Стефани делала то же самое с ближайшим к ней партнером. Она улыбалась мужчине, а тот улыбался в ответ – с теплотой и уважением.
Все правильно, думала она. В этом нет ничего, что могло бы уронить ее достоинство. Она была рада, что решила все делать по-своему, хотя всегда с благодарностью вспоминала о подготовке, которую ей дала свекровь. Она была рада быть свободной. Она была рада, что вовремя узнала, что ей не нужно быть рабыней долга, который она так бы и не смогла заплатить.
Он мог бы держать ее в неведении всю оставшуюся жизнь. Она бы так ничего и не узнала. Не было никакой опасности, что тайна откроется. Никто ничего не знал, кроме Алистера.
Какой замечательный и чудесный свадебный подарок он сделал, подумала она так внезапно, что чуть было не сбилась с такта и не опустила ленту, когда должна была поднять ее.
Когда пляска закончилась, танцоры были встречены одобрительными хлопками.
– Моя мать, – сказал герцог Бриджуотер, когда они шли к дому, чтобы подготовиться к вечернему празднику – они даже не взяли кареты на этот раз, – получит удар, если, или, вернее, когда узнает об этом, Стефани. Она решит, что потерпела полное поражение, пытаясь воспитать тебя, и что я благодаря тебе попал в плохую компанию.
«Дорогая, сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын».
Стефани почти слышала, как герцогиня произносит эти слова, как тогда, в день их свадьбы. Лишь один проблеск чувств под доспехами достоинства, гордости и изящества, которые вдовствующая герцогиня носила, наверное, всю свою жизнь. Стефани не была уверена, что ее муж прав. Но прав он был, или нет, в его голосе не было ни тени раскаяния.
– Алистер, – сказала она, – нет ничего более волнующего, чем танцевать под открытым небом, ведь правда? И посмотри, на небе почти нет туч. Похоже, мы и на самом деле будем танцевать сегодня под звездами.
Она даже, думала она, начинала различать проблески наступающего дня. Но она пока не могла позволить своим мыслям останавливаться на этом.
Это был день, в котором величайшее счастье переплелось с величайшим отчаянием.
Он не мог вспомнить ни одного дня, когда бы он получал такое удовольствие. Когда бы он ощущал себя таким свободным и таким независимым от собственного круга и происхождения. И таким влюбленным.
Она изменилась за месяц, прошедший со дня их венчания. И только сегодня, оглядываясь назад на месяц до свадьбы и месяц после нее, он понял, насколько она изменилась за это время. Вся неловкость, робость, серьезность и покорность исчезли. На их место пришла очаровательная, полная любви женщина, которая благодаря какому-то инстинкту знала, как вести себя с людьми.
Она говорила и делала все, из-за чего ее должны были перестать уважать как друзья, так и слуги – если верить правилам, установленным матерью. Но произошло обратное. Он подозревал, что за один месяц ее полюбили все, кто ее знал. И тем ни менее никто не сомневался в том, что именно она управляет домом, а не миссис Гриффитс или Паркер.
И он не был исключением. Он обожал ее.
Он осознал перемены, происшедшие в ней. Он понял, что за этот месяц получил привилегию узнать настоящую Стефани Мунро. Он понял, что за месяц до свадьбы она пыталась заставить себя превратиться в кого-то другого, женщину, которая была бы достойна стать его герцогиней. Тогда она думала, что обязана ему всем.
А в течение этого месяца – и это проявилось особенно ярко во время праздника – он видел женщину, которая стала свободной и независимой, женщину, которая проявила собственный характер и индивидуальность и которая была довольна собой. Женщину, которой он позволил быть свободной, потому что он сам не смог бы жить с человеком, который находится рядом с ним только потому, что у него, герцога Бриджуотера, было право на обладание им.
То, что он понял, испугало его. И он знал, что что-то вот-вот произойдет – очень скоро, может, завтра. Все до сегодняшнего дня вертелось вокруг праздника. А завтра не на чем будет сосредоточиться, кроме их зыбкого, неустойчивого брака.
Он вместе с женой открыл бал, протанцевав с ней живой деревенский танец. Он станцевал три раза с женами соседей, после чего пригласил ее снова – на вальс под звездами. Он не смог бы сказать позже, что танец ему понравился. Он был слишком упоительным. Они почти не разговаривали. Они не смотрели друг другу в глаза. Между ними возникла напряженная, волнующая атмосфера.
Когда музыка остановилась, он понял, что больше не может улыбаться и болтать с соседями или танцевать с их женами и женами арендаторов. Он убежал. Так нельзя было поступать, но его это больше не волновало. Был уже поздний вечер. Бал будет идти своим ходом, а люди начнут потихоньку расходиться. Непохоже, чтобы кто-то вообще заметил его исчезновение.
Он прошел между деревьями к озеру, которое давно избрал своим любимым убежищем на те часы, когда ему хотелось побыть одному. Нигде он так и не ощущал силу природы, как возле озера. Луна сегодня оставила на его поверхности серебристую дорожку. Почти не было волн.
Он прислонился к дереву, упираясь в ствол одной ногой и скрестив руки на груди. Он глубоко вдохнул воздух, медленно выпустил его из легких и закрыл глаза.
Было трудно разглядеть кого-нибудь в темноте, несмотря на луну, звезды и разноцветные фонарики, развешенные по деревьям. Сначала она подумала, что он стоит где-нибудь, куда не доходит свет. Но протанцевав два танца и ни разу не увидев его, она поняла, что он совсем ушел с поляны, где проводились танцы. Она спросила дворецкого у стола с напитками, но деревенский кузнец, который пытался остудить пыл стаканом пунша, случайно услышал и сказал, что видел, как его светлость прошел за деревья. Он показал, в какую именно сторону.
Он, должно быть, пошел к озеру, догадалась она. Но почему? Вечер еще не закончился. Ему, похоже, все нравилось. Но она знала, почему. Она почти физически почувствовала напряжение, которое возникло между ними, когда они танцевали вальс. Она не могла посмотреть на него или заговорить с ним – хотя они прожили как муж и жена уже целый месяц. Это был самый прекрасный – и самый ужасный – танец в ее жизни.
Он, должно быть, хочет побыть один. Иначе бы он не ушел, не сказав никому ни слова. Она была последним человеком, которому стоило бы его тревожить. Она должна подождать, пока он вернется. Завтра они поговорят. Время пришло. Но не сегодня.
– Вы извините меня? – спросила она, тепло улыбаясь их ближайшему соседу, который пригласил ее на кадриль. – Я кое-что должна сделать.
После этих слов она не могла просто стоять или болтать с теми, кто не танцевал. Мистер Марси решит, что ее слова были предлогом, чтобы не танцевать с ним. Она повернулась и пошла под деревья. После минутного колебания она свернула на дорожку, пытаясь нащупать путь между деревьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Все правильно, думала она. В этом нет ничего, что могло бы уронить ее достоинство. Она была рада, что решила все делать по-своему, хотя всегда с благодарностью вспоминала о подготовке, которую ей дала свекровь. Она была рада быть свободной. Она была рада, что вовремя узнала, что ей не нужно быть рабыней долга, который она так бы и не смогла заплатить.
Он мог бы держать ее в неведении всю оставшуюся жизнь. Она бы так ничего и не узнала. Не было никакой опасности, что тайна откроется. Никто ничего не знал, кроме Алистера.
Какой замечательный и чудесный свадебный подарок он сделал, подумала она так внезапно, что чуть было не сбилась с такта и не опустила ленту, когда должна была поднять ее.
Когда пляска закончилась, танцоры были встречены одобрительными хлопками.
– Моя мать, – сказал герцог Бриджуотер, когда они шли к дому, чтобы подготовиться к вечернему празднику – они даже не взяли кареты на этот раз, – получит удар, если, или, вернее, когда узнает об этом, Стефани. Она решит, что потерпела полное поражение, пытаясь воспитать тебя, и что я благодаря тебе попал в плохую компанию.
«Дорогая, сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын».
Стефани почти слышала, как герцогиня произносит эти слова, как тогда, в день их свадьбы. Лишь один проблеск чувств под доспехами достоинства, гордости и изящества, которые вдовствующая герцогиня носила, наверное, всю свою жизнь. Стефани не была уверена, что ее муж прав. Но прав он был, или нет, в его голосе не было ни тени раскаяния.
– Алистер, – сказала она, – нет ничего более волнующего, чем танцевать под открытым небом, ведь правда? И посмотри, на небе почти нет туч. Похоже, мы и на самом деле будем танцевать сегодня под звездами.
Она даже, думала она, начинала различать проблески наступающего дня. Но она пока не могла позволить своим мыслям останавливаться на этом.
Это был день, в котором величайшее счастье переплелось с величайшим отчаянием.
Он не мог вспомнить ни одного дня, когда бы он получал такое удовольствие. Когда бы он ощущал себя таким свободным и таким независимым от собственного круга и происхождения. И таким влюбленным.
Она изменилась за месяц, прошедший со дня их венчания. И только сегодня, оглядываясь назад на месяц до свадьбы и месяц после нее, он понял, насколько она изменилась за это время. Вся неловкость, робость, серьезность и покорность исчезли. На их место пришла очаровательная, полная любви женщина, которая благодаря какому-то инстинкту знала, как вести себя с людьми.
Она говорила и делала все, из-за чего ее должны были перестать уважать как друзья, так и слуги – если верить правилам, установленным матерью. Но произошло обратное. Он подозревал, что за один месяц ее полюбили все, кто ее знал. И тем ни менее никто не сомневался в том, что именно она управляет домом, а не миссис Гриффитс или Паркер.
И он не был исключением. Он обожал ее.
Он осознал перемены, происшедшие в ней. Он понял, что за этот месяц получил привилегию узнать настоящую Стефани Мунро. Он понял, что за месяц до свадьбы она пыталась заставить себя превратиться в кого-то другого, женщину, которая была бы достойна стать его герцогиней. Тогда она думала, что обязана ему всем.
А в течение этого месяца – и это проявилось особенно ярко во время праздника – он видел женщину, которая стала свободной и независимой, женщину, которая проявила собственный характер и индивидуальность и которая была довольна собой. Женщину, которой он позволил быть свободной, потому что он сам не смог бы жить с человеком, который находится рядом с ним только потому, что у него, герцога Бриджуотера, было право на обладание им.
То, что он понял, испугало его. И он знал, что что-то вот-вот произойдет – очень скоро, может, завтра. Все до сегодняшнего дня вертелось вокруг праздника. А завтра не на чем будет сосредоточиться, кроме их зыбкого, неустойчивого брака.
Он вместе с женой открыл бал, протанцевав с ней живой деревенский танец. Он станцевал три раза с женами соседей, после чего пригласил ее снова – на вальс под звездами. Он не смог бы сказать позже, что танец ему понравился. Он был слишком упоительным. Они почти не разговаривали. Они не смотрели друг другу в глаза. Между ними возникла напряженная, волнующая атмосфера.
Когда музыка остановилась, он понял, что больше не может улыбаться и болтать с соседями или танцевать с их женами и женами арендаторов. Он убежал. Так нельзя было поступать, но его это больше не волновало. Был уже поздний вечер. Бал будет идти своим ходом, а люди начнут потихоньку расходиться. Непохоже, чтобы кто-то вообще заметил его исчезновение.
Он прошел между деревьями к озеру, которое давно избрал своим любимым убежищем на те часы, когда ему хотелось побыть одному. Нигде он так и не ощущал силу природы, как возле озера. Луна сегодня оставила на его поверхности серебристую дорожку. Почти не было волн.
Он прислонился к дереву, упираясь в ствол одной ногой и скрестив руки на груди. Он глубоко вдохнул воздух, медленно выпустил его из легких и закрыл глаза.
Было трудно разглядеть кого-нибудь в темноте, несмотря на луну, звезды и разноцветные фонарики, развешенные по деревьям. Сначала она подумала, что он стоит где-нибудь, куда не доходит свет. Но протанцевав два танца и ни разу не увидев его, она поняла, что он совсем ушел с поляны, где проводились танцы. Она спросила дворецкого у стола с напитками, но деревенский кузнец, который пытался остудить пыл стаканом пунша, случайно услышал и сказал, что видел, как его светлость прошел за деревья. Он показал, в какую именно сторону.
Он, должно быть, пошел к озеру, догадалась она. Но почему? Вечер еще не закончился. Ему, похоже, все нравилось. Но она знала, почему. Она почти физически почувствовала напряжение, которое возникло между ними, когда они танцевали вальс. Она не могла посмотреть на него или заговорить с ним – хотя они прожили как муж и жена уже целый месяц. Это был самый прекрасный – и самый ужасный – танец в ее жизни.
Он, должно быть, хочет побыть один. Иначе бы он не ушел, не сказав никому ни слова. Она была последним человеком, которому стоило бы его тревожить. Она должна подождать, пока он вернется. Завтра они поговорят. Время пришло. Но не сегодня.
– Вы извините меня? – спросила она, тепло улыбаясь их ближайшему соседу, который пригласил ее на кадриль. – Я кое-что должна сделать.
После этих слов она не могла просто стоять или болтать с теми, кто не танцевал. Мистер Марси решит, что ее слова были предлогом, чтобы не танцевать с ним. Она повернулась и пошла под деревья. После минутного колебания она свернула на дорожку, пытаясь нащупать путь между деревьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56