По крайней мере, она воспринималась подошвами как наполовину замерзшее болото.
Вокруг него было золотое свечение, а слух был заполнен низким жужжанием, будто бы вокруг летал рой гигантских пчел. Затем и свет, и жужжание начали ослабевать, и Конан покрепче взялся за меч — он был готов встретиться с любой неожиданностью, поджидавшей его с той стороны Ворот.
Киммериец был готов ко всему: ко встрече с демонами, волшебниками, а то и просто с разъяренным крестьянином с мотыгой, которого разозлило появление чужеземца на своих грядках. Конану не хотелось бы убивать этого крестьянина. Вряд ли такой человек мог рассматриваться как настоящий противник. Да и кроме того, такой земледелец мог многое рассказать ему о настоящем волшебнике из этих краев.
Подул холодный ветер. Он как будто отогнал золотое свечение, уступившее место дневному свету. Когда ветер начал разгонять туман, киммериец не удивился тому, что его больше не окружает изумрудная зелень джунглей.
Оступившись, Конан упал с небольшой высоты, равной длине его меча. Но привычки, выработанные еще в детстве, в Киммерии, и здесь сослужили ему добрую службу, и падение не причинило ему никакого вреда.
Конан упал на покатый склон, осыпанный галькой. Во все стороны полетели мелкие камешки. Киммериец начал сползать со склона вместе с камнями. Изловчившись, он воткнул копье позади себя в землю — так делают гандеры-горцы. Однако наконечник копья встретил твердый камень и ушел в почву не больше чем на длину фаланги пальца младенца. Конан понял, что падает в пропасть. Еще немного — и он окажется там. Варвар уже слышал звук падения камней, срывающихся вниз. Выросший в Киммерии, где много крутых склонов и пропастей, он привык к этому звуку.
Затем что-то свирепо рвануло киммерийца за волосы. Рывок был столь резким, что Конан на мгновение испугался — не хотят ли с него снять скальп. Затем сила натяжения ослабла, боль утихла и одновременно с этим исчезло золотое свечение. Теперь Конан получил возможность увидеть окружающие его места в более ясном свете.
Его волосы зацепились за сук кустарника, росшего, казалось, прямо из сплошной скалы. Чуть ниже склон, усеянный булыжником и гравием, обрывался в пропасть, спускающуюся к потоку. До реки было шагов тридцать. Белая пена кипела вокруг огромных валунов, торчащих из воды. Мертвые деревья выставляли в небо свои корявые сучья.
Конан осторожно отрезал кинжалом прядь своих волос и, освободившись, встал. Небо по большей части было закрыто вздымающимися вокруг склонами, хотя выше они были не столь отвесны. Скалы сверкали слюдой.
Это был типичный северный пейзаж. Преобладающим цветом был синий, похожий на цвет глаз Конана. Именно под таким небом он и родился. Хотя здесь гонимые ветром облака бежали быстрее, чем у него на родине, в Киммерии. Однако как бы то ни было, от Черного Побережья до здешних мест расстояние было очень большое. А то, что Конан находился именно на севере, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствовал, помимо всего прочего, холодный ветер.
Ворота Зла исчезли, как будто их никогда и не было. Также не было поблизости никаких следов Вуоны. Вряд ли она ушла далеко. Впрочем, совершенно непонятно, как обстоят дела с расстоянием для тех, кто проходит сквозь Ворота.
И непонятно также, в каком она была состоянии, когда нырнула в дьявольскую дыру. И в каком состоянии находится Вуона сейчас. Особенно если учесть, что убежала она полубезумная от страха и была совершенно обнажена. Она могла просто упасть в реку с этой высоты. Вполне возможно, что она упала ниже по склону и полетела в пропасть — и теперь где-нибудь здесь лежит ее труп, изувеченный о скалы до неузнаваемости.
Конан не имел ни малейшего представления о том, какие боги хозяйничают в здешних землях и каким образом обращаться к ним с прошением, если в этом возникнет надобность. Поэтому он просто попросил холодного Крома, если Кром в здешних землях имеет хоть малейшее влияние, перенести его назад, в Черные Королевства. И еще он попросил, чтобы Кром снова столкнул его с Идоссо и чтобы Идоссо был еще жив, дабы Конан мог его убить. Убить Идоссо стало для Конана делом принципа, ведь он поклялся в этом Вуоне. Хотя, по всему видать, отсюда до Черного Побережья путь неблизкий.
Конан вторично дал торжественную клятву убить Идоссо. Вокруг ничто не изменилось и ничто не давало Конану каким-то образом понять, что боги им недовольны.
После этого Конан перешел к делам более практическим. Он стал размышлять, насколько хорошо одет для здешнего климата и вообще подготовлен для жизни в здешних краях. Осмотром Конан остался доволен. Ему приходилось уже странствовать по лютому холоду практически нагишом. Сейчас же сандалии защищали ноги от острых камней, на поясе висело оружие. Имелся небольшой запас вяленого мяса и острые стручки (твердые, как дерево, да и на вкус, по мнению Конана, ненамного лучше древесины).
Оружием киммерийца были меч и кинжал. Копье же теперь можно было использовать разве что как дубину или посох. Наконечник из мягкого железа не пережил столкновения с твердой скалой далекого севера. Конан подумал о том, что неплохо было бы иметь еще и лук. Но здесь что-то не было заметно ни лучников, ни оружейных мастерских, где продавались бы стрелы. Поэтому он решил поискать подходящее дерево, сухожилия для тетивы, а также перья птиц и прямые ветки, чтобы самому изготовить все необходимое. Стоило также подумать и о праще — оружии, которым он редко пользовался в сражении. Но праща была именно тем, что нужно человеку, желающему сытно набить себе брюхо в безлюдной местности (впрочем, как и в местности более цивилизованной).
Конан вложил изуродованное копье в левую руку, а правую вооружил кинжалом. Затем, вспомнив давний опыт лазания по киммерийским скалам, начал взбираться наверх, туда, где синело небо.
Скира долго ждала, но из помещения, где находился отец, не доносилось ни звука. Более того, в пещере царила непривычная тишина. Такого Скире никогда еще не приходилось слышать, даже когда отец ее спал.
Именно сном всегда и завершались колдовские штудии отца. Природа брала свое. Затуманенный колдовскими заговорами мозг отключался. Скира привыкла к тому, что завершение занятий отца знаменовалось храпом. Отец храпел так, что эхо разносилось по всей пещере. Для девушки это означало, что нужно пойти к отцу и укрыть его теплым одеялом.
Глаза Скиры увлажнились при воспоминании о том, что ушло безвозвратно. Об их жизни еще до изгнания сюда, в глушь. О жизни, когда еще не было ничего из того страшного, что связано с этим изгнанием. В течение того года, что болела мать, отец приходил и укладывал Скиру в постель, укрывая ее одеялом. Теперь наступила ее очередь укрывать отца, — теперь, когда его горе, вызванное потерей жены, угрожало лишить его остатков человечности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Вокруг него было золотое свечение, а слух был заполнен низким жужжанием, будто бы вокруг летал рой гигантских пчел. Затем и свет, и жужжание начали ослабевать, и Конан покрепче взялся за меч — он был готов встретиться с любой неожиданностью, поджидавшей его с той стороны Ворот.
Киммериец был готов ко всему: ко встрече с демонами, волшебниками, а то и просто с разъяренным крестьянином с мотыгой, которого разозлило появление чужеземца на своих грядках. Конану не хотелось бы убивать этого крестьянина. Вряд ли такой человек мог рассматриваться как настоящий противник. Да и кроме того, такой земледелец мог многое рассказать ему о настоящем волшебнике из этих краев.
Подул холодный ветер. Он как будто отогнал золотое свечение, уступившее место дневному свету. Когда ветер начал разгонять туман, киммериец не удивился тому, что его больше не окружает изумрудная зелень джунглей.
Оступившись, Конан упал с небольшой высоты, равной длине его меча. Но привычки, выработанные еще в детстве, в Киммерии, и здесь сослужили ему добрую службу, и падение не причинило ему никакого вреда.
Конан упал на покатый склон, осыпанный галькой. Во все стороны полетели мелкие камешки. Киммериец начал сползать со склона вместе с камнями. Изловчившись, он воткнул копье позади себя в землю — так делают гандеры-горцы. Однако наконечник копья встретил твердый камень и ушел в почву не больше чем на длину фаланги пальца младенца. Конан понял, что падает в пропасть. Еще немного — и он окажется там. Варвар уже слышал звук падения камней, срывающихся вниз. Выросший в Киммерии, где много крутых склонов и пропастей, он привык к этому звуку.
Затем что-то свирепо рвануло киммерийца за волосы. Рывок был столь резким, что Конан на мгновение испугался — не хотят ли с него снять скальп. Затем сила натяжения ослабла, боль утихла и одновременно с этим исчезло золотое свечение. Теперь Конан получил возможность увидеть окружающие его места в более ясном свете.
Его волосы зацепились за сук кустарника, росшего, казалось, прямо из сплошной скалы. Чуть ниже склон, усеянный булыжником и гравием, обрывался в пропасть, спускающуюся к потоку. До реки было шагов тридцать. Белая пена кипела вокруг огромных валунов, торчащих из воды. Мертвые деревья выставляли в небо свои корявые сучья.
Конан осторожно отрезал кинжалом прядь своих волос и, освободившись, встал. Небо по большей части было закрыто вздымающимися вокруг склонами, хотя выше они были не столь отвесны. Скалы сверкали слюдой.
Это был типичный северный пейзаж. Преобладающим цветом был синий, похожий на цвет глаз Конана. Именно под таким небом он и родился. Хотя здесь гонимые ветром облака бежали быстрее, чем у него на родине, в Киммерии. Однако как бы то ни было, от Черного Побережья до здешних мест расстояние было очень большое. А то, что Конан находился именно на севере, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствовал, помимо всего прочего, холодный ветер.
Ворота Зла исчезли, как будто их никогда и не было. Также не было поблизости никаких следов Вуоны. Вряд ли она ушла далеко. Впрочем, совершенно непонятно, как обстоят дела с расстоянием для тех, кто проходит сквозь Ворота.
И непонятно также, в каком она была состоянии, когда нырнула в дьявольскую дыру. И в каком состоянии находится Вуона сейчас. Особенно если учесть, что убежала она полубезумная от страха и была совершенно обнажена. Она могла просто упасть в реку с этой высоты. Вполне возможно, что она упала ниже по склону и полетела в пропасть — и теперь где-нибудь здесь лежит ее труп, изувеченный о скалы до неузнаваемости.
Конан не имел ни малейшего представления о том, какие боги хозяйничают в здешних землях и каким образом обращаться к ним с прошением, если в этом возникнет надобность. Поэтому он просто попросил холодного Крома, если Кром в здешних землях имеет хоть малейшее влияние, перенести его назад, в Черные Королевства. И еще он попросил, чтобы Кром снова столкнул его с Идоссо и чтобы Идоссо был еще жив, дабы Конан мог его убить. Убить Идоссо стало для Конана делом принципа, ведь он поклялся в этом Вуоне. Хотя, по всему видать, отсюда до Черного Побережья путь неблизкий.
Конан вторично дал торжественную клятву убить Идоссо. Вокруг ничто не изменилось и ничто не давало Конану каким-то образом понять, что боги им недовольны.
После этого Конан перешел к делам более практическим. Он стал размышлять, насколько хорошо одет для здешнего климата и вообще подготовлен для жизни в здешних краях. Осмотром Конан остался доволен. Ему приходилось уже странствовать по лютому холоду практически нагишом. Сейчас же сандалии защищали ноги от острых камней, на поясе висело оружие. Имелся небольшой запас вяленого мяса и острые стручки (твердые, как дерево, да и на вкус, по мнению Конана, ненамного лучше древесины).
Оружием киммерийца были меч и кинжал. Копье же теперь можно было использовать разве что как дубину или посох. Наконечник из мягкого железа не пережил столкновения с твердой скалой далекого севера. Конан подумал о том, что неплохо было бы иметь еще и лук. Но здесь что-то не было заметно ни лучников, ни оружейных мастерских, где продавались бы стрелы. Поэтому он решил поискать подходящее дерево, сухожилия для тетивы, а также перья птиц и прямые ветки, чтобы самому изготовить все необходимое. Стоило также подумать и о праще — оружии, которым он редко пользовался в сражении. Но праща была именно тем, что нужно человеку, желающему сытно набить себе брюхо в безлюдной местности (впрочем, как и в местности более цивилизованной).
Конан вложил изуродованное копье в левую руку, а правую вооружил кинжалом. Затем, вспомнив давний опыт лазания по киммерийским скалам, начал взбираться наверх, туда, где синело небо.
Скира долго ждала, но из помещения, где находился отец, не доносилось ни звука. Более того, в пещере царила непривычная тишина. Такого Скире никогда еще не приходилось слышать, даже когда отец ее спал.
Именно сном всегда и завершались колдовские штудии отца. Природа брала свое. Затуманенный колдовскими заговорами мозг отключался. Скира привыкла к тому, что завершение занятий отца знаменовалось храпом. Отец храпел так, что эхо разносилось по всей пещере. Для девушки это означало, что нужно пойти к отцу и укрыть его теплым одеялом.
Глаза Скиры увлажнились при воспоминании о том, что ушло безвозвратно. Об их жизни еще до изгнания сюда, в глушь. О жизни, когда еще не было ничего из того страшного, что связано с этим изгнанием. В течение того года, что болела мать, отец приходил и укладывал Скиру в постель, укрывая ее одеялом. Теперь наступила ее очередь укрывать отца, — теперь, когда его горе, вызванное потерей жены, угрожало лишить его остатков человечности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75