Незабываемы эти дни в памяти советских людей. Почти каждый вечер столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам, одержавшим победы над гитлеровскими захватчиками. Кто забудет эти вечера, когда людей, возвращавшихся с работы, останавливали волнующие звуки позывных; репродукторы собирали толпы слушателей. Затаив дыхание, люди внимали торжественным словам приказа Верховного Главнокомандующего, и когда, читая приказ, диктор называл города, освобожденные от врага, улицы оглашались рукоплесканиями.
Нам не довелось быть в числе тех, кто видел столицу в каскадах разноцветных огней салютов.
Гром двухсот двадцати четырех орудий Москвы по поводу взятия города Белая Церковь мы слушали по радио, находясь в пути. Мы уходили от места нашего боя с карателями, куда со дня на день могла прийти новая экспедиция.
На три километра растянулась по лесу колонна отряда. Наш обоз состоял из пятидесяти повозок, запряженных парой лошадей каждая.
За шесть месяцев пребывания в Цуманских лесах хозяйство наше незаметно накапливалось, и вот когда пришло время сняться с места, все удивились: откуда столько имущества — пятьдесят фурманок! Везли бочки с засоленным мясом и салом, ящики с запасами колбасы, кухонную утварь, посуду; слесарная мастерская Риваса занимала особую повозку; везли инвентарь портняжной и сапожной мастерских; шли упряжки с трофеями. Тут было погружено то, с чем шел на нас «мастер смерти» Пиппер и что оставил он на поле боя: пушки, минометы, ящики с боеприпасами… Наконец, везли горы мешков с пшеницей, которую убрали партизаны с полей тех сел и хуторов, где жители были поголовно истреблены или вывезены на каторгу в Германию.
Дорога от дождей раскисла, передвигаться трудно, но еще труднее было расстаться с хозяйством, дорогой ценой доставшимся.
Все время нас не оставляло беспокойство: что, если каратели, получив подкрепление, тронутся по нашим следам? А следы за нами остаются, их делают еще более заметными идущие по одной с нами дороге отряды Прокопюка, Карасева, батальон Балицкого, группа Магомета. Все они снялись со старых мест. Следы остаются такие, что ничем не замаскируешь.
И действительно, как вскоре же выяснила разведка, каратели пошли за нами.
Но, во-первых, пошли они с большим опозданием; во-вторых, им приходилось тратить массу времени на прочесывание лесных массивов. На открытой местности каратели двигались довольно быстро: когда же наш след вел в лес, тут у них дело стопорилось: каратели шли цепями, ощупью, озираясь, боясь неожиданной встречи с партизанами. Особенно задерживали их болота.
И вот пройдено сто пятьдесят километров. Мы приближаемся к селу Целковичи-Велки, где рассчитываем расквартироваться.
Утро. Мы только что вышли на открытую поляну. Перед глазами невиданное зрелище: справа, на востоке, поднимается огромный огненный шар.
— Что это сегодня с солнцем? — спрашиваю у старика крестьянина.
— К метели, — отвечает он коротко, с интересом разглядывая партизан.
— Какая метель, папаша? На небе ни облачка, да и ветра никакого, — смеется Александр Александрович.
Но крестьянин оказался прав.
Солнце, поднимаясь над горизонтом, становилось все меньше, блекло, из красного делалось матово-бледным, покрываясь мутной пеленой облака, неизвестно откуда взявшегося. Подул ветер.
Мы едва успели, добравшись до села, разместить людей по квартирам, как начали падать крупные пушистые хлопья. Они падали все гуще и гуще, ветер подхватывал их и, кружа в воздухе, горстями бросал в лицо. Поднималась метель. Это первый снег, и мы радуемся ему: он замел наши следы. Наутро, когда он растает, наши преследователи завязнут в хляби дорог.
— Вот хорошо! — говорит Стехов, останавливаясь в сенях и старательно отряхиваясь. — Природа работает на нас.
Здесь, в Целковичи-Велки, нам предстоит немало хлопот. Прежде всего необходимо позаботиться о раненых, отправить их самолетом в Москву.
С первых дней пребывания во вражеском тылу в отряде установилось неписаное правило: забота о раненых прежде всего.
Суворовский принцип «сам погибай, а товарища выручай» стал у нас непреложным законом. С поля боя раненые попадали в отрядный госпиталь и здесь содержались в самых лучших условиях, какие только могли им создать. Каждый из городских разведчиков считал своим долгом раздобыть и прислать в отряд медикаменты, инструменты, перевязочный материал.
Все самое хорошее — начиная от лучших продуктов и кончая дровами самого высокого качества — предназначалось для госпиталя.
Возвращаясь в лагерь из города, из сел, с боевых операций, партизаны обязательно заходили проведать раненых товарищей.
Эта вошедшая в обычай всеобщая забота о раненых имела помимо всего и большое воспитательное значение: каждый из бойцов твердо знал, что и его не оставят в беде, если с ним что-нибудь случится. Крепла товарищеская спайка, вселявшая бодрость, придававшая новые и новые силы в борьбе.
Когда Марина Ких принесла радиограмму, в которой сообщалось, что самолета за ранеными не пришлют и что их нужно отвезти в лагерь к Федорову-Черниговскому, мне стало не по себе. «Как? Передать наших раненых в другой отряд?»
Этот приказ Москвы относился и к нашим соседям — к отрядам Прокопюка и Карасева.
Они, как и я, хотя и слышали много хорошего о Федорове-Черниговском и его отряде, но испытывали ту же тревогу: а каковы там условия для раненых?
— Надо бы съездить посмотреть, — предложил я обоим командирам.
И мы в сопровождении группы партизан выехали в гости к Федорову-Черниговскому.
Федоров-Черниговский встретил нас приветливо, оживленно рассказывал, расспрашивал, знакомил, угощал. Высокий, плотный, с пышными украинскими усами, карими сверкающими глазами и упрямым, волевым лицом, он напоминал легендарных вожаков народной борьбы. Генеральская шинель с погонами, сшитая партизанами, полугенеральская-полукавказская шапка с красным верхом, с красной партизанской лентой вместо кокарды и самое имя Федоров-Черниговский как нельзя больше шли к нему, ко всему его облику партизанского командира, народного вожака. И в то же время это был простой, сердечный человек, Алексей Федорович, хороший собеседник, радушный хозяин.
Мы беседовали почти целые сутки, но и за это время не исчерпали всего, о чем хотелось поведать друг другу.
Оказывается, мы заочно знакомы еще по Брянским лесам! Алексей Федорович прошел их с отрядом и был в тех же местах, где и я, в зиму 1941/42 года.
— Вас, товарищ Медведев, там помнят. Встречали мы могилы ваших партизан. Хорошо вы их хоронили. Места выбирали красивые, живописные. Никогда не забуду могилу вашего начальника штаба — как его? Староверов, кажется? Это в лесу, у деревни Батаево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135