– Дай вышибу тебе два жуба – ужнаешь. Идем вон туда, рашшкажу тайну…
– Бреши.
Александр охотно пошел за Ясаковым, тот последние дни отирался среди начальства, и конечно, знал много тайн.
Сели на дощатый помост, с которого лишь вчера бабы полоскали белье в речушке. Под большим секретом, норовя удивить и в то же время расположить к себе Александра, Веня сказал, будто в этом городе почесть в каждом доме зубник живет. Чтобы иметь работу по специальности, они по ночам выбивают друг другу зубы, потом вставляют днем. О командированных говорить не приходится: каждый возвращался домой со вставной челюстью. Девяносто девять процентов жителей носят фамилии, происшедшие от слова «зуб»: Зубов, Зубовский, Зубенко, Зубашвили, Зубарев. Непременно в таком городе легко вставить кусачки.
Александр глянул в наивно-непорочные глаза Ясакова.
– Эка, как взыграла самодеятельная фантазия. Был ты с заскоком, будто ветром подхваченный, наверное, до генерала дослужишься таким же.
– Нет, дорогой мой Саша, если бы я умел фантазировать, давно носил бы шпалу в петлице, – уже без шепелявости сказал Ясаков. – Где война – там побасенки. Скажем, выскочил ты из жестокой драки в чем мать родила, даже срам нечем пригасить, а в рапорте строчишь бодро: отошли на заранее подготовленные позиции… Командир, как петух: хоть в кровь, чуть не до мозгов проклевали гребешок, а кукарекай победным голосом… Мне такое геройство не под силу, и потому, упрашивай хоть со слезами, я ни за что не возьмусь командовать! – Ясаков заявил с такой категоричностью, будто отвергал мольбу всей армии взять ее под властную руку. – Ладно, Александр Денисович, пусть зубы не вставлю в этом разнесчастном городке, зато хоть на худой конец Марфу разыщу.
– Что-о-о? Ты после плена стал какой-то чокнутый. Твоя Марфута, чай, давно на Волге…
– Поблизости где-то она. Чую Марфу. Не такая она женщина, чтобы расстаться, не простившись. Она в своего отца-вояку. В каком-нибудь женском батальоне отличается. Мне бы Марфуту, как уголек горячий, с руки на руку перекинуть, а там хоть смерть.
– За смерть-то двинуть бы тебя по скворечнице. – Александр шутливо замахнулся наотмашь. – Ладно, погляди-ка, чирьяк на шее у меня.
Ясаков, разрезав ножом, выдавил чирий, приложил прохладный подорожник.
– Прежде никогда не паршивел, а тут как на беду.
– Жениться тебе надо, Александр Денисович, – вот спасение. Иначе зачиврешь окончательно.
– У тебя от всех бед один рецепт – женщина.
– Хорошая жена – это уже половина коммунизма… Ты холостой, тебе не грех покрасоваться вон перед теми.
За древним земляным валом горожане возводили укрепления. Желтой супесью выделялись крутые срезы противотанковых рвов. И Александр завидовал руководившим работами саперам: радостно, нарядно пестрели кофты молодых белокурых женщин среди траншей и окопов.
– Ладно, даю тебе час на поиски Марфы. Найдешь – стегани шомполом, гони на восток, а не увлекайся преследованием, Ясаков, не забежи случайно в тылы.
– Э, Саня, ее, может, в живых уж нет… Тоска и тревога гонят меня на поиски. Если найду, поиграю с ней пусть хоть в обгорелом доме и опять на геройский постный паек сяду.
– Не вздумай провожать до Волги. Говорю как другу: когда спасают народ, жизнь отдельного человека трудно уберечь. Да и нет такого человека, без которого не обошелся бы народ.
– Вона какие думы держишь за пазухой… Если так, товарищ Крупнов, не пойду…
– Не собачься. Оберегаю тебя.
«С чего усомнился во мне? – обдумывал в пути Ясаков диковинные слова своего сержанта. – Конечно, не хочется еще раз рыть могилу для себя… Сашка – он востроглазый, умеет ночевать в чужих думах. Сталевары – проворные дьяволы, опережают других рабочих. А нашего брата, строителей, всегда ругают». В то же время Ясакову было лестно, что командир – его ровесник, друг и земляк.
Обходя на тротуаре битое стекло, он поднялся в верхнюю на зеленых холмах часть города, пошел вдоль крепостной стены красного кирпича. Стена и привела его в садик, к черному памятнику; на каменную скалу воровато карабкался красивый разбойник в латах и стальном шлеме, а на вершине камня, размахнув могучие крылья, два орла защищали свое гнездо. Этот памятник и мемориальные темные доски в крепостной стене говорили позолоченными буквами о битве с Наполеоном, о гибели целых полков у стен города. Холодным покоем овеяло душу Ясакова, на минуту позавидовал он этим уже отмучившимся героям.
В тихом переулке залюбовался школой – фасад облицован бирюзовой керамикой. Сел на скамейку в холодочке, вытащил было кисет, но, снова взглянув на школу, постеснялся курить. Окунуться бы в прохладный сумрак, сесть за парту… Что-то неизъяснимо грустное будила в душе эта школа. Вышел санитар в пятнах крови на белом халате.
Ясаков спросил санитара, нет ли среди раненых женщин Марфы? Широко разводя руками, пояснил:
– Этакая крупногабаритная, а?
Санитар, придерживая пальцем дергающееся веко, сказал, что есть такая медсестра и зовут ее Леной.
Полусонный, как лунатик, он встал у ворот, раскинул руки, закричал на шофера подъехавшей санитарной машины:
– Вези дальше! Мы этих-то эвакуируем! Велено на Соловьевскую переправу.
Из кабины высунулась бритая, в пилотке голова шофера:
– Немцы оседлали переправу… ад настоящий… – сказал он устало и хрипло. – Разве правее Днепра взять?
Машина, трясясь, увезла изувеченных, стонущих.
Из-за угла магазина вышагнула колонна запыленных, небритых красноармейцев. Добродушный интеллигентного вида гражданин спросил проходивших солдат:
– Как дела, ребятки?
– Сходи – узнаешь! – дерзко и весело отрезал боец с забинтованной шеей. На запыленном лице блеснули белками злые глаза.
Гражданин покачал узкой головой, потом позвал какого-то Феоктиста чинить забор. Ясакову стало еще скучнее от грубости перевязанного солдата и оттого, что глупость человеческая границ не имеет: чинят забор в прифронтовом городе.
Молодая шалая бабенка в бордовой кофте и узкой юбке назвала Ясакова героем и, подмигнув, поманила в обезглавленную церковь, откуда несло запахом квашеной капусты и пива. Веня стыдливо отвернулся от нее.
«Рисковая какая! А с лица вроде строгая, как божья мать, – оглянулся досадливо, любуясь ее походкой. – А вдруг да и моя вот так же идет при мужиках?»
За школой у палисадника стояли два танка, а на изумрудно-зеленом целомудренном газончике развалился танкист в комбинезоне, положив шлем под медно-красную гривастую голову. У Ясакова защемило сердце.
Танкист сел, протирая глаза… Кажется, вчера, возвращаясь с бокса побитым, встретил Веня Рэма Солнцева, катившего бочонок пива. Та же синь в нагловатых глазах, тот же блатной, с хрипотцой голос:
– Венька, мать моя вся в саже…
Обнимая его, целуя в изрубцованную о траву щеку, Ясаков пришепетывал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112