– Ты кто будешь? – первым отошел Ржавый.
– Савва, – ответил человек-тень.
– Морозов, что ли, Савва-то? – хмыкнул вор, чтобы показать, что он не потерял самообладания.
– Пусть Морозов, – согласился Савва.
– Ты по какому тут случаю? – продолжал спрашивать Ржавый, возвращаясь к чуть не утраченной роли держателя камеры. Авторитет обязывал его ничему не удивляться, даже когда новый человек появляется внезапно сам собой, как будто пройдя сквозь стену.
– Нарушение паспортного режима, – спокойно ответил Савва, глядя вору прямо в глаза. – И для установления личности.
– Ясно, значит, и сам никто, и звать никак, – улыбнулся вор. – Да ты садись, Морозов, присаживайся. Эй, – крикнул он, – манатки Кныша сбросьте там, его место занято.
Мужики немедленно исполнили приказание, и немногочисленные пожитки все еще бесчувственного Кныша оказались сброшенными на пол.
– Кури, – предложил Ржавый Савве.
– Спасибо, – ответил тот просто. – Я не курю.
– И не пьешь? – спросил вор.
– Пью, – кивнул Савва. – Воду пью, квас, взвар, даже молоко иногда.
– Ну ты шутник! – захохотал Ржавый, и все зэки также с готовностью заулыбались. – А как насчет женского полу?
– Нормально, – пожал плечами Савва.
Он хотел прибавить, что душа не имеет пола, но не стал.
– Ну-ну, – сказал Ржавый и замолчал.
Парень был странным, каким-то совсем чудным, но не опасным. Вор так до конца и не мог понять, как тот очутился у них в камере. Не сквозь стену же он прошел. Ржавый повидал на свете немало и знал, что в жизни случается много всякого необъяснимого, но сквозь стены все-таки живые люди не ходят. А потому он сообразил, что нового обитателя камеры привел вертухай, но новичка по какой-то причине никто не увидел, вернее – не заметил. Это было странное, но все-таки самое разумное объяснение. Ржавый, может быть, и отмел бы его как неосновательное, но он один знал, как близок он сам был к смерти, когда Кныш бросился на него с заточкой. Он не успел бы увернуться и понимал это. И не он повалил разъяренного коротыша. Значит, это сделал Савва, больше было некому. Он спас Ржавому не только жизнь, но и кое-что куда более дорогое – авторитет. Потому что без авторитета его жизнь стала бы такой, что смерть показалась бы слаще. И он знал, что Савва это тоже знает.
Ржавый снова посмотрел в глаза новенькому. Но темные глаза смотрели спокойно. Опасности в них не было.
Ржавый не стал бы авторитетом, если бы не обладал тонкой интуицией. Он нюхом чувствовал предателей и наседку определял сразу, с первого взгляда. А особенно хорошо у него было развито чувство опасности, которое не раз спасало ему жизнь. Так вот Савва был не враг, а друг. Это Ржавый знал точно. И не просто друг, а еще и такой, что не станет впоследствии тащить одеяло на себя.
– Не куришь, значит? Ну-ну, – снова задумчиво повторил Ржавый. Он обвел глазами камеру. Зэки сидели молча и ждали, что он сделает дальше. А делать что-то было надо. Например, взять и удавить этого Савву Морозова. Деяние жестокое, но сильно укрепит авторитет, который все-таки сильно пошатнулся. Или? Он снова посмотрел на Савву.
– Какой-то ты непримечательный. Или слово волшебное знаешь? Тебя ведь вертухай привел? А мы тебя не увидели. Как ты это объяснишь?
– Плохо смотрели, – пожал плечами Савва и вдруг сказал:
– А вы, Василь Палыч, зря так на меня.
Все остолбенели. Откуда этот новенький мог знать Ржавого по имени-отчеству? У воров так обращаться было не принято. Значит, узнать это он мог только от ментов или следаков, а следовательно, он и есть самый настоящий подсадной. Это ж надо так проколоться! На лбу себе бы лучше написал красными чернилами: «Стукач». Ржавый нахмурился.
– А мое имя-отчество тебе кто сказал? – спросил он.
– Никто, – ответил Савва. – Я подумал, что вас зовут Василь Палыч, – он внимательно посмотрел на вора, – Горюнов. Так?
– Так-то так, – сказал Ржавый. – Только лучше бы ты этого не знал. Жил бы дольше.
– Вы мне не поверили, а зря, – покачал головой Савва. – Вы вот сейчас думаете, как меня лучше убрать: самому придушить, что, конечно, вам будет нетрудно, или напустить на меня Звонаря с Татарином. Вы склоняетесь ко второму – и знаете почему? Потому что вам меня жаль.
Этого уже никакие вертухаи знать не могли. Неужели мысли читает?
– Нет, – покачал головой Савва. – Я не читаю, я угадываю. Иногда получается, обычно нет. Для этого специальный настрой нужен.
Ржавый впился глазами в глаза Саввы и подумал: «Ну и что мне с тобой делать?» Думал он медленно, по слогам, громко, как если бы разговаривал с глуховатым ребенком.
– Ржавый, – сказал после долгого молчания Савва уже совсем другим тоном, – проблема есть. Что с Кнышем делать? Он ведь оклемается скоро, а злобу он на всех затаил. Доверять ему нельзя. Ждать он будет сколько нужно, но потом обязательно снова попытается до вас добраться.
– Пришить подлеца, – проворчал вор, который понял ход мысли Саввы: отвлечь сокамерников и перевести их внимание на внешнюю проблему.
– Можно иначе, – задумчиво сказал Савва.
– Опустить, что ли? – не понял Ржавый, но, подумав, кивнул:
– Хорошая мысль. И зубы все повыбить. Будет всю жизнь сидеть у параши.
– Да и это не обязательно, – сказал Савва. – Погодите, я посмотрю, что с ним.
Он поднялся с нар, и в этот самый момент коротышка ожил. Он открыл глаза, перевалился со спины на бок и ненавидящими глазами уставился на Савву.
– Самого опущу, – хрипло сказал он. – Только подойди.
По-видимому, он пришел в себя давно, но не показывал виду, чтобы прояснить ситуацию.
Савва остановился, снял очки и медленно, тихо проговорил:
– Спать.
Кныш сопротивлялся, пытался встать, но упал на пол как подкошенный. По камере прокатился вздох. Савва подошел вплотную к распростертому на грязном полу человеку. Сейчас тот спал, и его тонкие оболочки пришли в относительно спокойное состояние. И все же даже во время сна было видно, как ужасно они искорежены. Савва пошел глубже: комковатая, изъеденная ненавистью и страхом душа не имела даже просвета, она, казалось, целиком состояла из бурых комьев. Не было и намека на присутствие в этом человеке любви, и любви к себе, без которой и никакая иная любовь невозможна. Кныш шел по жизни с чувством: «Я говно, но и вы не лучше меня». Существование его было мукой и пыткой, какой и врагу не пожелаешь. Он люто ненавидел мир и людей, и мир отвечал ему тем же. Главной целью его было растоптать другого, сделать его еще хуже себя.
Савва поднялся, опустив руки. Тонкие сферы, душу, индивидуальность (как ни назови) этого человека нельзя было ни исправить, ни подправить. Можно было только стереть все или практически все и самое важное занести заново. Это был очень тяжелый труд, требовавший невероятного вложения энергии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98