Но это было просто маленькое недоразумение, не более, и, кроме того, даже когда они поженятся, нельзя ожидать, что они будут неразлучны друг с другом. И если он предпочитал делать покупки, а она тешить взгляд памятниками истории, то очень правильно, что на час-другой они расстанутся и каждый будет делать то, что ему хочется. И в этом, казалось, не было ничего страшного, потому что лорд Эдмонд, поступив, как всегда, совершенно невоспитанно, не присоединился ни к одной из групп, а, привязав лошадь, сразу же ушел куда-то один.
Но, как Мэри и предчувствовала, он в конце концов появился в соборе и все время держался поодаль от нее, пока джентльмен, с которым она прогуливалась, не отошел от нее, чтобы послушать пояснения Стефани Уиг-гинс.
– Мэри, тебе нравится это старое холодное заплесневелое сооружение? – спросил тогда лорд Эдмонд.
– И вам, очевидно, тоже. – Мэри больше не поверит ни в его безразличие, ни в отсутствие у него вкуса. – Иначе вы не пришли бы сюда совсем один и совершенно добровольно.
– Да, но я пришел сюда, чтобы быть с тобой, Мэри, полагая, что ты скорее выберешь старину, чем поход за покупками. Если бы я сразу открыл свои намерения, Гуд-рич был бы здесь и висел бы на тебе, как пиявка.
– Что за мерзкое сравнение!
– Ну, как сторожевой пес, – пожал он плечами. – Здесь что, похоронен Чосер?
– Нет, – ответила Мэри, – он похоронен в Вестминстерском аббатстве, и я уверена, что вам это прекрасно известно. Вы вспоминаете «Кентерберийские рассказы»?
– А-а, школьные дни и запретный «Рассказ мельника». Замечательное произведение. Ты его читала?
– Вы становитесь весьма предсказуемым. Если бы я предложила вам назвать ваш любимый из «Кентерберийских рассказов», вы, несомненно, назвали бы именно этот. Что еще?
– Ты даже не покраснела. Стыдись. На этом их разговор прервался, потому что вся группа собралась вместе, чтобы отправиться дальше осматривать все, что должно было быть осмотрено.
Сначала ничего плохого не происходило – просто неожиданная встреча, одна из тех, к которым Мэри уже привыкла. Но дальше стало хуже, и особенно плохо было то, считала Мэри, что все это произошло в церкви. Когда все выходили, лорд Эдмонд, крепко схватив ее за руку, повернул так, что она оказалась прижатой спиной к массивной каменной колонне и никто не мог ее увидеть, если бы не начал специально разыскивать. Это было так неожиданно, что она не сделала ни малейшей попытки сопротивляться, когда он, прижавшись к ней всем телом, поцеловал ее тем поцелуем, который заставил ее рот приоткрыться так, что его язык свободно проскользнул в него.
Сейчас, возвращаясь в экипаже в Рэндалл-Парк и полностью отключившись от разговора своих спутниц, Мэри вспоминала то объятие и не могла подобрать для его описания другого слова, кроме «плотское». Оно не походило ни на одно из его прежних объятий, в нем не было ни ласки, ни нежности, ни просьбы или требовательности, или… вообще ничего, кроме омерзительной, тошнотворной похоти. Его руки до боли сдавили ей грудь, его член прижался к ней, раздвинув ей ноги так, что она чуть не потеряла равновесие.
– Теперь ты понимаешь, почему я хотел отделаться от этой пиявки? – Оторвавшись от ее губ, он горящими глазами посмотрел на Мэри. – Понимаешь, Мэри? Я хочу тебя. И ты хочешь меня. Признайся, Мэри.
И она сделала то единственное, что еще способна была сделать: она заставила свое тело расслабиться, хотя лорд Эдмонд все еще крепко прижимался к ней, и без всякого выражения посмотрела на него.
– Ты трусиха, Мэри. – На его лице опять появилась та же полуулыбка, за которую она ненавидела лорда Эд-монда. – Вместе мы могли бы получить такое удовольствие, что для его описания нам пришлось бы изобрести новое слово. Но ты боишься признаться в том, что считаешь неподобающим леди, – в плотском желании. Ты обычно употребляла слово «влечение», хотя это лишь слабый эвфемизм для описания того, что ты чувствуешь, любовь моя.
– Мне нечего сказать вам, милорд, – слабым голосом произнесла Мэри. – У меня нет ни упреков, ни просьб, ни опровержений, ничего. Вы будете поступать так, как считаете нужным для своего удовольствия, но со мной вы этого удовольствия больше не получите. С таким же успехом вы можете преследовать рыбу. Так мы идем? Или вы намерены запечатлеть на мне еще несколько поцелуев, пока держите меня здесь в плену? Мне больше нечего сказать.
– Мэри. – В голосе лорда Эдмонда звучала насмешка, но он отстранился от Мэри. – Если бы я захотел, то мог бы пробудить в тебе ответное желание, лишь щелкнув пальцами, но время и место не совсем подходящие, верно? Позже, любовь моя, позже.
– Как скажете, милорд.
Лорд Эдмонд раскланялся перед Мэри так, как будто все время обращался с ней самым изысканным образом.
– Присоединимся к остальным? – спросил он. – Обопрешься на мою руку?
– Если желаете. – Мэри повернулась к выходу. – Или если настаиваете, – добавила она, взяв его под руку.
Сейчас она сидела в карете и, закрыв глаза, вспоминала этот ужасный, такой ужасный день. Больше она не выдержит, с нее довольно. Если еще раз повторится подобная сцена, она определенно сойдет с ума.
Мэри чувствовала, что должна уехать. «Как бы это ни показалось грубо и как бы ни было неприятно омрачать юбилейный праздник леди Элинор, но я непременно должна уехать», – сказала себе Мэри.
Глава 14
У лорда Эдмонда были наипротивнейшие ощущения. К физической тошноте примешивалось отвращение к собственной персоне, и это чувство было для него совершенно новым. Он решил, что Мэри была права, сказав, что он себя ненавидит. Размышляя над ее словами, он вынужден был признать, что она попала в точку, хотя сознательно он не относился к себе так уже многие годы – во всяком случае, с тех пор, как затянулась живая рана от смерти Дика и матери. Лорд Эдмонд был уверен, что привычнее всего для него была насмешливая улыбка на лице, хотя он редко смотрел на себя в зеркало.
Итак, отвращение к себе было ему в новинку. Даже с самой последней проституткой он не обошелся бы так грубо, как поступил с Мэри в Кентерберийском соборе – не где-нибудь, а в церкви! Но тогда он не мог упустить представившегося ему подходящего момента. Это была полная деградация и заключительный щелчок по носу всему миру, Богу и тому, что они сделали с его жизнью – вернее, тому, что он сам сделал со своей жизнью. И не к чему было обвинять Господа, лорд Эдмонд никогда прежде этого не делал, во всяком случае, никогда не начинал скулить.
Свернув на дорожку, ведущую в Рэндалл-Парк, он поехал рядом с Эндрю Шелбурном, вплотную за ними скакали Питер и Бигсби-Гор, а впереди были две кареты, в одной из которых ехала Мэри.
На: обратном пути лорд Эдмонд почти не принимал участия в разговоре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63