Все «как у людей».
Этот период открытого противостояния завершился референдумом. Завершился, как мне казалось, цивилизованным путём. После этого оставалось только договориться о механизмах реализации итогов общенародного голосования.
Однако так не получилось. Закончить эту историю мирно не удалось.
Значит, все-таки было не «как у людей». Значит, это была не просто парламентская борьба. Борьба за те или иные законы, за то или иное правительство. За ту или иную политику.
Нет, это была борьба против президента, борьба за власть. Сначала скрытая, потом все более явная. Это была борьба за изменение государственных основ.
Если говорить ещё более точно — это была долгая, тщательно продуманная попытка переворота.
Если бы я раньше понял, что этот парламент ни при каких условиях не примет новую конституцию, что он неспособен договариваться, неспособен, в конце концов, создавать законы — не было бы октябрьских событий. Не было бы крови. Не было бы того морального шока, который испытали все мы. Не было бы раскола среди демократов, который грозит перерасти в новую проблему.
Какая сила затянула нас в эту чёрную полосу?
Прежде всего — конституционная двусмысленность. Клятва на Конституции, конституционный долг президента. И при этом его полная ограниченность в правах.
Во-вторых, синдром августовского путча. Новая Россия появилась вопреки чрезвычайному положению, на волне защиты демократии.
И после этого нарушать закон? Это был суровый морально-психологический, а не только юридический барьер…
В-третьих. Это только сейчас кажется, что президент и парламент вечно, всегда были этакими гладиаторами на арене. Многие депутаты вошли в правительство, заняли в нем достаточно высокие посты. Работа парламентских комитетов и комиссий принесла много полезного. Политический раскол произошёл не вдруг, а назревал исподволь и постепенно. Это очень тонкий, порой неуловимый процесс.
Ну, и ещё один немаловажный фактор.
Русское «авось». Я, кстати, в это древнее понятие вкладываю не беспечность, не легкомыслие, не лень. Скорее, эта наша национальная черта сродни вере в лучшее. Надежде на лучший исход событий, на то, что «Бог — он все видит».
Вот и мне казалось: неужели после семидесяти лет советской власти, таких мучительных и долгих, мы будем с оружием в руках выяснять, кто главнее — парламент или президент? Неужели эти поправки, съезды, резолюции, голосования стоят того, чтобы потрясать страну, подрывать стабильность, достигнутую с таким трудом?
Неужели кто-то опять хочет революции?
…Полтора года каждый день люди по телевизору могли наблюдать трансляции заседаний съездов и сессий. Полтора года каждый день на этих съездах и сессиях выступали депутаты, причём лейтмотивом большинства выступлений было стремление разоблачить Ельцина. Доказать, что он неспособен править страной. И если этих многих месяцев агитации не хватило, если референдум подтвердил полномочия президента — какие ещё могут быть вопросы? Ведь люди верят, что мы можем работать вместе. Давайте думать, что делать дальше, давайте договариваться.
Не вышло договориться.
Дневник президента
6 ноября 1992 года
Мы встретились с Хасбулатовым в Кремле. Эта встреча продолжалась с половины седьмого до половины двенадцатого ночи. У нас не было какого-то системного разговора, затрагивались разные вопросы.
Хасбулатов сидел и непрерывно курил свою трубку, практически не выпуская её изо рта. Он даже зелёный стал от табака. Пили сухое белое вино «Цинандали». Он рассказал про свои домашние заботы — мать у него сейчас в Чечне, там же многие близкие родственники. Дудаев, по сути, держит их как заложников.
Я поинтересовался, почему у него не сложились отношения с Филатовым, первым заместителем. Он обвинил во всем Филатова, хотя я считаю, что тут он абсолютно не прав. Филатов очень интеллигентный, порядочный человек, и, естественно, он не принимает деспотичной манеры спикера.
…Я вспоминаю тот момент, когда остановил свой выбор на Хасбулатове. К сожалению, в этом был элемент случайности, я его раньше совсем не знал. Когда на съезде трижды не прошла кандидатура Шахрая на должность моего заместителя — консервативная часть парламента не принимала его, — я собрал согласительную комиссию. Представители фракций называли очень много кандидатур, человек пятнадцать. Я понимал, что нужно найти какую-то компромиссную фигуру, которую мало знают и которая устроит и демократов, и консерваторов. Так возникла кандидатура Хасбулатова. Он не русский, и в этом был определённый политический смысл, его поддержат автономии. Биография у него вполне обычная — учёный, преподаватель политэкономии. В общем, Хасбулатова поддержала согласительная комиссия, и он легко прошёл на выборах. Когда я был председателем, он советовался со мной по каждому вопросу, в большую политику не лез.
…Иногда разговор переходил в жестковатый режим. За время нашей совместной работы я хорошо изучил его натуру. У него всегда по одному и тому же вопросу заготовлено несколько мнений. Вслух он высказывает только одно, а остальные держит при себе наготове. Внешне это выглядело как обыкновенная беседа двух деловых людей. Но внутреннее напряжение было чрезвычайно высоко. Каждый хотел быть лидером. Меня к этому обязывает, так сказать, служебное положение. А у него, как мне кажется, это какая-то природная страсть.
Я начал разговор с жёсткого упрёка: мне в глаза вы говорите одно, а делаете другое. Недавно на семинаре в Чувашии, в Чебоксарах, куда были приглашены руководители законодательной и исполнительной властей России, я выступил с попыткой разрешить конфликт между ними. Я сказал Верховному Совету: давайте сотрудничать, протянул руку, сделал шаг навстречу. Затем, на открытии сессии, попытался сделать ещё один шаг. В ответ — полное молчание. Как же так?
Хасбулатов сказал: да, мы ошиблись, надо было среагировать немедленно, официально, я это сделаю в ближайшие дни, мы примем политическое заявление на Верховном Совете, что поддерживаем президента, его заявления в Чебоксарах, и парламент покажет, что он тоже готов пойти навстречу…
Конечно, это ненормальная ситуация, когда две власти не могут договориться между собой. Важно снять напряжение у людей. Поэтому я согласился с предложением Хасбулатова. И ничего страшного, что это произойдёт месяцем позже, чем они могли бы это сделать. Главное — разрядить атмосферу перед съездом…
Я говорю: давайте не будем позориться и устраивать перед всеми россиянами, перед всем миром драчку. Если поведение депутатов будет принимать непарламентские формы, председательствующий должен немедленно пресекать такие вещи, отключать микрофон, сажать скандалистов на место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Этот период открытого противостояния завершился референдумом. Завершился, как мне казалось, цивилизованным путём. После этого оставалось только договориться о механизмах реализации итогов общенародного голосования.
Однако так не получилось. Закончить эту историю мирно не удалось.
Значит, все-таки было не «как у людей». Значит, это была не просто парламентская борьба. Борьба за те или иные законы, за то или иное правительство. За ту или иную политику.
Нет, это была борьба против президента, борьба за власть. Сначала скрытая, потом все более явная. Это была борьба за изменение государственных основ.
Если говорить ещё более точно — это была долгая, тщательно продуманная попытка переворота.
Если бы я раньше понял, что этот парламент ни при каких условиях не примет новую конституцию, что он неспособен договариваться, неспособен, в конце концов, создавать законы — не было бы октябрьских событий. Не было бы крови. Не было бы того морального шока, который испытали все мы. Не было бы раскола среди демократов, который грозит перерасти в новую проблему.
Какая сила затянула нас в эту чёрную полосу?
Прежде всего — конституционная двусмысленность. Клятва на Конституции, конституционный долг президента. И при этом его полная ограниченность в правах.
Во-вторых, синдром августовского путча. Новая Россия появилась вопреки чрезвычайному положению, на волне защиты демократии.
И после этого нарушать закон? Это был суровый морально-психологический, а не только юридический барьер…
В-третьих. Это только сейчас кажется, что президент и парламент вечно, всегда были этакими гладиаторами на арене. Многие депутаты вошли в правительство, заняли в нем достаточно высокие посты. Работа парламентских комитетов и комиссий принесла много полезного. Политический раскол произошёл не вдруг, а назревал исподволь и постепенно. Это очень тонкий, порой неуловимый процесс.
Ну, и ещё один немаловажный фактор.
Русское «авось». Я, кстати, в это древнее понятие вкладываю не беспечность, не легкомыслие, не лень. Скорее, эта наша национальная черта сродни вере в лучшее. Надежде на лучший исход событий, на то, что «Бог — он все видит».
Вот и мне казалось: неужели после семидесяти лет советской власти, таких мучительных и долгих, мы будем с оружием в руках выяснять, кто главнее — парламент или президент? Неужели эти поправки, съезды, резолюции, голосования стоят того, чтобы потрясать страну, подрывать стабильность, достигнутую с таким трудом?
Неужели кто-то опять хочет революции?
…Полтора года каждый день люди по телевизору могли наблюдать трансляции заседаний съездов и сессий. Полтора года каждый день на этих съездах и сессиях выступали депутаты, причём лейтмотивом большинства выступлений было стремление разоблачить Ельцина. Доказать, что он неспособен править страной. И если этих многих месяцев агитации не хватило, если референдум подтвердил полномочия президента — какие ещё могут быть вопросы? Ведь люди верят, что мы можем работать вместе. Давайте думать, что делать дальше, давайте договариваться.
Не вышло договориться.
Дневник президента
6 ноября 1992 года
Мы встретились с Хасбулатовым в Кремле. Эта встреча продолжалась с половины седьмого до половины двенадцатого ночи. У нас не было какого-то системного разговора, затрагивались разные вопросы.
Хасбулатов сидел и непрерывно курил свою трубку, практически не выпуская её изо рта. Он даже зелёный стал от табака. Пили сухое белое вино «Цинандали». Он рассказал про свои домашние заботы — мать у него сейчас в Чечне, там же многие близкие родственники. Дудаев, по сути, держит их как заложников.
Я поинтересовался, почему у него не сложились отношения с Филатовым, первым заместителем. Он обвинил во всем Филатова, хотя я считаю, что тут он абсолютно не прав. Филатов очень интеллигентный, порядочный человек, и, естественно, он не принимает деспотичной манеры спикера.
…Я вспоминаю тот момент, когда остановил свой выбор на Хасбулатове. К сожалению, в этом был элемент случайности, я его раньше совсем не знал. Когда на съезде трижды не прошла кандидатура Шахрая на должность моего заместителя — консервативная часть парламента не принимала его, — я собрал согласительную комиссию. Представители фракций называли очень много кандидатур, человек пятнадцать. Я понимал, что нужно найти какую-то компромиссную фигуру, которую мало знают и которая устроит и демократов, и консерваторов. Так возникла кандидатура Хасбулатова. Он не русский, и в этом был определённый политический смысл, его поддержат автономии. Биография у него вполне обычная — учёный, преподаватель политэкономии. В общем, Хасбулатова поддержала согласительная комиссия, и он легко прошёл на выборах. Когда я был председателем, он советовался со мной по каждому вопросу, в большую политику не лез.
…Иногда разговор переходил в жестковатый режим. За время нашей совместной работы я хорошо изучил его натуру. У него всегда по одному и тому же вопросу заготовлено несколько мнений. Вслух он высказывает только одно, а остальные держит при себе наготове. Внешне это выглядело как обыкновенная беседа двух деловых людей. Но внутреннее напряжение было чрезвычайно высоко. Каждый хотел быть лидером. Меня к этому обязывает, так сказать, служебное положение. А у него, как мне кажется, это какая-то природная страсть.
Я начал разговор с жёсткого упрёка: мне в глаза вы говорите одно, а делаете другое. Недавно на семинаре в Чувашии, в Чебоксарах, куда были приглашены руководители законодательной и исполнительной властей России, я выступил с попыткой разрешить конфликт между ними. Я сказал Верховному Совету: давайте сотрудничать, протянул руку, сделал шаг навстречу. Затем, на открытии сессии, попытался сделать ещё один шаг. В ответ — полное молчание. Как же так?
Хасбулатов сказал: да, мы ошиблись, надо было среагировать немедленно, официально, я это сделаю в ближайшие дни, мы примем политическое заявление на Верховном Совете, что поддерживаем президента, его заявления в Чебоксарах, и парламент покажет, что он тоже готов пойти навстречу…
Конечно, это ненормальная ситуация, когда две власти не могут договориться между собой. Важно снять напряжение у людей. Поэтому я согласился с предложением Хасбулатова. И ничего страшного, что это произойдёт месяцем позже, чем они могли бы это сделать. Главное — разрядить атмосферу перед съездом…
Я говорю: давайте не будем позориться и устраивать перед всеми россиянами, перед всем миром драчку. Если поведение депутатов будет принимать непарламентские формы, председательствующий должен немедленно пресекать такие вещи, отключать микрофон, сажать скандалистов на место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126