Кончают жизнь самоубийством.
Линли поднял голову. Леди Хелен наблюдала за ним. Последняя фраза Пенелопы навела их на одну и ту же мысль.
— Или убивают других? — спросила леди Хелен.
— Тех, кто мешает им творить? — спросил Линли.
— Камилла и Роден? — произнесла Пенелопа. — Они-то точно друг друга убили, да? Хоть и в переносном смысле слова.
— Разве могла студентка помешать творчеству Сары Гордон? — спросила леди Хелен. — Разве они были знакомы?
Линли думал об Айви-корте, о фамильярном «Тони». О визите туда Сары Гордон накануне вечером, о версиях своих и версиях Хейверс на этот счет.
— Возможно, девушка ей и не мешала, — произнес Линли, — возможно, мешал отец.
Но Линли не забывал и о контраргументах. Звонок Джастин Уивер, осведомленность о пробежках Елены, временные несоответствия, орудие убийства, его пропажа. Мотивы, средства и возможности. Было ли у Сары хоть что-то, вот в чем вопрос.
— В разговоре с ней я упоминал Уистлера и Рескина, — сказал он задумчиво, — она остро на это отреагировала. Может, ее творческие потуги в последние годы были тщетными из-за беспощадной критики?
— Если бы таковая была, — ответила Пенелопа.
— А ее не было?
— Ни о чем таком не слышала.
— Что же останавливает волну творчества, Пен? Что охлаждает страсть?
— Страх.
Линли посмотрел на леди Хелен. Она отвела взгляд.
— Чего можно бояться?
— Провала. Непонимания. Откроешь самое себя другим — миру — и растопчут.
— Такое с ней случалось?
— Никогда. Впрочем, не факт, что она совершенно не боится будущего. Многие пали жертвой собственного успеха.
Пенелопа посмотрела на дверь, там, в другой комнате, чихнул и зажужжал холодильник. Она поднялась. Скрипнуло кресло.
— Об искусстве я не вспоминала по меньшей мере год. — Пенелопа откинула прядь волос с лица и улыбнулась Линли. — Приятно было о нем поговорить.
— Тебе есть что сказать.
— Было. Да. Раньше было что сказать. — Она направилась к лестнице и взмахнула рукой, увидев, что Линли поднимается. — Пойду посмотрю, как там младенец. Спокойной ночи, Томми.
— Спокойной ночи.
Леди Хелен не проронила ни слова, пока шаги сестры были слышны в коридоре наверху и пока не открылась и не хлопнула дверь. Она повернулась к Линли:
— Разговор пошел ей на пользу. Ты знал это. Спасибо, Томми.
— Нет, не знал. Чистый эгоизм. Мне нужна была информация. Я подумал, что Пен даст мне ее. И не более того, Хелен. Нет, не совсем так. Я хотел увидеть тебя. Я постоянно хочу тебя видеть.
Хелен поднялась. Линли вслед за ней. Оба направились к выходу. Потянувшись к вешалке, он внезапно обернулся к Хелен, позабыв о пальто.
— Завтра вечером в Тринити-Холл джазовый концерт с Мирандой Уэбберли. Хочешь сходить?
Она взглянула на лестницу, и Линли продолжал:
— Пару часов, Хелен. Пен управится с ними и без тебя. Или привезем Гарри из Эмманьюэл-Колледжа. Или от Шихана какого-нибудь полицейского. То-то Кристиан обрадуется. Пойдем? Рэнди будет играть на трубе. По словам отца, она стала Диззи Гиллеспи в юбке.
Леди Хелен улыбнулась:
— Хорошо, Томми. Хорошо. Пойдем.
У него отлегло от сердца, хотя, наверное, это всего лишь благодарность за то, что отвлек от ее болезни.
— Отлично. Значит, в половине седьмого. Я бы предложил поужинать, но боюсь искушать судьбу.
Линли взял пальто и перебросил через плечо. Холод ему не страшен. Проблеск надежды защитит его.
Как всегда, Хелен сразу поняла, что у него на уме.
— Это всего лишь концерт, Томми.
Линли не стал притворяться, что не догадывается, о чем она.
— Знаю. Знаю, что мы не успеем в Гретна-Грин и обратно как раз к завтраку Кристиана, так что ты в относительной безопасности. По крайней мере вечером.
Она еще шире улыбнулась:
— Какое облегчение.
Лиили прикоснулся к ее щеке:
— Бог свидетель, как я хочу, чтобы тебе стало легче, Хелен.
Хелен едва заметно наклонила голову, прижимаясь щекой к его руке.
— Будь со мной. И я не допущу, чтобы ты разочаровалась в выборе, — сказал Линли.
— Я люблю тебя, — ответила Хелен, — несмотря ни на что.
Глава 13
— Барбара? Доченька? Ты спишь? Свет не горит, если ты спишь, я не буду тебя будить. Отсыпайся. Хорошо спишь — хорошо выглядишь. А если ты еще не заснула, может, поговорим о Рождестве? Конечно, рано о Рождестве, и все-таки надо подумать о подарках и о пригласительных, чьи принимать, а чьи отсылать обратно.
Барбара Хейверс быстро закрыла глаза, словно так же быстро можно выключить голос матери. Она стояла в темной спальне и смотрела из окна в черный сад, где по забору, за которым начинался сад миссис Густафсон, крался кот. Его внимание привлекали шорохи в зарослях; когда-то вместо зарослей здесь была узкая полоска лужайки. Он выследил какого-то грызуна. В саду их полным-полно. Барбара пожелала ему удачи. Давай, котик, давай.
Пыльные шторы пропахли сигаретным дымом. Раньше белый хлопок в синий цветочек хрустел от крахмала, а сейчас шторы постарели и посерели, и веселенькие незабудки не могли оживить глубоко въевшуюся грязь. Они больше походили на угольные разводы на тусклом пепельном поле.
— Доченька?
Мать нетвердой походкой поднялась наверх, шаркая и хлопая тапочками по голому полу. Барбара молча молилась, чтобы мать не дошла до ее спальни и завернула, например, в комнату брата, где давно уже не было его вещей, а оставался только соблазн зайти и поговорить с сыном, словно он жив.
Пять минут, думала Барбара. Всего пять минут покоя.
Несколько часов назад она приехала домой и увидела, что миссис Густафсон, выпрямившись, сидит на табуретке у подножия лестницы, а мать скрючилась на краю кровати у себя наверху. В руках у миссис Густафсон почему-то шланг от пылесоса, а мать, подавленная и испуганная, застыла в темноте, забыв даже, как включается свет.
— Мы немножко повздорили. Она зовет твоего отца, — сказала миссис Густафсон вошедшей Барбаре.
Ее серый парик съехал набок, и поэтому завитушки у левого уха свисали ниже, чем надо бы.
— Она стала носиться по дому и звать своего Джимми. Потом рвалась на улицу.
Барбара посмотрела на шланг от пылесоса.
— Нет, Барби, я ее не била. Ты лее знаешь, что я никогда не ударю твою маму.
Она пальцами обхватила шланг и погладила его ребристую поверхность.
— Змея, — доверительно сообщила миссис Густафсон, — при одном взгляде на нее, лапочка, твоя мама успокаивается. Я ею немножко помахала. Только и всего.
Барбара почувствовала, как в жилах стынет кровь, она не могла ни двигаться, ни разговаривать. Сердце рвалось на части. С одной стороны, внутри все кричало и требовало наказать эту пожилую женщину за ее слепую глупость, за то, что она пугает больную, вместо того чтобы успокаивать. Но с другой стороны, мир в доме гораздо важнее. Ведь если миссис Густафсон скажет, что с нее хватит, и уйдет — они пропали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Линли поднял голову. Леди Хелен наблюдала за ним. Последняя фраза Пенелопы навела их на одну и ту же мысль.
— Или убивают других? — спросила леди Хелен.
— Тех, кто мешает им творить? — спросил Линли.
— Камилла и Роден? — произнесла Пенелопа. — Они-то точно друг друга убили, да? Хоть и в переносном смысле слова.
— Разве могла студентка помешать творчеству Сары Гордон? — спросила леди Хелен. — Разве они были знакомы?
Линли думал об Айви-корте, о фамильярном «Тони». О визите туда Сары Гордон накануне вечером, о версиях своих и версиях Хейверс на этот счет.
— Возможно, девушка ей и не мешала, — произнес Линли, — возможно, мешал отец.
Но Линли не забывал и о контраргументах. Звонок Джастин Уивер, осведомленность о пробежках Елены, временные несоответствия, орудие убийства, его пропажа. Мотивы, средства и возможности. Было ли у Сары хоть что-то, вот в чем вопрос.
— В разговоре с ней я упоминал Уистлера и Рескина, — сказал он задумчиво, — она остро на это отреагировала. Может, ее творческие потуги в последние годы были тщетными из-за беспощадной критики?
— Если бы таковая была, — ответила Пенелопа.
— А ее не было?
— Ни о чем таком не слышала.
— Что же останавливает волну творчества, Пен? Что охлаждает страсть?
— Страх.
Линли посмотрел на леди Хелен. Она отвела взгляд.
— Чего можно бояться?
— Провала. Непонимания. Откроешь самое себя другим — миру — и растопчут.
— Такое с ней случалось?
— Никогда. Впрочем, не факт, что она совершенно не боится будущего. Многие пали жертвой собственного успеха.
Пенелопа посмотрела на дверь, там, в другой комнате, чихнул и зажужжал холодильник. Она поднялась. Скрипнуло кресло.
— Об искусстве я не вспоминала по меньшей мере год. — Пенелопа откинула прядь волос с лица и улыбнулась Линли. — Приятно было о нем поговорить.
— Тебе есть что сказать.
— Было. Да. Раньше было что сказать. — Она направилась к лестнице и взмахнула рукой, увидев, что Линли поднимается. — Пойду посмотрю, как там младенец. Спокойной ночи, Томми.
— Спокойной ночи.
Леди Хелен не проронила ни слова, пока шаги сестры были слышны в коридоре наверху и пока не открылась и не хлопнула дверь. Она повернулась к Линли:
— Разговор пошел ей на пользу. Ты знал это. Спасибо, Томми.
— Нет, не знал. Чистый эгоизм. Мне нужна была информация. Я подумал, что Пен даст мне ее. И не более того, Хелен. Нет, не совсем так. Я хотел увидеть тебя. Я постоянно хочу тебя видеть.
Хелен поднялась. Линли вслед за ней. Оба направились к выходу. Потянувшись к вешалке, он внезапно обернулся к Хелен, позабыв о пальто.
— Завтра вечером в Тринити-Холл джазовый концерт с Мирандой Уэбберли. Хочешь сходить?
Она взглянула на лестницу, и Линли продолжал:
— Пару часов, Хелен. Пен управится с ними и без тебя. Или привезем Гарри из Эмманьюэл-Колледжа. Или от Шихана какого-нибудь полицейского. То-то Кристиан обрадуется. Пойдем? Рэнди будет играть на трубе. По словам отца, она стала Диззи Гиллеспи в юбке.
Леди Хелен улыбнулась:
— Хорошо, Томми. Хорошо. Пойдем.
У него отлегло от сердца, хотя, наверное, это всего лишь благодарность за то, что отвлек от ее болезни.
— Отлично. Значит, в половине седьмого. Я бы предложил поужинать, но боюсь искушать судьбу.
Линли взял пальто и перебросил через плечо. Холод ему не страшен. Проблеск надежды защитит его.
Как всегда, Хелен сразу поняла, что у него на уме.
— Это всего лишь концерт, Томми.
Линли не стал притворяться, что не догадывается, о чем она.
— Знаю. Знаю, что мы не успеем в Гретна-Грин и обратно как раз к завтраку Кристиана, так что ты в относительной безопасности. По крайней мере вечером.
Она еще шире улыбнулась:
— Какое облегчение.
Лиили прикоснулся к ее щеке:
— Бог свидетель, как я хочу, чтобы тебе стало легче, Хелен.
Хелен едва заметно наклонила голову, прижимаясь щекой к его руке.
— Будь со мной. И я не допущу, чтобы ты разочаровалась в выборе, — сказал Линли.
— Я люблю тебя, — ответила Хелен, — несмотря ни на что.
Глава 13
— Барбара? Доченька? Ты спишь? Свет не горит, если ты спишь, я не буду тебя будить. Отсыпайся. Хорошо спишь — хорошо выглядишь. А если ты еще не заснула, может, поговорим о Рождестве? Конечно, рано о Рождестве, и все-таки надо подумать о подарках и о пригласительных, чьи принимать, а чьи отсылать обратно.
Барбара Хейверс быстро закрыла глаза, словно так же быстро можно выключить голос матери. Она стояла в темной спальне и смотрела из окна в черный сад, где по забору, за которым начинался сад миссис Густафсон, крался кот. Его внимание привлекали шорохи в зарослях; когда-то вместо зарослей здесь была узкая полоска лужайки. Он выследил какого-то грызуна. В саду их полным-полно. Барбара пожелала ему удачи. Давай, котик, давай.
Пыльные шторы пропахли сигаретным дымом. Раньше белый хлопок в синий цветочек хрустел от крахмала, а сейчас шторы постарели и посерели, и веселенькие незабудки не могли оживить глубоко въевшуюся грязь. Они больше походили на угольные разводы на тусклом пепельном поле.
— Доченька?
Мать нетвердой походкой поднялась наверх, шаркая и хлопая тапочками по голому полу. Барбара молча молилась, чтобы мать не дошла до ее спальни и завернула, например, в комнату брата, где давно уже не было его вещей, а оставался только соблазн зайти и поговорить с сыном, словно он жив.
Пять минут, думала Барбара. Всего пять минут покоя.
Несколько часов назад она приехала домой и увидела, что миссис Густафсон, выпрямившись, сидит на табуретке у подножия лестницы, а мать скрючилась на краю кровати у себя наверху. В руках у миссис Густафсон почему-то шланг от пылесоса, а мать, подавленная и испуганная, застыла в темноте, забыв даже, как включается свет.
— Мы немножко повздорили. Она зовет твоего отца, — сказала миссис Густафсон вошедшей Барбаре.
Ее серый парик съехал набок, и поэтому завитушки у левого уха свисали ниже, чем надо бы.
— Она стала носиться по дому и звать своего Джимми. Потом рвалась на улицу.
Барбара посмотрела на шланг от пылесоса.
— Нет, Барби, я ее не била. Ты лее знаешь, что я никогда не ударю твою маму.
Она пальцами обхватила шланг и погладила его ребристую поверхность.
— Змея, — доверительно сообщила миссис Густафсон, — при одном взгляде на нее, лапочка, твоя мама успокаивается. Я ею немножко помахала. Только и всего.
Барбара почувствовала, как в жилах стынет кровь, она не могла ни двигаться, ни разговаривать. Сердце рвалось на части. С одной стороны, внутри все кричало и требовало наказать эту пожилую женщину за ее слепую глупость, за то, что она пугает больную, вместо того чтобы успокаивать. Но с другой стороны, мир в доме гораздо важнее. Ведь если миссис Густафсон скажет, что с нее хватит, и уйдет — они пропали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114