И еще, и еще!
Тотемы плясали на вымерших улицах города.
Дикари взывали к прошлому.
Не к тому прошлому, которое недавно ушло – безработица, голод, перенаселенные города, отравленный воздух, тающие полюса – Северный и Южный, соперничество ядерных держав, – нет, они обращались к глубокой древности, ожившей в их душах, такой, какой она могла быть.
Каким должно было быть их прошлое!
Таким, в котором шаманы взывали к тотемам, чтобы спасти людей от их пагубного стремления к самоуничтожению; таким, в котором люди племени хотя бы прислушивались к своим шаманам.
Тетушка обычно говорила, что дикари все выдумывают. Все это самообман. Ложь. Но эти выдумки помогают им жить. Потому-то мундиры и устраивают дикарям такие празднества. Потому-то сами они и не выходят из своих башен с оружием в руках, чтобы усмирить пляшущих. Ну а горожане пострадать не могут – если только не будут в такие разгульные ночи высовываться на улицу.
Джори дикари интересовали с тех самых пор, как она, совсем маленькая, ухитрилась забраться на подоконник и оттуда увидела пляшущих на улице и услышала доносившееся к ней снизу тонкое повизгивание инструментов. В душе ее что-то пробудилось: потребность, устремление – Джори пока не могла подобрать слов и объяснить тоже ничего могла, но инстинктивно понимала: пусть себе тетушка говорит что угодно, но в такие ночи на улицах происходит нечто важное.
– Откуда они все узнают, когда будет праздник? – спрашивала она у тетушки.
Ведь для этого не было отведено определенных ночей. Иногда праздники приходились на полнолуние, иногда – на безлунные ночи. Иногда между ними проходили недели, иногда дикари веселились две ночи подряд.
Тетушка только качала головой.
– Ну что ты спрашиваешь? – говорила она. – Мундиры распыляют что-то в воздухе, и тогда начинаются эти празднества. Мундиры в своих башнях следят, как нарастают безнадежность, отчаяние и гнев. Если увидят, что все это, того и гляди, выплеснется наружу, на улицы и, чего доброго, захлестнет их самих, то тогда, чтобы ярость не вышла из-под присмотра, мундиры велят горожанам запереться и отдают ночные улицы на откуп дикарям с их танцами. Словом, мундиры используют эти празднества как громоотвод.
– А тебе никогда не хотелось… ну… самой выйти на улицу? – спросила Джори.
Тетушка смерила ее убийственным взглядом.
– Я, конечно, бедная, но не сумасшедшая.
– Но…
– И тебе запрещаю покидать дом в такие ночи. Мы же люди! Разумные существа! А не дикари!
Комнату, где спала Джори, на ночь запирали, а ключ тетушка держала при себе. Но это не имело значения. Конечно, тетушка пыталась жить так, будто бы все обстоит как прежде. Но Джори, хотя ей было четырнадцать лет, понимала: то, что требовалось раньше, теперь не обязательно. Времена изменились. Для тех, кого из-за бедности не причисляют к горожанам, больше не существует ни школ, ни детских площадок, ни торговых центров, ни мест, где можно просто погулять. Джори почти целые дни проводила на улице и довольно рано научилась открывать любые замки.
Так что сейчас, в ночь празднества, она выбралась из дома. Наблюдала. Надеялась.
Тотема у нее не было, поэтому она и маски не имела. Во всяком случае, приличной маски. Но она сбегала к фабрике, где когда-то производили пластик, набрала там на пустыре белой глины и втерла ее в свои короткие волосы. Она крутила и расправляла намазанные вихры, пока они не встали торчком, как иглы дикобраза. На щеки и на виски она тоже наляпала глину – белые стилизованные мазки делали ее похожей на уличный вариант какого-нибудь знаменитого певца.
Но, глядя на себя в осколок зеркала, Джори решила, что больше всего она напоминает старый засохший чертополох, который вот-вот сломается от ветра. Ну и наплевать. Все равно теперь на ней что-то вроде маски.
И потом, у нее же есть фетиш.
Риция сказала, что для приманки тотема необходимо иметь фетиш.
– Возьми пластиковый мешочек, – поучала она Джори, – и набей его всем, чем ты дорожишь. Надо собрать все, что дает о тебе представление, помогает понять, что ты – это ты. Тогда тотем сразу найдет тебя, стоит только его кликнуть.
Риция была двумя годами старше Джори. Высокая, привлекательная девушка с кожей цвета кофе мокко, она имела настоящую работу – шесть часов в неделю служила в ресторане в одной из башен. Наблюдала в кухне за конвейером, подающим блюда, смотрела, чтобы компьютер чего-нибудь не напутал.
– Тетушка говорит, что никаких тотемов на самом деле нет, – сказала Джори. – Она говорит, что празднества устраивают мундиры, чтобы мы не слишком впадали в отчаяние.
– Откуда она это знает? – рассмеялась Риция. «Как будто если человек стар, то он уже ничего не смыслит», – подумала Джори.
– Но это и не значит, что он прав! – возразила Риция, она хорошо знала Джори и сразу догадалась, о чем та подумала.
Для своих фетишей Джори взяла водонепроницаемый пакетик от лекарств, в него она запихала малюсенькую книжку про речных животных, которую стащила из библиотеки, конский волос, выдранный из головы куклы, которую ей когда-то подарила тетушка, три деревянные пуговицы, найденные на улице, состриженные ногти, обрезок блестящего металла, про который один паренек клялся, будто это осколок космического шаттла, и она в обмен на металлическую полоску отдала ему два продуктовых талона и кусок искусственной замши, а еще в пакет были спрятаны останки разной живности: перышко голубя, блестящая хрупкая спинка таракана, засушенный крысиный хвост. Она вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь из этих животных стал ее тотемом, просто они составляли часть ее жизни – над яркой ситцевой заплаткой, например, она недавно проливала слезы, кусочек листа алоэ ей как-то подарила Риция, а главным ее сокровищем был шарик кошачий глаз, который, по словам тетушки, раньше принадлежал, ее отцу.
Интересно, какой же тотем клюнет на ее фетиши, если тотемы и в самом деле существуют?
Крепко сжимая драгоценный пакетик, Джори не отводила глаз от всё еще пляшущих дикарей. Они выписывали спирали между кострами, а их инструменты дико грохотали, и хотя теперь этот грохот напоминал музыку, такая музыка была совершенно незнакома горожанам. А танцующие еще и пели – без слов, но смысл этого вызывающего, даже свирепого напева угадывался ясно.
У Джори от этого пения загудело в голове – гул был не противный, скорее, даже приятный. А затем она почувствовала что-то странное – будто по спине у нее забегали мурашки. Ее друг рассказывал ей, что ощутил такое, когда наступил однажды на провод, и сейчас она подумала, что, наверно, испытывает то же самое.
Ей почудилось, что она отделилась от своего тела и будто плавает сверху, но в то же время остается связана с ним.
Мозг Джори словно раздался и воспринимал не только то, что было рядом, а еще и заглядывал всюду и подсматривал происходящее даже за несколько кварталов от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Тотемы плясали на вымерших улицах города.
Дикари взывали к прошлому.
Не к тому прошлому, которое недавно ушло – безработица, голод, перенаселенные города, отравленный воздух, тающие полюса – Северный и Южный, соперничество ядерных держав, – нет, они обращались к глубокой древности, ожившей в их душах, такой, какой она могла быть.
Каким должно было быть их прошлое!
Таким, в котором шаманы взывали к тотемам, чтобы спасти людей от их пагубного стремления к самоуничтожению; таким, в котором люди племени хотя бы прислушивались к своим шаманам.
Тетушка обычно говорила, что дикари все выдумывают. Все это самообман. Ложь. Но эти выдумки помогают им жить. Потому-то мундиры и устраивают дикарям такие празднества. Потому-то сами они и не выходят из своих башен с оружием в руках, чтобы усмирить пляшущих. Ну а горожане пострадать не могут – если только не будут в такие разгульные ночи высовываться на улицу.
Джори дикари интересовали с тех самых пор, как она, совсем маленькая, ухитрилась забраться на подоконник и оттуда увидела пляшущих на улице и услышала доносившееся к ней снизу тонкое повизгивание инструментов. В душе ее что-то пробудилось: потребность, устремление – Джори пока не могла подобрать слов и объяснить тоже ничего могла, но инстинктивно понимала: пусть себе тетушка говорит что угодно, но в такие ночи на улицах происходит нечто важное.
– Откуда они все узнают, когда будет праздник? – спрашивала она у тетушки.
Ведь для этого не было отведено определенных ночей. Иногда праздники приходились на полнолуние, иногда – на безлунные ночи. Иногда между ними проходили недели, иногда дикари веселились две ночи подряд.
Тетушка только качала головой.
– Ну что ты спрашиваешь? – говорила она. – Мундиры распыляют что-то в воздухе, и тогда начинаются эти празднества. Мундиры в своих башнях следят, как нарастают безнадежность, отчаяние и гнев. Если увидят, что все это, того и гляди, выплеснется наружу, на улицы и, чего доброго, захлестнет их самих, то тогда, чтобы ярость не вышла из-под присмотра, мундиры велят горожанам запереться и отдают ночные улицы на откуп дикарям с их танцами. Словом, мундиры используют эти празднества как громоотвод.
– А тебе никогда не хотелось… ну… самой выйти на улицу? – спросила Джори.
Тетушка смерила ее убийственным взглядом.
– Я, конечно, бедная, но не сумасшедшая.
– Но…
– И тебе запрещаю покидать дом в такие ночи. Мы же люди! Разумные существа! А не дикари!
Комнату, где спала Джори, на ночь запирали, а ключ тетушка держала при себе. Но это не имело значения. Конечно, тетушка пыталась жить так, будто бы все обстоит как прежде. Но Джори, хотя ей было четырнадцать лет, понимала: то, что требовалось раньше, теперь не обязательно. Времена изменились. Для тех, кого из-за бедности не причисляют к горожанам, больше не существует ни школ, ни детских площадок, ни торговых центров, ни мест, где можно просто погулять. Джори почти целые дни проводила на улице и довольно рано научилась открывать любые замки.
Так что сейчас, в ночь празднества, она выбралась из дома. Наблюдала. Надеялась.
Тотема у нее не было, поэтому она и маски не имела. Во всяком случае, приличной маски. Но она сбегала к фабрике, где когда-то производили пластик, набрала там на пустыре белой глины и втерла ее в свои короткие волосы. Она крутила и расправляла намазанные вихры, пока они не встали торчком, как иглы дикобраза. На щеки и на виски она тоже наляпала глину – белые стилизованные мазки делали ее похожей на уличный вариант какого-нибудь знаменитого певца.
Но, глядя на себя в осколок зеркала, Джори решила, что больше всего она напоминает старый засохший чертополох, который вот-вот сломается от ветра. Ну и наплевать. Все равно теперь на ней что-то вроде маски.
И потом, у нее же есть фетиш.
Риция сказала, что для приманки тотема необходимо иметь фетиш.
– Возьми пластиковый мешочек, – поучала она Джори, – и набей его всем, чем ты дорожишь. Надо собрать все, что дает о тебе представление, помогает понять, что ты – это ты. Тогда тотем сразу найдет тебя, стоит только его кликнуть.
Риция была двумя годами старше Джори. Высокая, привлекательная девушка с кожей цвета кофе мокко, она имела настоящую работу – шесть часов в неделю служила в ресторане в одной из башен. Наблюдала в кухне за конвейером, подающим блюда, смотрела, чтобы компьютер чего-нибудь не напутал.
– Тетушка говорит, что никаких тотемов на самом деле нет, – сказала Джори. – Она говорит, что празднества устраивают мундиры, чтобы мы не слишком впадали в отчаяние.
– Откуда она это знает? – рассмеялась Риция. «Как будто если человек стар, то он уже ничего не смыслит», – подумала Джори.
– Но это и не значит, что он прав! – возразила Риция, она хорошо знала Джори и сразу догадалась, о чем та подумала.
Для своих фетишей Джори взяла водонепроницаемый пакетик от лекарств, в него она запихала малюсенькую книжку про речных животных, которую стащила из библиотеки, конский волос, выдранный из головы куклы, которую ей когда-то подарила тетушка, три деревянные пуговицы, найденные на улице, состриженные ногти, обрезок блестящего металла, про который один паренек клялся, будто это осколок космического шаттла, и она в обмен на металлическую полоску отдала ему два продуктовых талона и кусок искусственной замши, а еще в пакет были спрятаны останки разной живности: перышко голубя, блестящая хрупкая спинка таракана, засушенный крысиный хвост. Она вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь из этих животных стал ее тотемом, просто они составляли часть ее жизни – над яркой ситцевой заплаткой, например, она недавно проливала слезы, кусочек листа алоэ ей как-то подарила Риция, а главным ее сокровищем был шарик кошачий глаз, который, по словам тетушки, раньше принадлежал, ее отцу.
Интересно, какой же тотем клюнет на ее фетиши, если тотемы и в самом деле существуют?
Крепко сжимая драгоценный пакетик, Джори не отводила глаз от всё еще пляшущих дикарей. Они выписывали спирали между кострами, а их инструменты дико грохотали, и хотя теперь этот грохот напоминал музыку, такая музыка была совершенно незнакома горожанам. А танцующие еще и пели – без слов, но смысл этого вызывающего, даже свирепого напева угадывался ясно.
У Джори от этого пения загудело в голове – гул был не противный, скорее, даже приятный. А затем она почувствовала что-то странное – будто по спине у нее забегали мурашки. Ее друг рассказывал ей, что ощутил такое, когда наступил однажды на провод, и сейчас она подумала, что, наверно, испытывает то же самое.
Ей почудилось, что она отделилась от своего тела и будто плавает сверху, но в то же время остается связана с ним.
Мозг Джори словно раздался и воспринимал не только то, что было рядом, а еще и заглядывал всюду и подсматривал происходящее даже за несколько кварталов от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88