Его рука была очень теплой и влажной. Он все еще тяжело дышал.
– Я причинил тебе сильную боль, дорогая? – спросил он.
– Нет. – Ее голос прозвучал очень высоко. Она постаралась взять себя в руки. – Вовсе нет, Алистер. Надеюсь, я доставила тебе удовольствие. – Она была довольна спокойным, ни к чему не обязывающим тоном, которым произнесла эти слова.
Некоторое время он молчал.
– Мне было приятно, – наконец, сказал он. – Благодарю тебя. Завтра это будет не так больно и не так.., смущающе.
– Я не смущена, – быстро сказала она, поворачивая к нему голову. Но она не различала его до конца в темноте. – Я старалась… Я… Мне понравилось. – Может быть, этого не следовало говорить. – Я надеюсь, что меньше чем через год смогу подарить тебе сына, Алистер.
Он сел на краю кровати, спиной к ней. Кажется, его спина согнулась. Она догадалась, что он оперся локтями о колени. Она видела его пальцы между волосами на голове. И тут он встал, после чего склонился над ней. Она почувствовала, как его пальцы легко касаются ее подбородка.
– Я оставлю тебя, чтобы ты поспала, – сказал он. – У тебя был тяжелый день, а завтра мы проведем все время в пути. Спасибо тебе за сегодняшний день, Стефани – за то, что вышла за меня замуж, за то, что развлекала наших гостей и.., за это. Я постараюсь быть хорошим мужем. Спокойной ночи.
– Алистер, – сказала она, когда он пошел к двери. Но когда он остановился и повернулся, она не нашла что сказать. «Пожалуйста, вернись в постель»? «Пожалуйста, позволь мне рассказать тебе, как прекрасно это было»? «Пожалуйста, позволь мне любить тебя»? – Я тоже постараюсь. Всю свою жизнь.
– Спокойной ночи, дорогая, – сказал он.
– Спокойной ночи, Алистер. «Спокойной ночи, любовь моя».
Она ощущала горечь и боль от того, что окончательное утверждение их брака было позади. Ей было холодно от того, что исчезло тепло его тела. Она чувствовала его запах на подушке и на себе.
Из нее вырвалось первое шумное всхлипывание. Потом она уткнулась лицом в подушку и позволила себе всласть поплакать от жалости к самой себе.
В конце концов, никто не видит, как она теряет достоинство и контроль. Она до смерти устала от достоинства и контроля.
Она не могла понять, почему уже через несколько минут после акта такой невероятной близости она ощутила такое одиночество, какого не испытывала никогда в своей жизни.
ГЛАВА 14
Они ехали в той же карете, что и во время первого совместного путешествия. Он попытался почувствовать себя так же. Он постарался ощутить расслабленность и полный контроль над происходящим, как тогда.
Стефани просидела напротив него те три дня. Он мог постоянно видеть ее тогда – прекрасная актриса, полностью осознающая силу собственной красоты и очарования. Рассказывающая ему сказку, такую невероятную и вместе с тем полную вполне предсказуемых сюжетных поворотов, так что он мог получать удовольствие от умственных упражнений, предсказывая все, что она собиралась сказать – и угадывая почти каждый раз.
Он влюбился в нее еще тогда, подумал он с удивлением. Хотя, конечно, нет ничего серьезного в том, чтобы влюбиться. Влюбленность была совсем иным чувством, нежели любовь. Он задумался над тем, что испытывает сейчас. Он просто влюблен в нее? Или же он любит ее?
Он повернул голову и посмотрел на нее. Она была в нежно-зеленом – вся, даже туфли и лежащие на сиденье напротив перчатки были зелеными. Она выглядела спокойной и собранной. А ведь еще вчера она была невестой, подумал он. Вчера ночью она потеряла девственность. Но ничто в ее поведении не указывало, что такой знаменательный факт совсем недавно свершился в ее жизни. Она спокойно улыбнулась ему в ответ. Она встретилась с ним глазами, но не покраснела.
Он надеялся, что сегодня утром увидит ее потупленные глаза, стыдливый румянец – хоть что-то, что свидетельствовало бы о том, что она помнит о их близости прошлой ночью. Но она появилась за завтраком всего на минуту позже него. Она села и завела с ним непринужденную беседу, после чего съела внушительный завтрак. У нее даже не дрожали руки.
И, конечно, точно так же она вела себя в постели. Не было ни намека на страсть, которую он надеялся зажечь, хотя ее тело отвечало – хотя бы чтобы уменьшить боль от его вторжения. Было лишь небольшое волнение, которое заставило ее напрячься в самый первый момент – и за которым последовало достойное, покорное принятие брачного акта.
Он, конечно, немедленно воспламенился при виде ее стройного, тонкого тела. Тела почти атлетического сложения – странно употреблять подобные слова применительно к женщине.
– Расскажи мне о своих друзьях, – попросил он. – О Ривзах.
Может, ему удастся вернуть очарование первого путешествия. Глупо, но ему захотелось, чтобы на ней опять была кричащая шляпка с перьями – и чтобы она сидела напротив него.
– У них в семье было семеро детей, – начала она. – Шесть девочек и Том. Я по возрасту ближе к Мириам и дружила больше именно с ней. И с Томом.
Она беседовала с Томасом Ривзом и его женой не больше пятнадцати минут вчера, быстро переговорив с ними, прежде чем окунуться с головой в круговорот других гостей.
– Меня даже просили играть с ними, – сказала она. – Миссис Ривз говорила, что только я могу сохранить мир среди девочек. Мама, правда, считала, что меня принимают в этом доме потому, что я более благородного происхождения, чем они, а у миссис Ривз – светские амбиции. Но я так не думаю. Они были гораздо богаче нас. Правда, ни то, ни другое не имело значения, когда мы были детьми. Мы играли, играли и играли. Мы лазали по деревьям, плавали в речках и ныряли в озере – хотя все это было запрещено. Я была… Мама однажды назвала меня сорвиголовой. Боюсь, она была права.
– Любой, кто играет в крикет так же хорошо, как ты, должен быть сорвиголовой, – сказал он.
Смешно, но ему захотелось, чтобы он знал ее тогда. За последний месяц их знакомства он уловил всего несколько проблесков образа той живой, веселой девочки, которой она, должно быть, была в детстве.
– Когда я выросла, – продолжила она, вытягивая руки на коленях и глядя на них – кольцо выглядело странно новым и сверкающим, – папа предложил, чтобы я направила энергию в другое русло. И с тех пор я трудилась вместе с мамой, пока она была жива, а после ее смерти сама выполняла все обязанности в приходе. Но я не возражала. Мне нравилась такая жизнь.
Она рассказывала об этом во время первого путешествия, но тогда он слушал по-другому. Он думал, что она плетет увлекательную нить фантазий.
– И ваша дружба закончилась? – спросил он.
– В общем-то нет, – сказала она. – Они повзрослели. Когда я приняла приглашение на место гувернантки так далеко от дома, тяжелее всего было потерять эту дружбу. У Бернаби мне было позволено получать не более трех личных писем в год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Я причинил тебе сильную боль, дорогая? – спросил он.
– Нет. – Ее голос прозвучал очень высоко. Она постаралась взять себя в руки. – Вовсе нет, Алистер. Надеюсь, я доставила тебе удовольствие. – Она была довольна спокойным, ни к чему не обязывающим тоном, которым произнесла эти слова.
Некоторое время он молчал.
– Мне было приятно, – наконец, сказал он. – Благодарю тебя. Завтра это будет не так больно и не так.., смущающе.
– Я не смущена, – быстро сказала она, поворачивая к нему голову. Но она не различала его до конца в темноте. – Я старалась… Я… Мне понравилось. – Может быть, этого не следовало говорить. – Я надеюсь, что меньше чем через год смогу подарить тебе сына, Алистер.
Он сел на краю кровати, спиной к ней. Кажется, его спина согнулась. Она догадалась, что он оперся локтями о колени. Она видела его пальцы между волосами на голове. И тут он встал, после чего склонился над ней. Она почувствовала, как его пальцы легко касаются ее подбородка.
– Я оставлю тебя, чтобы ты поспала, – сказал он. – У тебя был тяжелый день, а завтра мы проведем все время в пути. Спасибо тебе за сегодняшний день, Стефани – за то, что вышла за меня замуж, за то, что развлекала наших гостей и.., за это. Я постараюсь быть хорошим мужем. Спокойной ночи.
– Алистер, – сказала она, когда он пошел к двери. Но когда он остановился и повернулся, она не нашла что сказать. «Пожалуйста, вернись в постель»? «Пожалуйста, позволь мне рассказать тебе, как прекрасно это было»? «Пожалуйста, позволь мне любить тебя»? – Я тоже постараюсь. Всю свою жизнь.
– Спокойной ночи, дорогая, – сказал он.
– Спокойной ночи, Алистер. «Спокойной ночи, любовь моя».
Она ощущала горечь и боль от того, что окончательное утверждение их брака было позади. Ей было холодно от того, что исчезло тепло его тела. Она чувствовала его запах на подушке и на себе.
Из нее вырвалось первое шумное всхлипывание. Потом она уткнулась лицом в подушку и позволила себе всласть поплакать от жалости к самой себе.
В конце концов, никто не видит, как она теряет достоинство и контроль. Она до смерти устала от достоинства и контроля.
Она не могла понять, почему уже через несколько минут после акта такой невероятной близости она ощутила такое одиночество, какого не испытывала никогда в своей жизни.
ГЛАВА 14
Они ехали в той же карете, что и во время первого совместного путешествия. Он попытался почувствовать себя так же. Он постарался ощутить расслабленность и полный контроль над происходящим, как тогда.
Стефани просидела напротив него те три дня. Он мог постоянно видеть ее тогда – прекрасная актриса, полностью осознающая силу собственной красоты и очарования. Рассказывающая ему сказку, такую невероятную и вместе с тем полную вполне предсказуемых сюжетных поворотов, так что он мог получать удовольствие от умственных упражнений, предсказывая все, что она собиралась сказать – и угадывая почти каждый раз.
Он влюбился в нее еще тогда, подумал он с удивлением. Хотя, конечно, нет ничего серьезного в том, чтобы влюбиться. Влюбленность была совсем иным чувством, нежели любовь. Он задумался над тем, что испытывает сейчас. Он просто влюблен в нее? Или же он любит ее?
Он повернул голову и посмотрел на нее. Она была в нежно-зеленом – вся, даже туфли и лежащие на сиденье напротив перчатки были зелеными. Она выглядела спокойной и собранной. А ведь еще вчера она была невестой, подумал он. Вчера ночью она потеряла девственность. Но ничто в ее поведении не указывало, что такой знаменательный факт совсем недавно свершился в ее жизни. Она спокойно улыбнулась ему в ответ. Она встретилась с ним глазами, но не покраснела.
Он надеялся, что сегодня утром увидит ее потупленные глаза, стыдливый румянец – хоть что-то, что свидетельствовало бы о том, что она помнит о их близости прошлой ночью. Но она появилась за завтраком всего на минуту позже него. Она села и завела с ним непринужденную беседу, после чего съела внушительный завтрак. У нее даже не дрожали руки.
И, конечно, точно так же она вела себя в постели. Не было ни намека на страсть, которую он надеялся зажечь, хотя ее тело отвечало – хотя бы чтобы уменьшить боль от его вторжения. Было лишь небольшое волнение, которое заставило ее напрячься в самый первый момент – и за которым последовало достойное, покорное принятие брачного акта.
Он, конечно, немедленно воспламенился при виде ее стройного, тонкого тела. Тела почти атлетического сложения – странно употреблять подобные слова применительно к женщине.
– Расскажи мне о своих друзьях, – попросил он. – О Ривзах.
Может, ему удастся вернуть очарование первого путешествия. Глупо, но ему захотелось, чтобы на ней опять была кричащая шляпка с перьями – и чтобы она сидела напротив него.
– У них в семье было семеро детей, – начала она. – Шесть девочек и Том. Я по возрасту ближе к Мириам и дружила больше именно с ней. И с Томом.
Она беседовала с Томасом Ривзом и его женой не больше пятнадцати минут вчера, быстро переговорив с ними, прежде чем окунуться с головой в круговорот других гостей.
– Меня даже просили играть с ними, – сказала она. – Миссис Ривз говорила, что только я могу сохранить мир среди девочек. Мама, правда, считала, что меня принимают в этом доме потому, что я более благородного происхождения, чем они, а у миссис Ривз – светские амбиции. Но я так не думаю. Они были гораздо богаче нас. Правда, ни то, ни другое не имело значения, когда мы были детьми. Мы играли, играли и играли. Мы лазали по деревьям, плавали в речках и ныряли в озере – хотя все это было запрещено. Я была… Мама однажды назвала меня сорвиголовой. Боюсь, она была права.
– Любой, кто играет в крикет так же хорошо, как ты, должен быть сорвиголовой, – сказал он.
Смешно, но ему захотелось, чтобы он знал ее тогда. За последний месяц их знакомства он уловил всего несколько проблесков образа той живой, веселой девочки, которой она, должно быть, была в детстве.
– Когда я выросла, – продолжила она, вытягивая руки на коленях и глядя на них – кольцо выглядело странно новым и сверкающим, – папа предложил, чтобы я направила энергию в другое русло. И с тех пор я трудилась вместе с мамой, пока она была жива, а после ее смерти сама выполняла все обязанности в приходе. Но я не возражала. Мне нравилась такая жизнь.
Она рассказывала об этом во время первого путешествия, но тогда он слушал по-другому. Он думал, что она плетет увлекательную нить фантазий.
– И ваша дружба закончилась? – спросил он.
– В общем-то нет, – сказала она. – Они повзрослели. Когда я приняла приглашение на место гувернантки так далеко от дома, тяжелее всего было потерять эту дружбу. У Бернаби мне было позволено получать не более трех личных писем в год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56