Пошли дальше. Раз её роль была отыграна в Париже, и именно в Париже она передала свои полномочия другим "контрагентам", одному американцу в том числе, то логично предположить, что надзор за финалом операции осуществлял человек Повара в Париже - человек, сидящий здесь много лет и законспирированный лучше некуда.
Кто он, этот человек?
Откуда ей знать?
Одно можно было сказать: у этого человека, кто бы он ни был, есть определенные связи с Польшей, раз он именно из Варшавы отправил ей перевод. Причем, не в первый раз... Лет пять или шесть назад именно из Варшавы пришел к ней заказ (вернее было бы сказать, приказ, если бы этот приказ не сопровождался огромной суммой наличными) на "зачистку" той ветви чеченской мафии, которая окопалась в Берлине и безумно мешала жить и нашим, и немцам. А в прошлом году именно через Варшаву была переоформлена часть денег за...
За что, лучше не вспоминать.
Но ведь где Польша - там и Калининградская область?
Нет, в общем-то, не обязательно. Хотя вполне вероятно.
А в итоге...
Она сама поразилась тому, как четко в минуты опасности начинает работать её мозг.
Если "парижанин" Повара жив, то вряд ли она сумеет его вычислить и выйти с ним на связь.
А вот если с ним что-то стряслось, то возможность узнать, кто это, имеется.
Надо проглядеть всю хронику происшествий за последний месяц - не попадется ли среди погибших выходца из Советского Союза, имевшего крепкие связи с Польшей.
Маловато зацепок, но, все-таки, кое-что.
И если она, по крайней мере, установит, что человек Повара погиб, то будет знать, как и откуда ей самой угрожает опасность.
Она закурила, обдумывая, как лучше всего взяться за дело.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
...И было первое января восьмидесятого года. Часа четыре дня, пожалуй, и зимний день уже погас, сменился густыми сумерками, а мы с Наташей только-только проснулись, и были ещё в самом что ни на есть утреннем настроении - почти невесомом, когда легкость рождается из нервного напряжения. Особенная легкость, часто пронизывающая утро после большого праздника. Иногда за этой легкостью у тебя возникает нечто вроде недовольства собой, но это уж... Это уж, по-моему, от общей неровности состояния, физического и душевного, после праздничных дней.
К Наташе мы добрались около трех часов ночи. И дальше... Мы быстро оказались в постели, и пошло время, принадлежавшее, как могло показаться, только нам. Не знаю, что сыграло роль, почему я оказался так ненасытен и да, можно употребить это слово - одержим, почему каждое прикосновение к Наташе будило во мне новые и новые желания. Пожалуй, я бы отнес это к остервенению, к тому остервенению души, которое и тело превращает в туго сплетенный канат, не знающий усталости и износа, к остервенению от выпитого, к остервенению от мысли о рухнувшей жизни, к остервенению от всех новогодних разговоров и всех неприглядных рож, вращавшихся возле нас... И чем ожесточенней сердце перекачивает кровь, тем быстрей и горячей эта кровь бежит по жилам, тем острее становятся все чувственные ощущения мира - и, конечно, самое главное и яркое из чувственных ощущений, ведь, сами знаете, крепость и устойчивость "детородного органа", округлого хряща, змеиными сжатиями и разжатиями твердых мускулов готовящего до спазма блаженный разряд животворного яда, в первую очередь зависит от прилива крови...
И мы только после девяти утра уснули - задремали, скорее - в объятиях друг друга, и, конечно, Наташа принимала мою ненасытность за подлинную страсть, и даже больше, за подлинную любовь, за физическое проявление этой любви, и мне действительно было с ней очень хорошо, потому что она красива была, и отзывчива, и было в ней то упоение мной, мужским моим началом, которое в любом мужчине откликнется новыми и новыми приступами жажды, но... Не знаю, поймете ли вы меня. С Марией мы изначально существовали на одной волне, и плыли на ней, и взмывали над землей, а с Наташей надо было включать мозг, надо было находить тот ритм и те моменты соприкосновений, чтобы наши волны совпали и мы сделались единым целым. И если я не мог бы описать, что и как у нас происходило с Марией - потому что весь мир был с нами, и любая секунда нашей близости потребовала бы многих страниц, чтобы поведать обо всем, вмещавшемся в эту секунду, а в итоге секунда затерялась бы в распадающемся на страницы времени - то о том, как и что у нас происходило с Наташей, я мог бы рассказать очень четко, потому что многомерности в этом не было, мы существовали в одном измерении. Да, мог бы рассказать, как мы угадывали, что вот сейчас нужно сменить позу, как я ловил её легкие подсказки, что сейчас надо поцеловать её сосок, а сейчас руками приподнять её бедра, крепче вжимаясь в нее, и она с такой же легкостью ловила мои подсказки, что сейчас нужно свести ноги вместе, ловя мой каменеющий от напряжения ствол как можно плотнее, а сейчас - самой меня оседлать...
Нет, я не буду об этом рассказывать. Я это к тому, что, если рассказать о том, как у нас происходило с Марией, у меня бы никогда не получилось бы, то рассказать о том, как мы с Наташей приближали друг друга к пикам блаженства, я мог бы очень даже внятно и досконально - совсем как в каком-нибудь эротическом романе или пособии по "партнерскому сексу". Я к тому, что с Наташей я полностью оставался в этом, доступном любому мире, за пределы которого вырывался с Марией.
И вот мы продремали несколько часов, и проснулись в бледном свете уходящего солнца, и, проснувшись, снова, что называется, "любили" друг друга, и, наверно, на двух молодых и здоровых животных мы были похожи, а потом, в сгустившихся сумерках, пили заранее припасенное шампанское, и я ещё водки выпил, из буфета её дяди, и чем-то хорошим, вроде копченой буженины и рисового салата с лососем перекусывали, и как-то невзначай - не то, чтобы очень всерьез, с примеркой на серьезность - строили планы на будущее...
Потом она немного помрачнела.
- Как-то все это... - проговорила она. - Я... Мы... Мы ж сегодня не береглись... И так хорошо было, что у меня язык не поворачивался попросить тебя вовремя выскакивать... А заранее покупать эти... женские свечки, или резиновые штуки для тебя мне не хотелось, боялась сглазить... Да еще... она зябко передернула плечами. - С ужасом подумала, что ты обо мне подумаешь, если я тебе скажу, что у меня есть запас презервативов... А теперь... Как бы чего не было...
- Ничего, - сказал я, серьезно и спокойно. - Если я когда-нибудь и хотел от кого-то ребенка, то только от тебя.
- Правда?.. - обрадовалась она. Я кивнул. - Но ведь... Но ведь мы сильно выпили... Вдруг будет что-то не так?
- Все будет так, - сказал я, и обнял её.
Скоро наши отношения перестали быть секретом для окружающих, и ещё через какое-то время мы подали заявления в ЗАГС.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42