Во главе четверки пошел молодой партизан по фамилии Саргсян, по имени Наполеон, уроженец Еревана; человек смелый, но увлекающийся, способный сгоряча сделать неосторожный шаг. Так случилось с ним и на этот раз. Возвращаясь в лагерь, Наполеон остановился с товарищами возле незнакомой деревни, куда ему вдруг захотелось заглянуть.
— Вы подождите меня, — сказал он разведчикам, — я скоро. Только посмотрю, что делается, и обратно.
Это был, конечно, безрассудный шаг. Пойти в незнакомую деревню в гимнастерке и брюках защитного цвета, в пилотке с пятиконечной звездой!..
Недолго думая, Саргсян «замаскировался» — повернул пилотку звездой назад и отдал автомат товарищу.
У крайней хаты ему пришлось остановиться. Он увидел какого-то мужчину. Тот дал знак в окно хаты. Оттуда вышел еще мужчина, Саргсян решил, что это засада, и бросился назад. Незнакомцы за ним. Разведчики, наблюдавшие с опушки, заметили погоню и залегли, собираясь прикрыть огнем безоружного товарища.
Но тут они услышали довольно мирный голос одного из преследователей:
— Эй, хлопец, подожди, поговорим.
Саргсян добежал до опушки, взял у партизан свой автомат, изготовился к стрельбе.
— Да положи ты автомат! — крикнул один из преследователей. Спокойствие, с которым он приближался к разведчикам, подействовало на Саргсяна отрезвляюще.
Он опустил оружие и увидел перед собой коренастого, розовощекого парня. Тот говорил:
— Поверни-ка лучше пилотку. Я сам успокоился, когда ты бежал: раз звездочка, значит, все в порядке, свои.
— Допустим, — отвечал Саргсян, на всякий случай не выпуская автомата. Он был совершенно сбит с толку.
— Меня зовут Николай Струтинский, — отрекомендовался новый знакомый. — Передайте вашему командиру, что я хочу с ним поговорить. У меня тут небольшая группа — тоже партизаним.
Они условились о следующем свидании. На прощание Струтинский подарил Саргсяну трофейный серебряный тесак. Разведчики были уже далеко, когда Саргсян, оглянувшись, увидел коренастую фигуру Струтинского. Юноша все еще стоял на опушке, провожая их взглядом.
Возвратившись в лагерь, Саргсян доложил о встрече, но умолчал о том, как он оставил оружие у товарищей и как потом бежал. Ничего не сказал он и о подарке. Я велел привести Струтинского в лагерь.
На другой день я все же узнал о том, что хотел скрыть от меня Саргсян. Узнал из нашей отрядной газеты «Мы победим». В газете был нарисован шарж: с перевернутой назад пилоткой, заложив руки в карманы, важно шествует Саргсян, а позади стоит удивленный разведчик и держит его автомат.
Под рисунком стихи:
Наполеон в поход собрался,
И, чтоб свободным быть,
Он быстро догадался
Друзьям оружье сбыть…
Запоем нашу песнь о болотах,
О лесах да колючей стерне,
Где когда-то свободный Голота,
С вихрем споря, гулял на коне…
Саргсяна в лагере не было, он отправился за Струтинским. Когда он вернулся, я показал ему рисунок в газете:
— Узнаешь?
Он долго рассматривал рисунок. Я видел, как густая краска залила его лицо. Видимо, не зная, что ответить, он смущенно молчал. Я пришел на помощь:
— Это правда?
— Да, — ответил Саргсян.
— Кто же отдает свое оружие? Где это слыхано, а?
— Больше не повторится, — выговорил он тихо. Я узнал, что Саргсян, осознав свою вину, пуще всего боялся, что его перестанут посылать в разведку.
Неподалеку от штабного шалаша стояли люди, которых привел Саргсян. Их девять человек. Они были вооружены самозарядными винтовками СВ, немецкими карабинами и пистолетами. Из карманов торчали рукоятки немецких гранат, похожих на толкушки, которыми хозяйки мнут вареную картошку. Тут же стоял пулемет, снятый, видимо, с советского танка.
— Кто старший? — спросил я, глядя на пожилого, с тронутыми сединой рыжеватыми усами партизана. Он стоял, опершись вместо палки на срезанный сосновый сук, и взирал, именно взирал строго и испытующе на стоявших рядом молодых людей. Я полагал, что человек с выцветшими усами и есть старший.
Но я ошибся. От группы отделился молодой паренек с пунцовыми — то ли от волнения, то ли от природы — щеками.
— Это вы Николай Струтинский?
— Да, — отвечал паренек сдержанно, но с достоинством.
— Я вас слушаю.
— Да вот, как видите, пришли к вам. Хотим остаться.
— Это ваш отряд?
— Тут у нас почти все свои, — сказал Струтинский. — Это, — он показал на пожилого, — отец, эти вот братья — Жорж, Ростислав, Владимир. Те двое — наши колхозники, а эти — военнопленные, бежали из ровенского лагеря. Еще мать у нас с сестренкой, на хуторе укрытые. Если примете нас, возьмем их сюда…
Итак, передо мной партизанская семья. Отец, мать, четверо сыновей… Ребята, что называется, один к одному.
— Всей семьей к нам?
Старик ответил за сына:
— Да уж все, кто есть.
Крепкие, кряжистые, похожие друг на друга и на отца; у всех правильные черты, чистые голубые глаза, своеобразная посадка головы, придающая гордую осанку фигуре.
Николай рассказал, что в их группе было двадцать человек, но одиннадцать из них — бывшие военнопленные — недавно ушли к линии фронта, на соединение с Красной Армией.
Говорил он медленно, то и дело заливаясь краской. Старик не сводил глаз с сына и беззвучным движением губ как бы повторял его слова.
— Как же вы партизанили? — поинтересовался я.
— Да так уж, — отвечал, опустив глаза, Николай. — Что умели, то и делали. Ну, а больше скрывались и искали партизан.
— Откуда вы о нас узнали?
— О вас много разговоров по деревням. Мы и решили найти вас и присоединиться…
Так отряд пополнился еще девятью бойцами.
Я много думал о семье Струтинских. Вот она, наша сила. Семья, от мала до велика поднявшаяся на борьбу с врагом. Такой народ невозможно покорить!
…Я увидел у Саргсяна серебряный тесак. Такие тесаки носили обыкновенно немецкие старшие офицеры.
— Откуда он у тебя?
— Товарищ командир, это подарок.
— От кого?
— Да этот самый Струтинский подарил.
Откуда у Струтинского появился немецкий офицерский тесак? Спросил его.
— Да мы тут как-то отбивали арестованных колхозников, а с ними шеф жандармерии ехал. У него я и взял.
— Так это были вы?
— Мы, — сказал Струтинский, недоумевая, почему это могло меня заинтересовать. — Разве мы тут ошиблись, товарищ командир? — спросил он, краснея.
— Нет, — сказал я, — вы поступили правильно. Уничтожать фашистов из фельджандармерии — это наша всенародная, почетная задача.
Всю свою жизнь Владимир Степанович Струтинский проработал каменщиком в Людвипольском районе. Девять детей вырастил он с женой Марфой Ильиничной. Советская власть принесла счастье этим простым труженикам. Впервые почувствовали они себя свободными, полноправными людьми. Свет нового мира вошел в жизнь Струтинских, согрел ее своим теплом, озарил своими высокими идеями, сделал доступными самые смелые мечты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135