Потому он и с Женей бодро поручкался, говорил со скуповатой ленцой. Глядел на родных обманчиво открытыми глазами, а когда уж слишком жгуче закипало в сердце, опускал голову, подтягивал голенища кирзовых сапог, созерцая широкие, как соминое рыло, носки.
«Не застукают до смерти на фронте, буду я для Женьки и Коськи отцом. Мать и батя при мне будут. Вот и семья! Нечего зря выматывать душу из себя». И оттого, что так неожиданно и, кажется, навсегда решилось, Александр примиренно успокоился этой определенностью, этой грустной радостью. Поймал Костю, обнял Женю, растрепав хмелевые витки его подрусевших волос. Мешок фронтовой отдал племянникам, теперь уже усыновленным в душе.
– Командуйте, ребятье!
Рослая, сильная девка в тренировочном костюме, сбросив с ног тапочки, сорвала с головы вязаную шапочку с кисточкой, как рысье ухо, с размаху обняла Александра. Он едва устоял на ногах.
– Леночка, да ты… мощная… какая-то породистая.
Она отпрянула, взмахом головы разбрызгала по шее и щекам медовые завитки. Тонкий с горбинкой нос подчеркивал смелое выражение лица.
– Я как породистая лошадь, да? Не смейся, мне еще не такое говорили.
– Наша ты, крупновская, Лена… пижонка в тренировочном-то. Простой парень заробеет подойти к тебе.
– Простые мне не нужны. Ведь у меня был майор… Только и счастья, что Женька дразнил майоршей.
– Не дразнил я тебя, а жалел… Как погиб Холодов, ты в черном ходила, как галка, – сказал Женя с твердостью и суровостью тринадцатилетнего, снисходительно презирающего слабых женщин.
– Евгений, дай нам поговорить, – сказала Лена.
– Валяй, валяй, – ответил Женя и, сунув руки в карманы, подняв плечи, вышел из комнаты.
– От тебя я ничего не скрою, Александр, – начала Лена, садясь рядом с братом на диван. – Мне ужасно жалко, что Валентин Агафонович не видал меня вот такой, понимаешь, ну вот такой… когда я перестала ходить, а стала будто летать. Уж если суждено ему было погибнуть, пусть бы хоть денек побыл со мной. Никогда ведь я не буду такой… Саша, как он погиб?
«Санька, откуси себе язык, она не должна знать, как тоской налились глаза Холодова перед смертью», – думал Александр.
– Он мучился? Будь с ним, я бы хоть пожалела…
Александр сказал, что Холодов вел полк в наступление, пуля в сердце ударила…
– После войны я покажу тебе могилу, – вдруг торопливо закончил он.
Лена показала ему альбом с фотокарточками Холодова, его планшет – уступил старый Агафон Иванович. Заказала скульптуру – бюстик Валентина. До чего печальна была ее преданность ему. Тени желтых локонов на чистом лбу лишь подчеркивали задумчивость и тонкую скорбь ни разу не целованной своим мужем вдовы.
– У красивых людей и смерть красивая, – сказала Лена.
Александр покачал головой.
– В конце концов не важно, разорвало снарядом, пуля свалила, захлебнулся в болоте, замерз, задавило в обозе, в госпитале умер, важно сознание правоты. Красивых смертей нет, есть более или менее оправданные и бессмысленные… Холодов сознавал свою правоту…
Лена схватила руку Александра, обожгла слезами, тычась лицом в ладонь.
– Боже мой, как ты, Саша, изменился! Нос-то вырос, горбинка круче. Чужой стал с виду… Нет, нет, свой, свой и свой! Ты скажи, надолго приехал?..
– Ого, какой детина! – воскликнул в дверях Юрий, разведя руками.
Александр застенчиво помялся, одергивая гимнастерку. При виде насмешливого и веселого старшего брата он как будто вернулся в довоенное время, ждал шутейного подвоха со стороны Юрия.
– Возмужал, братан. Пожалуй, загнешь мне салазки? Помнишь, грозился? – говорил Юрий, все сильнее сжимая руку Александра.
– Где уж мне, раненому… А ты не хвораешь? Осунулся, – Александр участливо заглянул в лицо брата.
Острые взгляды братьев скрестились, сплелись руки, пол загудел под ногами. Так и вывалились из комнаты в столовую. Поджарый, как молодая борзая, прыгал вокруг дядьев Женька. Кудахтала повеселевшая мать.
Юля тянула Юрия за командирский пояс, а Лена – Александра за подол гимнастерки. Денис, сузив глаза, раздувая ноздри, ловчась, поднял руку с ремнем, но в гвалте никак не мог лупцануть сыновей. Рубанул он по вздернутому заду сноху Юлию, очень огорчился и с еще большей силой хлестнул, но только не по спине Юрки, а Ленки. Та взвилась, сверкая глазами. Всей артелью опрокинули стол с чугуном горячей картошки в мундире. Смеясь, пыхтя, ползали по полу, собирая картошку.
– В госпитале належал жиру, отяжелел. Ну и вяжет аксельбант от гитлеровской пули на животе, – признался Александр побежденным, посмеиваясь белозубо. Ходуном ходила широкая грудь.
Все мужчины повалили в баню сразу. Даже Костя не хотел идти с бабушкой, а с Шашей, как называл он Александра. Женя шел впереди, ударяя по тазу, как по барабану. Денис, улыбаясь, подгонял веником сыновей.
– Не представляю, как они, такие быки, поместятся в бане, – сказала Любава, щурясь улыбчиво. – Лена, Юлиана, давайте закуску готовить и все прочее.
В это время и пролез в калитку Макар Ясаков.
– Где он? Андриановна, не скрывай героя! В бане? И я с ними пополощусь. Ленка, сбегай к моей подслеповатой крале за бельишком. И еще… там бутыль захвати.
Любовь Андриановна урезонила Макара:
– Не поместишься в бане-то, сват.
– Ничего, я по деталям, по частям буду смывать грязь: то башку просуну в баню, они помоют, то… другое место. Так и пойдет!
После бани собрались все в столовой. Отец наливал водку. Александр отказался легко, привычно, никого не обижая и не подавляя своей святостью. Видно было, что он привык отнекиваться бесповоротно.
Наблюдавший за меньшаком Денис решил с широким довольством: «Твердый на своем, хоть и улыбается мягко. Все тот же, каким был».
Новое в Александре для отца было то, что он рассказывал о фронтовых делах, о товарищах не так скупо, кок два года назад о финской войне.
С разными фронтовиками встречался Юрий: одни выскакивали из огня как бы нагишом, ничего за душой, с какой-то отбитой памятью. Других перекосило, повело уродливо. Брат производил впечатление человека, пока что не сшибленного с ног.
Как только они остались одни, Юрий попросил его сказать свое мнение «о том самом главном», ведь брат с первого часу в огне.
– Ошибаться не хочется. Тем более в том самом. Рано о моих думах. Живы будем, поговорим… если нужда в этом окажется. Скорее всего, само собой все отольется, отстоится, застынет. Как сталь в изложницах…
На другой день Александр навестил старика Агафона Холодова. Рассказал в подробностях, как майор Холодов атаковал врага, отбил населенный пункт, как осколком мины смертельно ранило его в грудь.
Старик сказал, что Валентин умер, как и его мать Айша, от осколка. Судьба. Опираясь на палку, он проводил Александра до ворот. Александр оглянулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
«Не застукают до смерти на фронте, буду я для Женьки и Коськи отцом. Мать и батя при мне будут. Вот и семья! Нечего зря выматывать душу из себя». И оттого, что так неожиданно и, кажется, навсегда решилось, Александр примиренно успокоился этой определенностью, этой грустной радостью. Поймал Костю, обнял Женю, растрепав хмелевые витки его подрусевших волос. Мешок фронтовой отдал племянникам, теперь уже усыновленным в душе.
– Командуйте, ребятье!
Рослая, сильная девка в тренировочном костюме, сбросив с ног тапочки, сорвала с головы вязаную шапочку с кисточкой, как рысье ухо, с размаху обняла Александра. Он едва устоял на ногах.
– Леночка, да ты… мощная… какая-то породистая.
Она отпрянула, взмахом головы разбрызгала по шее и щекам медовые завитки. Тонкий с горбинкой нос подчеркивал смелое выражение лица.
– Я как породистая лошадь, да? Не смейся, мне еще не такое говорили.
– Наша ты, крупновская, Лена… пижонка в тренировочном-то. Простой парень заробеет подойти к тебе.
– Простые мне не нужны. Ведь у меня был майор… Только и счастья, что Женька дразнил майоршей.
– Не дразнил я тебя, а жалел… Как погиб Холодов, ты в черном ходила, как галка, – сказал Женя с твердостью и суровостью тринадцатилетнего, снисходительно презирающего слабых женщин.
– Евгений, дай нам поговорить, – сказала Лена.
– Валяй, валяй, – ответил Женя и, сунув руки в карманы, подняв плечи, вышел из комнаты.
– От тебя я ничего не скрою, Александр, – начала Лена, садясь рядом с братом на диван. – Мне ужасно жалко, что Валентин Агафонович не видал меня вот такой, понимаешь, ну вот такой… когда я перестала ходить, а стала будто летать. Уж если суждено ему было погибнуть, пусть бы хоть денек побыл со мной. Никогда ведь я не буду такой… Саша, как он погиб?
«Санька, откуси себе язык, она не должна знать, как тоской налились глаза Холодова перед смертью», – думал Александр.
– Он мучился? Будь с ним, я бы хоть пожалела…
Александр сказал, что Холодов вел полк в наступление, пуля в сердце ударила…
– После войны я покажу тебе могилу, – вдруг торопливо закончил он.
Лена показала ему альбом с фотокарточками Холодова, его планшет – уступил старый Агафон Иванович. Заказала скульптуру – бюстик Валентина. До чего печальна была ее преданность ему. Тени желтых локонов на чистом лбу лишь подчеркивали задумчивость и тонкую скорбь ни разу не целованной своим мужем вдовы.
– У красивых людей и смерть красивая, – сказала Лена.
Александр покачал головой.
– В конце концов не важно, разорвало снарядом, пуля свалила, захлебнулся в болоте, замерз, задавило в обозе, в госпитале умер, важно сознание правоты. Красивых смертей нет, есть более или менее оправданные и бессмысленные… Холодов сознавал свою правоту…
Лена схватила руку Александра, обожгла слезами, тычась лицом в ладонь.
– Боже мой, как ты, Саша, изменился! Нос-то вырос, горбинка круче. Чужой стал с виду… Нет, нет, свой, свой и свой! Ты скажи, надолго приехал?..
– Ого, какой детина! – воскликнул в дверях Юрий, разведя руками.
Александр застенчиво помялся, одергивая гимнастерку. При виде насмешливого и веселого старшего брата он как будто вернулся в довоенное время, ждал шутейного подвоха со стороны Юрия.
– Возмужал, братан. Пожалуй, загнешь мне салазки? Помнишь, грозился? – говорил Юрий, все сильнее сжимая руку Александра.
– Где уж мне, раненому… А ты не хвораешь? Осунулся, – Александр участливо заглянул в лицо брата.
Острые взгляды братьев скрестились, сплелись руки, пол загудел под ногами. Так и вывалились из комнаты в столовую. Поджарый, как молодая борзая, прыгал вокруг дядьев Женька. Кудахтала повеселевшая мать.
Юля тянула Юрия за командирский пояс, а Лена – Александра за подол гимнастерки. Денис, сузив глаза, раздувая ноздри, ловчась, поднял руку с ремнем, но в гвалте никак не мог лупцануть сыновей. Рубанул он по вздернутому заду сноху Юлию, очень огорчился и с еще большей силой хлестнул, но только не по спине Юрки, а Ленки. Та взвилась, сверкая глазами. Всей артелью опрокинули стол с чугуном горячей картошки в мундире. Смеясь, пыхтя, ползали по полу, собирая картошку.
– В госпитале належал жиру, отяжелел. Ну и вяжет аксельбант от гитлеровской пули на животе, – признался Александр побежденным, посмеиваясь белозубо. Ходуном ходила широкая грудь.
Все мужчины повалили в баню сразу. Даже Костя не хотел идти с бабушкой, а с Шашей, как называл он Александра. Женя шел впереди, ударяя по тазу, как по барабану. Денис, улыбаясь, подгонял веником сыновей.
– Не представляю, как они, такие быки, поместятся в бане, – сказала Любава, щурясь улыбчиво. – Лена, Юлиана, давайте закуску готовить и все прочее.
В это время и пролез в калитку Макар Ясаков.
– Где он? Андриановна, не скрывай героя! В бане? И я с ними пополощусь. Ленка, сбегай к моей подслеповатой крале за бельишком. И еще… там бутыль захвати.
Любовь Андриановна урезонила Макара:
– Не поместишься в бане-то, сват.
– Ничего, я по деталям, по частям буду смывать грязь: то башку просуну в баню, они помоют, то… другое место. Так и пойдет!
После бани собрались все в столовой. Отец наливал водку. Александр отказался легко, привычно, никого не обижая и не подавляя своей святостью. Видно было, что он привык отнекиваться бесповоротно.
Наблюдавший за меньшаком Денис решил с широким довольством: «Твердый на своем, хоть и улыбается мягко. Все тот же, каким был».
Новое в Александре для отца было то, что он рассказывал о фронтовых делах, о товарищах не так скупо, кок два года назад о финской войне.
С разными фронтовиками встречался Юрий: одни выскакивали из огня как бы нагишом, ничего за душой, с какой-то отбитой памятью. Других перекосило, повело уродливо. Брат производил впечатление человека, пока что не сшибленного с ног.
Как только они остались одни, Юрий попросил его сказать свое мнение «о том самом главном», ведь брат с первого часу в огне.
– Ошибаться не хочется. Тем более в том самом. Рано о моих думах. Живы будем, поговорим… если нужда в этом окажется. Скорее всего, само собой все отольется, отстоится, застынет. Как сталь в изложницах…
На другой день Александр навестил старика Агафона Холодова. Рассказал в подробностях, как майор Холодов атаковал врага, отбил населенный пункт, как осколком мины смертельно ранило его в грудь.
Старик сказал, что Валентин умер, как и его мать Айша, от осколка. Судьба. Опираясь на палку, он проводил Александра до ворот. Александр оглянулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112