Придавленный, доносился из-под лунной дали гром, однако небо, вычищенное до сухой черноты, сияло густыми накаленными звездами. Еще заря не размотала над сурчинами свои тревожные, косого раскроя знамена, а батальоны взбили над дорогой пыль. Шли левобережной дорогой вдоль Волги, не видя реки, лишь временами из-за пойменных лесов по лугам доносилось ее освежающее дыхание, и тогда веселели разъеденные пылью и соленым потом глаза солдат.
Под вечер начал заливать уши гул отдаленного сражения. Птицы больше не мелькали перед глазами.
Город за Волгой тонул в огне и дыму. Лишь временами, разрываясь, дым обнажал широкие, крутые плечи элеватора на пристани.
А тут на левом берегу, под кустами ракитника, под расщепленными тополями, за вывернутыми половодьем корневищами вяза, в ямках и промоинах примолкли бойцы, утомленные переходом и зноем.
Александр обрадовался, увидев капитана парома, скрытого в затончике за лесом:
– Привет земляку!
Капитан сдвинул фуражку на затылок, пряча глаза под толстыми бровями. Холостой рукав рубахи прихвачен брючным поясом.
– Нашенский? Этот город теперь для многих своим стал. Знаешь, сколько я перевез туда разных народов? Это издали кажется – огонь и больше ничего. А там живут люди. Работают, дерутся. Целые дивизии. – Поднялись колосья бровей, и на Александра глянули глаза с черными бусинками зрачков. – Если ты тутошний, знаешь меня, то ответь: как меня дразнят? – строго спросил капитан. – Не красней, не осерчаю.
– Шулюм-булюм, а звать Устином.
– Ну а ты чей будешь?
– Крупнов, с металлургического.
– Сынок Дениса Степаныча, вижу по обличью. Да, парень, отец твой скорее всего при заводе остался. Там у вас порядку больше. Как и в гражданскую.
Сели на черную лапу вязового корневища. Речник закурил, ловко работая одной рукой.
– Не ждали такой встречи с родным городом? Хуже нет смотреть со стороны, лучше уж туда. Горим второй раз. Поначалу авиация жгла, эскадрами налетали. Весь день двадцать третьего августа гудела в небе. Воскресенье было, сколько детей… Главное, не бойся, иначе везде зашибут. Стемнеет, вас повезу туда.
С того берега привезли на катере раненых. Обступившие раненых солдаты затаенно слушали казаха с перевязанной годовой:
– Камень горит, дом горит, вода горит. Все горит.
Широкогрудый пехотинец с простоватым лицом вздохнул по-бабьему:
– Составом, что ли, каким обливают? Неужели химия в ход пошла?
– А люди-то там еще есть? – спрашивал другой. – В противогазах, должно, дыхание производят.
Лысоватый солдат, сняв пилотку, мутными глазами смотрел на Волгу, шевеля известковыми губами, шея взялась бурой краснотой, он качнулся и упал лицом у сохлой коряжины.
– Глядел-глядел Иванцов на свой город, да и лопнуло сердце с горя, – сказал широкогрудый. – Жди немца сюда.
– А мы туда разве не пойдем? – с надеждой не попасть туда спросил другой, роя могилу Иванцову.
– Ты в своем уме? Там и людей-то нет. О, господи, как горит, как рвется. Да что дома-то, из снарядов, что ли?
– Ребята, – заговорил Ясаков зловещим шепотом, – заразная хворь ходит на нашем левом берегу. Ужас!
– Чума?
– Хуже! Приключается с некоторыми из тех, кому приказано на правый ехать: заболевают недержанием мочи. Хоть по чистой увольняй. Сами знаете, какие вояки из них: перед каждым столбом по-кобелиному ногу поднимают. Это летом. Зимой что получится? По целому айсбергу в мотне потащат. Врачи бьются, вылечить не могут. Тогда фельдшеришка продувной за двое суток поставил несчастных на ноги.
– Да как же так, старшина? – спросил солдат, не сводя глаз с того дымного берега.
– Построил фельдшер двухъярусные нары в казарме, солдатам приказал меняться местами: одну ночь верхние освежают нижних, другую ночь – наоборот, поменялись очередями. Выздоровели. И скажи ты, будто запаяли, ходят сухонькими. Генерал приказал распространить опыт этого лекаря всюду, где хворь вспыхнет. – Ясаков выкатил глаза, закончил сурово: – Не выпускайте языки по-собачьему за порог – отрежу. По-твоему, немец упорнее русских? Ему самый раз в пекле, а нам жарковато, да? Глядите у меня!
Пока луна, вызревая, томилась за шиханами, а с Ахтубы по немцам била тяжелая артиллерия, батальон Крупнова высадился на узкой правобережной полосе. А когда луна поднялась, латунно подожгла наискось реки дорогу в коротких, округло вспухающих волнах, огненные дуги мин шестиствольных минометов перекинулись на позиции батальона. Мощные взрывы рвали на куски землю. Батальон с ходу атаковал немцев, занял несколько домов. И совсем рядом из-за карагачей выпорхнули огнехвостые реактивные мины.
V
С той ночи и началась особенная жизнь Александра Крупнова. Со своими солдатами он закрепился в старом каменном доме, накануне отбитом у немцев. Никогда еще за войну он не находился в такой близости и в то же время в такой отдаленности от родных. Заводские трубы маячили из-за острой кабаржиной балки, всего в километре от него. Хотя соседние дома и сады были заняты лишь двумя полками неприятеля, ему временами мерещилось, что в это узкое, отделявшее его от родных пространство влезла вся Германия, уплотнившись, как карликовая звезда. Иногда он вдруг печально удивлялся, что из домов, в которых когда-то жили его соседи, били пулеметы, минометы, плескались тугие струи огнеметов. Тягостно становилось ему от невозможности пройти через эти дома к своим. Он чувствовал, что немцы были доведены до крайней отчаянной и безвыходной решимости перебить русских или умереть в этом городе.
В зияющем проломе потолка Александр видел, как мелькали кружившие над городом стаи серых машин с желтыми крестами. Завывая сиренами, они срывались в пике, проносились над развалинами. Вперемежку с бомбами сбрасывали железные бочки, тракторные колеса, плуги. Борона упала на пробоину в потолке зубьями вниз, клетчато зарешетив островок неба. И хотя Александр вместе со всеми солдатами клялся презирать смерть, все его силы высвободились для одной цели – выжить, дойти до своих родных. Что же будет потом, если он все-таки дойдет и встретит отца, мать, будет ли он жить и как жить, он не загадывал, как не загадывают люди о том, что ждет их после достижения самых отдаленных и заветных целей…
Новой волной немцы пошли в атаку во весь рост, спотыкаясь на битых кирпичах. Чернели распяленные в крике рты.
Александр отодвинул убитого пулеметчика, заложил последнюю ленту. Расчетливо, с внутренним ознобом выпустил все пули. Но бегущих и кричащих стало еще больше. Из-за угла вывернулся танк. Александр следил за медленными движениями бронебойщика Варсонофия Соколова, который прилаживался с противотанковым ружьем в маленьком подвальном окошке.
Соколов промахнулся, отполз от ружья, встал на колени, сурово глядя из-под каски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112