Не пьет!
– Так и пусть не пьет, – кивнула Римма. – Я же говорю – каплю заварки для цвета. Ну что за безобразие: чашка кипятка? Даже просто с эстетической точки зрения.
И она решительным жестом налила Савве в чашку довольно приличное количество заварки.
– Вы можете не пить, – сказала Ольга Савве и, повернувшись к подруге, заметила, покачав головой:
– Вот потому с тобой ни один мужик и жить не стал, а дочь замуж выскочила при первой возможности.
Римма вспыхнула:
– Ольга, да ты что?! Ты считаешь, это я виновата, что Юрка пил, что Васька по бабам бегал, что Иннокентия Петровича увела эта проститутка-корректорша?
– Может быть, иначе и не увела бы?
– Ай, да что ты понимаешь! – махнула рукой Римма. – Все мужики – сволочи, вот и все. Давно известная истина.
– Ну-ну, – сказала Ольга. – Добавь еще, что все бабы – дуры. Господи, Римка, за кем ты повторяешь?
– Народная мудрость, – пожала плечами Римма. – Квинтэссенция житейского опыта.
– А что с вашей дочерью? – спросил Савва, так и не притронувшийся к чаю.
– Сегодня ей стукнуло восемнадцать, а назавтра уже документы в ЗАГС подала, – невесело ответила Римма. – Выскочила за лейтенанта, с которым знакома была, по-моему, три дня, и укатила вместе с ним, да куда? В Находку! Наверное, ты права – от меня подальше.
– Дальше некуда, это точно, – покачала головой Ольга.
– А это Приморье – это же ужас какой-то. Я теперь внимательно слежу, смотрю по телевизору, так просто волосы дыбом встают, что там такое творится. Наздратенко – этот бандит…
– Но замужеством-то она довольна? – спросил Савва.
– Да вроде довольна, – пожала плечами Римма. – По крайней мере не жалуется. Я ей несколько раз звонила, пыталась узнать, как они там. Говорит, все хорошо. А уж как там на самом деле, не знаю. Сердце не на месте. А Находка – это просто бандитский притон. Там такая криминогенная обстановка…
– А у нас? – вставила Ольга.
– У нас все-таки интеллигентный город, а там одни военные,
– Военные тоже люди, – покачал головой Савва. – А с людьми обычно можно найти общий язык.
– Ну не скажите! – запротестовала Римма. – Это смотря с кем! Не дай Бог, конечно, но если попасть в тюрьму или на зону, то там просто волчьи законы.
– Я думаю, там естественным образом воспроизводятся законы, свойственные человеку как биологическому виду, – задумчиво заметил Савва. – Я имею в виду, человеку как крупному стадному млекопитающему вроде шимпанзе. Когда я был в тюрьме, я понял, что это то, с чего мы, люди, начали. Таким было первобытное стадо. Мы от него уже далеко ушли, но когда люди снова попадают в первобытные условия, они возвращаются к тому, что заложено в них природой, вернее, к тому, что заложено в них как в животных.
Наступила пауза. Женщины напряженно молчали, а Савва как ни в чем не бывало потянулся к торту.
– Так вы были в тюрьме? – наконец спросила Римма.
– Да, был некоторое время, – кивнул Савва. – В Иркутске, в камере предварительного заключения.
– И за что же? – снова спросила университетская подруга. Сбывались ее самые худшие предположения: Ольга стала жертвой мошенника, втершегося к ней в доверие.
– За нарушение паспортного режима, – спокойно ответил Савва и отправил в рот кусок торта. – А также для выяснения личности. – Он улыбнулся и пояснил:
– Ведь у меня не было документов.
– А сейчас? – дрожащим голосом спросила Римма. – Сейчас они есть?
– Нет, – покачал головой Савва. – И сейчас нет. Я не числюсь в официальной статистике. Меня, как бы это сказать… Меня как бы и нет на свете. Нет такого человека.
– Но как же это? – на этот раз удивилась Ольга. – Можно было бы как-то начать розыск родственников через милицию, через телевидение, да мало ли разных способов.
– Для этого надо знать, например, как меня когда-то звали. – – Савва снова улыбнулся немного виновато.
– А Савва – это не ваше имя?
– Мое. Так меня назвал Учитель. Человек, который нашел меня и выходил. А остальное, отчество и фамилия, приложились уже сами собой. А почему он назвал меня Савва, я не знаю. Спросить теперь, к сожалению, не у кого.
Дедова работа
Савва на миг закрыл глаза и увидел занесенный снегом сруб-пятистенок. Он мог воспроизвести его в своем воображении так, будто видел наяву, совершенно отчетливо. Что и неудивительно, ведь это был его родной дом – дом, где он, нынешний, родился.
Справа – навес, под которым сложены дрова, сарай, летняя кухня, где зимой они с Дедом хранили запасы продуктов. Несколько протоптанных тропинок, обледенелый колодец, изгородь, за которой летом поднимаются зеленые вершки картофеля, моркови, репы. Большую часть продуктов старик производил сам. Кое-что привозили по реке. А если людская просьба приводила его в селение, расположенное за несколько десятков километров, а то и за сотню по течению реки, там тоже он нагружался мукой, постным маслом, сахаром, керосином.
В селениях Антония помнили, называли Дед или Дедушко и рассказывали о нем невероятные истории. Большинство людей, которым он помог, так и прожили, не узнав его имени и отчества. Но и в этом, несомненно, звучало уважение, даже почтение. Просто Дед, но зато с большой буквы. К его таежной избушке охотника-промысловика добирались, только когда возникала слишком серьезная надобность. Если кто-то вдруг тяжело заболевал и помочь ему отказывался не только местный фельдшер, но и доктора в сельской больнице, тогда оставалось одно – идти или плыть к Деду. Шли к нему бабы со своими бедами, с неизлечимо больными детьми, пьющими горькую мужьями, и те, у кого не было ни мужа, ни детей, но которые хотели их иметь. Приходили с просьбами приворожить и присушить, снять сглаз и порчу. Дед в порчу и сглаз не особенно верил, а всем твердил одно: главное – любовь, все беды и болезни от злобы и страха. Он был для людей округи последней палочкой-выручалочкой, потому и имя его звучало по-особенному значительно: Дед. С большой буквы.
Даже в том селе, куда они прилетели на вертолете с местным авторитетом, о нем слышали. И к его прилету отнеслись как к явлению святого чудотворца. После страшной ночи, когда они спасали ребенка в чреве молодой матери, авторитет, поутоваривав задержаться для отдыха, дал им лошадь с телегой, чтобы они запаслись в магазине продуктами. И по пути в магазин его уже ждал народ. Некоторые подходили просто безо всякой особой нужды. Говорили: «Дай, Дедушко, до тебя дотронуться, я в город собрался, вдруг меня там хворь какая прихватит или злые люди обчистят». И Дед улыбался и отвечал: «Поезжай, Данила, с легким сердцем, никакого зла с тобой не приключится». И все были уверены, что так будет.
В этот раз никакие продукты Деду были уже не нужны, он-то знал, что живет последний день, но для Саввы хотел отовариться. И оставить ему в подарок килограмм конфет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Так и пусть не пьет, – кивнула Римма. – Я же говорю – каплю заварки для цвета. Ну что за безобразие: чашка кипятка? Даже просто с эстетической точки зрения.
И она решительным жестом налила Савве в чашку довольно приличное количество заварки.
– Вы можете не пить, – сказала Ольга Савве и, повернувшись к подруге, заметила, покачав головой:
– Вот потому с тобой ни один мужик и жить не стал, а дочь замуж выскочила при первой возможности.
Римма вспыхнула:
– Ольга, да ты что?! Ты считаешь, это я виновата, что Юрка пил, что Васька по бабам бегал, что Иннокентия Петровича увела эта проститутка-корректорша?
– Может быть, иначе и не увела бы?
– Ай, да что ты понимаешь! – махнула рукой Римма. – Все мужики – сволочи, вот и все. Давно известная истина.
– Ну-ну, – сказала Ольга. – Добавь еще, что все бабы – дуры. Господи, Римка, за кем ты повторяешь?
– Народная мудрость, – пожала плечами Римма. – Квинтэссенция житейского опыта.
– А что с вашей дочерью? – спросил Савва, так и не притронувшийся к чаю.
– Сегодня ей стукнуло восемнадцать, а назавтра уже документы в ЗАГС подала, – невесело ответила Римма. – Выскочила за лейтенанта, с которым знакома была, по-моему, три дня, и укатила вместе с ним, да куда? В Находку! Наверное, ты права – от меня подальше.
– Дальше некуда, это точно, – покачала головой Ольга.
– А это Приморье – это же ужас какой-то. Я теперь внимательно слежу, смотрю по телевизору, так просто волосы дыбом встают, что там такое творится. Наздратенко – этот бандит…
– Но замужеством-то она довольна? – спросил Савва.
– Да вроде довольна, – пожала плечами Римма. – По крайней мере не жалуется. Я ей несколько раз звонила, пыталась узнать, как они там. Говорит, все хорошо. А уж как там на самом деле, не знаю. Сердце не на месте. А Находка – это просто бандитский притон. Там такая криминогенная обстановка…
– А у нас? – вставила Ольга.
– У нас все-таки интеллигентный город, а там одни военные,
– Военные тоже люди, – покачал головой Савва. – А с людьми обычно можно найти общий язык.
– Ну не скажите! – запротестовала Римма. – Это смотря с кем! Не дай Бог, конечно, но если попасть в тюрьму или на зону, то там просто волчьи законы.
– Я думаю, там естественным образом воспроизводятся законы, свойственные человеку как биологическому виду, – задумчиво заметил Савва. – Я имею в виду, человеку как крупному стадному млекопитающему вроде шимпанзе. Когда я был в тюрьме, я понял, что это то, с чего мы, люди, начали. Таким было первобытное стадо. Мы от него уже далеко ушли, но когда люди снова попадают в первобытные условия, они возвращаются к тому, что заложено в них природой, вернее, к тому, что заложено в них как в животных.
Наступила пауза. Женщины напряженно молчали, а Савва как ни в чем не бывало потянулся к торту.
– Так вы были в тюрьме? – наконец спросила Римма.
– Да, был некоторое время, – кивнул Савва. – В Иркутске, в камере предварительного заключения.
– И за что же? – снова спросила университетская подруга. Сбывались ее самые худшие предположения: Ольга стала жертвой мошенника, втершегося к ней в доверие.
– За нарушение паспортного режима, – спокойно ответил Савва и отправил в рот кусок торта. – А также для выяснения личности. – Он улыбнулся и пояснил:
– Ведь у меня не было документов.
– А сейчас? – дрожащим голосом спросила Римма. – Сейчас они есть?
– Нет, – покачал головой Савва. – И сейчас нет. Я не числюсь в официальной статистике. Меня, как бы это сказать… Меня как бы и нет на свете. Нет такого человека.
– Но как же это? – на этот раз удивилась Ольга. – Можно было бы как-то начать розыск родственников через милицию, через телевидение, да мало ли разных способов.
– Для этого надо знать, например, как меня когда-то звали. – – Савва снова улыбнулся немного виновато.
– А Савва – это не ваше имя?
– Мое. Так меня назвал Учитель. Человек, который нашел меня и выходил. А остальное, отчество и фамилия, приложились уже сами собой. А почему он назвал меня Савва, я не знаю. Спросить теперь, к сожалению, не у кого.
Дедова работа
Савва на миг закрыл глаза и увидел занесенный снегом сруб-пятистенок. Он мог воспроизвести его в своем воображении так, будто видел наяву, совершенно отчетливо. Что и неудивительно, ведь это был его родной дом – дом, где он, нынешний, родился.
Справа – навес, под которым сложены дрова, сарай, летняя кухня, где зимой они с Дедом хранили запасы продуктов. Несколько протоптанных тропинок, обледенелый колодец, изгородь, за которой летом поднимаются зеленые вершки картофеля, моркови, репы. Большую часть продуктов старик производил сам. Кое-что привозили по реке. А если людская просьба приводила его в селение, расположенное за несколько десятков километров, а то и за сотню по течению реки, там тоже он нагружался мукой, постным маслом, сахаром, керосином.
В селениях Антония помнили, называли Дед или Дедушко и рассказывали о нем невероятные истории. Большинство людей, которым он помог, так и прожили, не узнав его имени и отчества. Но и в этом, несомненно, звучало уважение, даже почтение. Просто Дед, но зато с большой буквы. К его таежной избушке охотника-промысловика добирались, только когда возникала слишком серьезная надобность. Если кто-то вдруг тяжело заболевал и помочь ему отказывался не только местный фельдшер, но и доктора в сельской больнице, тогда оставалось одно – идти или плыть к Деду. Шли к нему бабы со своими бедами, с неизлечимо больными детьми, пьющими горькую мужьями, и те, у кого не было ни мужа, ни детей, но которые хотели их иметь. Приходили с просьбами приворожить и присушить, снять сглаз и порчу. Дед в порчу и сглаз не особенно верил, а всем твердил одно: главное – любовь, все беды и болезни от злобы и страха. Он был для людей округи последней палочкой-выручалочкой, потому и имя его звучало по-особенному значительно: Дед. С большой буквы.
Даже в том селе, куда они прилетели на вертолете с местным авторитетом, о нем слышали. И к его прилету отнеслись как к явлению святого чудотворца. После страшной ночи, когда они спасали ребенка в чреве молодой матери, авторитет, поутоваривав задержаться для отдыха, дал им лошадь с телегой, чтобы они запаслись в магазине продуктами. И по пути в магазин его уже ждал народ. Некоторые подходили просто безо всякой особой нужды. Говорили: «Дай, Дедушко, до тебя дотронуться, я в город собрался, вдруг меня там хворь какая прихватит или злые люди обчистят». И Дед улыбался и отвечал: «Поезжай, Данила, с легким сердцем, никакого зла с тобой не приключится». И все были уверены, что так будет.
В этот раз никакие продукты Деду были уже не нужны, он-то знал, что живет последний день, но для Саввы хотел отовариться. И оставить ему в подарок килограмм конфет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98