Карл смерил его взглядом.
— Значит, ты и есть король? Король жаков?
— Я прибыл заключить перемирие.
— Эти доспехи тебе не к лицу. С каких это пор мужичье стало рядиться в доспехи? Снять их! А его самого заковать в цепи!
У Гильома вырвался крик ярости:
— А ваше слово?
Карл Злой расхохотался:
— Рыцарское слово дают только рыцарю. А ты кто такой?
Гильом Каль попытался бежать, но его схватило множество крепких рук.
— Ты умрешь, король жаков! Но сначала я хочу, чтобы ты увидел, как перебьют твой сброд. Смотри же!
И действительно, битва при Мелло не замедлила начаться. По приказу Карла Наваррского Роберт Серкот и его английские рыцари атаковали левое крыло жаков. Те сразу поняли, что Каль попал в ловушку и больше не вернется. Лишившись своего вождя, они вдруг почувствовали себя потерянными. Ведь это он вселял в них мужество, вел вперед. Он был их душой, умом, совестью…
Конные жаки первыми обратились в бегство. Собственно, только у них и были какие-то шансы спастись. Остальные тоже побежали, пытаясь спрятаться на соседнем поле в высоких хлебах. Жалкое укрытие, откуда рыцари выгоняли их, как кроликов. Началась резня, безжалостная, методичная. К вечеру на равнине Мелло остались лишь тысячи мертвых.
Вместе с Карлом Гильом Каль присутствовал при трагическом конце своих товарищей. Настал последний акт драмы. Наваррец отдал приказ, его люди разожгли огонь, бросили туда железный треножник. Через некоторое время, когда тот раскалился добела, один из солдат вытащил его оттуда щипцами. Карл воскликнул:
— А вот и твоя корона, король жаков!
Перевернутый треножник, из обруча которого торчали три ножки, действительно походил на шутовскую корону. Два человека крепко держали Гильома. Когда раскаленное кольцо стиснуло ему голову, раздался ужасающий крик. Карл Злой и его приближенные поклонились.
— Нижайше склоняемся перед вами, ваше величество… Они забавлялись еще долго, пока, издав последний хрип,
Гильом Каль не лишился сознания. Король Наварры подал знак. Один из солдат приблизился к упавшему и ударом меча снес ему голову. Она покатилась по земле с намертво прикипевшим к ней треножником…
Карл Злой заключил:
— Завтра займемся остальными.
***
На следующий день, 9 июня, когда в Мелло и его окрестностях началась расправа над повстанцами, в Мо готовились к решительному столкновению. Капталь де Бюш знал, что ждать долее ему нет никакого смысла. Их было примерно пятьдесят рыцарей и столько же оруженосцев. Чтобы сдержать приступ, если он начнется сразу со всех сторон, этого явно недостаточно. Зато если они сами внезапно атакуют противника в лоб, то на узких улочках Мо одного эффекта неожиданности хватит, чтобы взять городок с налету. Капталь де Бюш отдал приказ: по коням! Герцог Орлеанский, брат короля, командовавший одним из полков при Пуатье, возглавил отряд вместе с капталем.
На том берегу Марны дикие выкрики, стихшие было за ночь, возобновились. Герцог Орлеанский подал знак; мост опустился, и оба рыцаря — победитель и побежденный при Пуатье — ринулись в атаку.
Франсуа находился в середине отряда. В упоении он несся бешеным галопом, а вокруг него гремели боевые кличи. Сразу с моста рыцари во весь опор вырывались на главную улицу. Ничто не могло их остановить. Железная масса вонзилась в толпу, как клин в дерево. Охваченные паникой жаки и городские обыватели кинулись врассыпную, толкая друг друга и натыкаясь на стены. Мечи, палицы, секиры, боевые цепы обрушились на них. Ручей крови хлынул по канавам до самой Марны.
На первом же перекрестке отряд разделился, и Франсуа оказался впереди. Его охватил приступ дурноты. Нет, это не бой. Противник не сражался, а бежал. Лишь у немногих имелось оружие, а среди бегущих попадалось немало женщин и детей. Франсуа удовлетворялся тем, что просто крутил цепом над головой; делать в этих обстоятельствах что-то иное было равнозначно убийству. Туссен прав: эта битва проклята… Франсуа заметил, что тот обнажил свой меч — впервые за последнее время. Отказавшись драться в настоящих боях, неужели он собирается теперь участвовать в резне? Невероятно!..
Зато вокруг них гасконцы капталя де Бюша предавались этому с большой охотой, отважно кромсая беззащитную человеческую плоть. Ужас мелькал в глазах жаков и обывателей Мо, которые поняли вдруг, что настал их смертный час. Собственной кровью приходилось им оплачивать цену бунта.
Но некоторые из них среди всеобщего ужаса нашли в себе мужество к сопротивлению. Отряд крестьян, вооруженных вилами и окованными железом палками сплотился в подобие каре и отчаянно сдерживал натиск рыцарей.
Все произошло очень быстро. Франсуа увидел вдруг, как Туссен бросился туда, подняв меч. Он еще услышал, как тот крикнул:
— Простите, господин мой!
И сразу же после этого:
— Я с вами, братья!
Туссен налетел на одного гасконца и несколькими ударами меча свалил наземь. Остальные рыцари, на мгновение приведенные в замешательство, повернулись к Туссену и накинулись на него все вчетвером. Но бывший соратник дю Геклена был другого закала, нежели простые крестьяне, вооруженные палками. От ударов боевого цепа он уворачивался простым движением головы, удары меча отбивал собственным мечом.
Жаки, поначалу удивленные этим неожиданным подкреплением, стали теперь действовать с ним заодно. С помощью своих орудий они пытались лишить равновесия рыцарей, окруживших Туссена. И вот один из них уже рухнул с железным грохотом…
Франсуа словно окаменел на коне, не способный ни двинуться, ни крикнуть. Вдруг перед ним пронеслось ужасное видение: капталь де Бюш с копьем наперевес летел прямо на Туссена, целя ему в спину. Франсуа крикнул:
— Туссен, берегись!
Туссен повернулся лицом к своему господину. На какое-то мгновение Франсуа успел перехватить его взгляд, потом последовал удар. Копье вонзилось в грудь оруженосца с такой силой, что наконечник вышел из спины. Франсуа услышал брань капталя, тянувшего к себе оружие в попытке высвободить его. Наконец, ему это удалось, и Туссен упал на землю, словно сломанная ребенком кукла.
Франсуа заплакал, сам того не сознавая. Его глаза оказались более чуткими, чем его ум, который все еще не мог постичь эту молниеносную и необъяснимую драму. Франсуа де Вивре соскочил с коня и бросился на колени перед своим оруженосцем. Вокруг него продолжался бой, но он этого не замечал.
Туссен его уже не видел. Его закатившиеся глаза сделались совершенно белыми. Сквозь дыру в груди видна была земля. Эта дыра была такой широкой, что в нее можно было просунуть руку. Только теперь до Франсуа дошло, что Туссен мертв и что именно поэтому он плачет… Он прошептал:
— Почему?
Жаки в беспорядке отступили. Гасконские рыцари преследовали их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
— Значит, ты и есть король? Король жаков?
— Я прибыл заключить перемирие.
— Эти доспехи тебе не к лицу. С каких это пор мужичье стало рядиться в доспехи? Снять их! А его самого заковать в цепи!
У Гильома вырвался крик ярости:
— А ваше слово?
Карл Злой расхохотался:
— Рыцарское слово дают только рыцарю. А ты кто такой?
Гильом Каль попытался бежать, но его схватило множество крепких рук.
— Ты умрешь, король жаков! Но сначала я хочу, чтобы ты увидел, как перебьют твой сброд. Смотри же!
И действительно, битва при Мелло не замедлила начаться. По приказу Карла Наваррского Роберт Серкот и его английские рыцари атаковали левое крыло жаков. Те сразу поняли, что Каль попал в ловушку и больше не вернется. Лишившись своего вождя, они вдруг почувствовали себя потерянными. Ведь это он вселял в них мужество, вел вперед. Он был их душой, умом, совестью…
Конные жаки первыми обратились в бегство. Собственно, только у них и были какие-то шансы спастись. Остальные тоже побежали, пытаясь спрятаться на соседнем поле в высоких хлебах. Жалкое укрытие, откуда рыцари выгоняли их, как кроликов. Началась резня, безжалостная, методичная. К вечеру на равнине Мелло остались лишь тысячи мертвых.
Вместе с Карлом Гильом Каль присутствовал при трагическом конце своих товарищей. Настал последний акт драмы. Наваррец отдал приказ, его люди разожгли огонь, бросили туда железный треножник. Через некоторое время, когда тот раскалился добела, один из солдат вытащил его оттуда щипцами. Карл воскликнул:
— А вот и твоя корона, король жаков!
Перевернутый треножник, из обруча которого торчали три ножки, действительно походил на шутовскую корону. Два человека крепко держали Гильома. Когда раскаленное кольцо стиснуло ему голову, раздался ужасающий крик. Карл Злой и его приближенные поклонились.
— Нижайше склоняемся перед вами, ваше величество… Они забавлялись еще долго, пока, издав последний хрип,
Гильом Каль не лишился сознания. Король Наварры подал знак. Один из солдат приблизился к упавшему и ударом меча снес ему голову. Она покатилась по земле с намертво прикипевшим к ней треножником…
Карл Злой заключил:
— Завтра займемся остальными.
***
На следующий день, 9 июня, когда в Мелло и его окрестностях началась расправа над повстанцами, в Мо готовились к решительному столкновению. Капталь де Бюш знал, что ждать долее ему нет никакого смысла. Их было примерно пятьдесят рыцарей и столько же оруженосцев. Чтобы сдержать приступ, если он начнется сразу со всех сторон, этого явно недостаточно. Зато если они сами внезапно атакуют противника в лоб, то на узких улочках Мо одного эффекта неожиданности хватит, чтобы взять городок с налету. Капталь де Бюш отдал приказ: по коням! Герцог Орлеанский, брат короля, командовавший одним из полков при Пуатье, возглавил отряд вместе с капталем.
На том берегу Марны дикие выкрики, стихшие было за ночь, возобновились. Герцог Орлеанский подал знак; мост опустился, и оба рыцаря — победитель и побежденный при Пуатье — ринулись в атаку.
Франсуа находился в середине отряда. В упоении он несся бешеным галопом, а вокруг него гремели боевые кличи. Сразу с моста рыцари во весь опор вырывались на главную улицу. Ничто не могло их остановить. Железная масса вонзилась в толпу, как клин в дерево. Охваченные паникой жаки и городские обыватели кинулись врассыпную, толкая друг друга и натыкаясь на стены. Мечи, палицы, секиры, боевые цепы обрушились на них. Ручей крови хлынул по канавам до самой Марны.
На первом же перекрестке отряд разделился, и Франсуа оказался впереди. Его охватил приступ дурноты. Нет, это не бой. Противник не сражался, а бежал. Лишь у немногих имелось оружие, а среди бегущих попадалось немало женщин и детей. Франсуа удовлетворялся тем, что просто крутил цепом над головой; делать в этих обстоятельствах что-то иное было равнозначно убийству. Туссен прав: эта битва проклята… Франсуа заметил, что тот обнажил свой меч — впервые за последнее время. Отказавшись драться в настоящих боях, неужели он собирается теперь участвовать в резне? Невероятно!..
Зато вокруг них гасконцы капталя де Бюша предавались этому с большой охотой, отважно кромсая беззащитную человеческую плоть. Ужас мелькал в глазах жаков и обывателей Мо, которые поняли вдруг, что настал их смертный час. Собственной кровью приходилось им оплачивать цену бунта.
Но некоторые из них среди всеобщего ужаса нашли в себе мужество к сопротивлению. Отряд крестьян, вооруженных вилами и окованными железом палками сплотился в подобие каре и отчаянно сдерживал натиск рыцарей.
Все произошло очень быстро. Франсуа увидел вдруг, как Туссен бросился туда, подняв меч. Он еще услышал, как тот крикнул:
— Простите, господин мой!
И сразу же после этого:
— Я с вами, братья!
Туссен налетел на одного гасконца и несколькими ударами меча свалил наземь. Остальные рыцари, на мгновение приведенные в замешательство, повернулись к Туссену и накинулись на него все вчетвером. Но бывший соратник дю Геклена был другого закала, нежели простые крестьяне, вооруженные палками. От ударов боевого цепа он уворачивался простым движением головы, удары меча отбивал собственным мечом.
Жаки, поначалу удивленные этим неожиданным подкреплением, стали теперь действовать с ним заодно. С помощью своих орудий они пытались лишить равновесия рыцарей, окруживших Туссена. И вот один из них уже рухнул с железным грохотом…
Франсуа словно окаменел на коне, не способный ни двинуться, ни крикнуть. Вдруг перед ним пронеслось ужасное видение: капталь де Бюш с копьем наперевес летел прямо на Туссена, целя ему в спину. Франсуа крикнул:
— Туссен, берегись!
Туссен повернулся лицом к своему господину. На какое-то мгновение Франсуа успел перехватить его взгляд, потом последовал удар. Копье вонзилось в грудь оруженосца с такой силой, что наконечник вышел из спины. Франсуа услышал брань капталя, тянувшего к себе оружие в попытке высвободить его. Наконец, ему это удалось, и Туссен упал на землю, словно сломанная ребенком кукла.
Франсуа заплакал, сам того не сознавая. Его глаза оказались более чуткими, чем его ум, который все еще не мог постичь эту молниеносную и необъяснимую драму. Франсуа де Вивре соскочил с коня и бросился на колени перед своим оруженосцем. Вокруг него продолжался бой, но он этого не замечал.
Туссен его уже не видел. Его закатившиеся глаза сделались совершенно белыми. Сквозь дыру в груди видна была земля. Эта дыра была такой широкой, что в нее можно было просунуть руку. Только теперь до Франсуа дошло, что Туссен мертв и что именно поэтому он плачет… Он прошептал:
— Почему?
Жаки в беспорядке отступили. Гасконские рыцари преследовали их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179