Но ведь Бурбулис оказался в итоге прав, недолюбливая, мягко говоря, вице-президента, парламент и главу президентской администрации, скажут мне. Да. Но сегодня, рассматривая ретроспективно этот второй план поведения Геннадия Эдуардовича, я могу сказать: детское желание «разделиться», «посчитаться» сыграло в тот момент роковую роль. Много месяцев спустя Руцкой принародно жаловался, что оказался в вакууме, остался без дела. И какая-то доля «сермяжной» правды тут есть. Может, займись этот деятельный товарищ хоть каким-нибудь делом, найди он применение своей энергии — многое пошло бы иначе. А так… ему ничего другого не оставалось, как писать основополагающий труд о сельском хозяйстве.
Подведём предварительный итог. Бурбулис нашёл исполнителей для новой экономической политики российского руководства. Но исполнители оказались талантливее его самого.
Интеллигентно договорившись, так сказать, «умыть руки от грязной политики», отдав всю полноту политической инициативы в руки своего шефа — гайдаровская команда сделала тактическую ошибку, которая дорого всем нам стоила.
На мой взгляд, Гайдару чуть-чуть не хватило времени, чтобы сломать предубеждение к себе, к своей команде и своей программе. Он и его правительство стремительно набирались опыта. Они стали ездить по стране. Гайдар, например, встретился в Тольятти с директорами предприятий. И произошёл слом отчуждения. К сожалению, команда Гайдара не успела нормально поработать с депутатами, а ведь и в депутатском корпусе произошёл некоторый положительный сдвиг в восприятии молодого вице-премьера.
Не хватило совсем немножко.
Ещё один важный момент, касающийся Бурбулиса. Черты в характере Геннадия Эдуардовича, которые раньше казались мне случайными, стали как-то связываться у меня со всей системой его поведения и отношений с людьми.
Бурбулис был самым первым среди новой российской номенклатуры, кто сел в машину «ЗИЛ». У него была многочисленная охрана. И мне кажется, он испытывал особые чувства, когда перед его «ЗИЛом», мигая и завывая сиренами, мчалась машина сопровождения. Это была типичная любовь провинциала к аксессуарам власти. Бурбулис без приглашения мог прийти на любое совещание, независимо от его содержания и формальной стороны, и сесть по правую руку от президента. Он знал, что я не сделаю ему замечания.
Что в общем-то и было моей чисто человеческой ошибкой. Почему для него оказалась так важна эта внешняя, показная сторона власти — для меня до сих пор остаётся загадкой. Ведь этот умный человек реально владел стратегическим инструментом управления, обладая огромными властными полномочиями.
Но именно эти особенности его характера и помешали Бурбулису реально соизмерить свои честолюбивые намерения со своими возможностями.
Не скрою, в какой-то момент я начал чувствовать подспудно накопившуюся усталость — одно и то же лицо я ежедневно видел в своём кабинете, на заседаниях и приёмах, у себя дома, на даче, на корте, в сауне… Можно и нужно стремиться влиять на президента — для пользы дела, для реализации своих идей. Но только знать меру при этом! Так же просто, как входил Геннадий Бурбулис на любое совещание, он начал входить в меня самого. В личных отношениях наступил какой-то предел.
Что ж, это бывает.
Я продолжал высоко ценить и сейчас ценю то, что сделал Бурбулис. Он, безусловно, одарённый, творческий человек. Но работа — это другое. Это ежедневный каторжный труд. Здесь одной одарённости мало…
В ночные часы
В первой книге я уже рассказывал в общих чертах, как мы встретились с Наиной, как поженились.
Часто в ночные часы я вспоминаю отдельные моменты нашей жизни в Свердловске, чтобы как-то легче стало, чтобы переключиться, забыться…
Когда я был первым секретарём обкома, она приезжала домой после работы в совершенно расстроенных чувствах. Выходит в обеденный перерыв в коридор, и сразу вокруг начинаются нарочито громкие разговоры: нет, вы смотрите, какое безобразие творится, жильё вовремя не сдают, масло в магазине пропало! И все в таком духе.
Боря, говорит, я действительно хожу в гастрономы — этого нет, того нет. И это в центре. А на окраинах?
Но что я мог сделать? Область промышленная, вагоны с мясом, маслом, другими продуктами я выбивал из центра, и приходилось чуть ли не целыми сутками, не вылезая из кабинета, звонить, требовать, грозить.
Я строитель, старался нажимать на эту сферу, потому что жильё для человека — все-таки главное. Мы обкладывали «оброком» крупные предприятия, директора злились, но отдавали городу часть построенного своими силами жилья.
Жена вообще все воспринимает очень обострённо. Помню, когда стало ясно, что Гайдара сняли, не могла успокоиться, позвонила ему домой, а услышав его спокойный голос, заплакала…
Как ни странно, сцен ревности из-за работы у нас не происходило. Я всегда выкладывался до предела, до полного изнеможения. Пропадал на стройке допоздна, когда ещё только начинал работать мастером, бригадиром. Но это не значит, что жизнь у нас была какая-то скудная, совсем наоборот. Иногда я мчался домой после какого-нибудь совещания в обкоме, и мы в одиннадцать вечера хватали под мышку визжащих от радости дочек и ехали на такси к кому-нибудь из друзей на день рождения.
Она очень любит мои сюрпризы. Когда должна была родиться Лена, я отвёз жену в роддом, в Березники, чтобы после родов она пожила у моей мамы. Я тогда работал в Свердловске, быть с нею не мог. И вдруг после родов ей приносят огромный букет цветов и мою записку со стихами — то, чего она никак не ждала. А это я заранее все приготовил.
Кстати, и сюжет нашего «обручения» она вспоминает как сюрприз. После института мы с Наиной расстались, но был у нас договор, что обязательно встретимся через год, проверим наши чувства. Так казалось романтичнее.
И вот зональные соревнования по волейболу, у меня — матч в Куйбышеве. Сначала я позвонил ей, а потом решил — вдруг не приедет? — дам телеграмму. Долго мучился, что писать. Решил отстучать такое, чтобы была полная гарантия — не то что приедет, прилетит. Посылаю: «Приезжай, у Бориса плохо с сердцем». И без подписи. Конечно, телеграмма та ещё… Но вполне в духе наших студенческих розыгрышей.
И хотя она мой характер знала, но действительно — примчалась сломя голову, нашла нашу гостиницу и туг же увидела меня.
«Обручение» — это когда мы гуляли целую ночь в парке. Теперь она говорит: не представляю, как это можно целую ночь гулять? Наина, по-моему, не очень была готова к тому, что эта безумная телеграмма станет таким крутым поворотом в жизни, но я после этой встречи действительно поехал к ней в Оренбург, повёз её расписываться в Свердловск и потом сразу в Березники, знакомить с родителями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126