскошном двухкомнатном номере, завтракая, обедая и ужиная в роскошном ресторане при гостинице, гуляя по Старому Городу и заворачивая в кофейни, где такой ароматный кофе подавали... Мы ловили мгновения чувственной радости во всех её проявлениях, и лишь ощутимей была эта радость на фоне робкой, зябкими льдинками ещё позвякивающей, прибалтийской весны.
А потом мы вернулись в Москву, и жизнь потекла своим чередом. Защитили дипломы, я начал работать, где мне было предписано, Наташа осталась на кафедре: поступление в аспирантуру и защита кандидатской были ей гарантированы. Более того, и тему для кандидатской ей, вроде бы, разрешали довольно "скользкую", как тогда выражались: "На краю ночи: творчество французских писателей, известных своими пронацисткими и профашистскими убеждениями". Она надеялась написать достаточно взрывную работу, чтобы закрепиться после неё в любом, самом престижном НИИ, так или иначе занимающемся вопросами культуры и социологии.
Подступало время Олимпиады, и на Олимпиаду нас всех подверстали на работу с иностранцами. И меня тоже, хоть я, в силу своей работы, и мог отбрыкаться. Впрочем, переводческая деятельность совпала с моей основной работой, и даже больше. Меня попросили сопровождать смешанную польско-французскую делегацию, которая, как объяснили мне, специально приехала пораньше, чтобы посмотреть Олимпиаду, а после Олимпиады задержится на собственно "деловую часть" - на переговоры об экспорте-импорте косметики.
И тогда же меня призвал генерал Пюжеев.
- На делегацию бросили? - спросил он, добродушно усмехнувшись и делая знак, чтобы мне подали чашечку кофе. Встречались мы в уже знакомой мне квартире.
- Верно, - сказал я. - Вы уже знаете?
- Такая у меня работа, к несчастью, чтобы все знать, - вздохнул он. Оттого и старюсь быстро. Ты пей кофе, пей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42