– Возьми мою.
Не отпуская мое платье, она втянула меня обратно в комнату, взяла одну из зажженных свечей и сунула мне в руку. Я схватила ее, вырвалась из цепких ручек и бросилась прочь, словно боясь, что она за мной погонится.
Задыхаясь, я вбежала в свою комнату. Страх не оставил меня и здесь, я не могла выбросить из головы бессвязное бормотание Сары, ибо чувствовала, что в нем скрывается какой-то важный смысл.
Какие сомнения терзали меня в ту ночь! Как мне хотелось излить кому-нибудь душу! Находясь рядом с Саймоном, я не могла не верить ему, не могла противиться его обаянию; думаю, расскажи я ему о подслушанном свидании и предложи он мне более или менее правдоподобное объяснение, я с готовностью поверила бы ему. Я приняла бы любые его оправдания, лишь бы они снимали с него подозрения в убийстве Габриеля и в покушении на меня и моего ребенка.
Нет, я не должна слушать Саймона, если хочу сохранить хладнокровие и объективность. Первый раз в жизни я ощутила, что не могу положиться на свой здравый смысл. Я оказалась во власти своих чувств к этому человеку. Это было унизительно и одновременно упоительно, ибо любовь всегда такова. Если раньше у меня оставались какие-то сомнения в том, что я люблю Саймона Редверза, в ту ночь они полностью развеялись.
Назавтра Агарь и Саймон покинули Кирклендские Забавы. Я попрощалась с ними – тепло с Агарью, прохладно с Саймоном. Перемена в моем отношении не укрылась от него и, кажется, его позабавила. Неужели он настолько циничен, с грустью подумала я.
После их отъезда я вернулась в свою комнату. Мне хотелось в тишине и спокойствии выработать план действий. Откладывать было нельзя, поскольку убийца уже, должно быть, хватился рясы.
Я безусловно доверяла только Мэри-Джейн, но чем она могла мне помочь? Впрочем, в сложившихся обстоятельствах преданная душа – это уже много. Может, отправиться к сэру Мэтью, показать ему мою находку и попросить послать людей обследовать подземный ход между домом и аббатством? Или рассказать все Рут? Однако в ней я не была уверена, и меня ничуть не удивило бы, окажись она в курсе происходящего, хотя едва ли она была главным действующим лицом. Сара? Ну, от нее не добьешься разумных поступков. А Люк. Я все еще цеплялась за версию, что он-то и есть мой главный враг.
Что же делать?..
Вдруг я заметила на полу возле двери конверт и поспешила подобрать его. Он был не надписан. Я открыла дверь – коридор был пуст. Видимо, письмо потихоньку подсунули под дверь несколько минут назад, когда я была погружена в размышления. Захлопнув дверь, я вскрыла конверт. Из него выпал листок, на котором дрожащими буквами было выведено:
«Немедленно уезжайте домой. Вы в большой опасности».
Я удивленно разглядывала письмо. Рука была мне незнакома, а неровные буквы ни о чем не говорили – возможно, автор письма, не поставивший своей подписи, намеренно изменил почерк. Бумага была без монограммы.
Кто сунул письмо мне под дверь? И что оно означает? Может быть, это очередная уловка преступника? Так или иначе, а листок бумаги – это уже вполне вещественная улика. Никто не сможет утверждать, что он мне померещился.
Я подошла к окну и выглянула на улицу. Сердце мое оглушительно забилось, ибо я увидела торопливо удаляющуюся фигурку и узнала ее – это была Дамарис! Значит, это она незаметно прокралась в дом и оставила письмо. Но зачем?
У меня не было сомнений, что Дамарис участвует в заговоре против меня. Что еще я могла подумать, если она видела монаха вместе со мной, а потом отрицала это? Я еще раз взглянула на письмо. Не может быть, чтобы она действовала заодно с Саймоном... Но я должна посмотреть в лицо фактам и признать правду: я застала их вдвоем в рождественскую ночь, и то, что я услышала и увидела, глубоко меня потрясло. И все же подозревать Саймона было невыносимо. Что бы ни говорил мне разум, глупое женское сердце не соглашалось с ним.
Кто-то послал Дамарис в Забавы с этим письмом. Но кто? Люк? Он мог бы обойтись без посторонней помощи. Доктор Смит? Я всмотрелась в почерк, но он нисколько не напоминал почерк доктора, который был мне знаком. И тут я вспомнила о своем посещении их дома и о бледной женщине, которая так разочаровала доктора, что он всецело посвятил себя работе. Дрожащим пером могла водить слабая рука больной, особенно если она была чем-то встревожена.
Я положила письмо в карман, закуталась в теплый плащ и вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице, я остановилась у двери на галерею менестрелей, приотворила ее и заглянула внутрь, ибо у меня было опасение, что там может кто-то прятаться.
Галерея была пуста.
Я продолжила свой путь, пересекла холл и вышла из дома. На меня набросился холодный ветер, но плотный плащ надежно защищал от непогоды. Я быстро зашагала прочь от дома, оглянувшись лишь один раз, чтобы убедиться, что за мной никто не идет. Я никого не заметила, однако это не означало, что из окна за мной не следят чьи-нибудь зоркие глаза.
Путь к дому Смитов я проделала, ни разу не остановившись. В этот раз дом показался мне еще более унылым и темным. Жалюзи на окнах были опущены, ветер шумел в ветвях высоких елей у входа.
На звонок, как и в прошлый раз, вышла горничная.
– Доктора нет дома, миссис Роквелл, – сообщила она.
– Я пришла навестить миссис Смит.
На лице горничной отразилось удивление.
– Сейчас я доложу ей о вашем приходе.
– Пожалуйста, скажите миссис Смит, что мне надо видеть ее по делу чрезвычайной важности.
Горничная удалилась с явной неохотой, я же стала соображать, что мне делать, если миссис Смит откажется меня принять. Тогда я поговорю с Дамарис и потребую, чтобы она призналась, от кого была записка, почему она отрицала, что видела монаха, и какова ее роль в заговоре против меня. Ей придется сказать мне правду!
Спустя несколько минут вернулась горничная.
– Миссис Смит вас примет, – объявила она и провела меня наверх, в уже знакомую комнату.
К моему удивлению, здесь находилась не только миссис Смит, но и Дамарис. Она стояла возле сидевшей в кресле матери, словно ища у нее защиты. Миссис Смит показалась мне еще более изможденной, ее огромные глаза горели какой-то непонятной мне решимостью.
– Доброе утро, миссис Роквелл, – тихим голосом приветствовала она меня. – Рада вас видеть.
Я приблизилась и пожала ее протянутую руку. Горничная вышла, прикрыв дверь, и мы остались втроем.
– Зачем вы пришли сюда? – быстро спросила она. – Это сейчас самое опасное для вас место.
Я вытащила из кармана письмо и протянула ей.
– Вы показывали его кому-нибудь еще?
– Ни единой душе.
– Почему же вы пришли ко мне?
– Потому что полагаю, что именно вы прислали мне эту записку. Я видела, как Дамарис выходила из Забав.
Она молчала. Не выдержав, я крикнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Не отпуская мое платье, она втянула меня обратно в комнату, взяла одну из зажженных свечей и сунула мне в руку. Я схватила ее, вырвалась из цепких ручек и бросилась прочь, словно боясь, что она за мной погонится.
Задыхаясь, я вбежала в свою комнату. Страх не оставил меня и здесь, я не могла выбросить из головы бессвязное бормотание Сары, ибо чувствовала, что в нем скрывается какой-то важный смысл.
Какие сомнения терзали меня в ту ночь! Как мне хотелось излить кому-нибудь душу! Находясь рядом с Саймоном, я не могла не верить ему, не могла противиться его обаянию; думаю, расскажи я ему о подслушанном свидании и предложи он мне более или менее правдоподобное объяснение, я с готовностью поверила бы ему. Я приняла бы любые его оправдания, лишь бы они снимали с него подозрения в убийстве Габриеля и в покушении на меня и моего ребенка.
Нет, я не должна слушать Саймона, если хочу сохранить хладнокровие и объективность. Первый раз в жизни я ощутила, что не могу положиться на свой здравый смысл. Я оказалась во власти своих чувств к этому человеку. Это было унизительно и одновременно упоительно, ибо любовь всегда такова. Если раньше у меня оставались какие-то сомнения в том, что я люблю Саймона Редверза, в ту ночь они полностью развеялись.
Назавтра Агарь и Саймон покинули Кирклендские Забавы. Я попрощалась с ними – тепло с Агарью, прохладно с Саймоном. Перемена в моем отношении не укрылась от него и, кажется, его позабавила. Неужели он настолько циничен, с грустью подумала я.
После их отъезда я вернулась в свою комнату. Мне хотелось в тишине и спокойствии выработать план действий. Откладывать было нельзя, поскольку убийца уже, должно быть, хватился рясы.
Я безусловно доверяла только Мэри-Джейн, но чем она могла мне помочь? Впрочем, в сложившихся обстоятельствах преданная душа – это уже много. Может, отправиться к сэру Мэтью, показать ему мою находку и попросить послать людей обследовать подземный ход между домом и аббатством? Или рассказать все Рут? Однако в ней я не была уверена, и меня ничуть не удивило бы, окажись она в курсе происходящего, хотя едва ли она была главным действующим лицом. Сара? Ну, от нее не добьешься разумных поступков. А Люк. Я все еще цеплялась за версию, что он-то и есть мой главный враг.
Что же делать?..
Вдруг я заметила на полу возле двери конверт и поспешила подобрать его. Он был не надписан. Я открыла дверь – коридор был пуст. Видимо, письмо потихоньку подсунули под дверь несколько минут назад, когда я была погружена в размышления. Захлопнув дверь, я вскрыла конверт. Из него выпал листок, на котором дрожащими буквами было выведено:
«Немедленно уезжайте домой. Вы в большой опасности».
Я удивленно разглядывала письмо. Рука была мне незнакома, а неровные буквы ни о чем не говорили – возможно, автор письма, не поставивший своей подписи, намеренно изменил почерк. Бумага была без монограммы.
Кто сунул письмо мне под дверь? И что оно означает? Может быть, это очередная уловка преступника? Так или иначе, а листок бумаги – это уже вполне вещественная улика. Никто не сможет утверждать, что он мне померещился.
Я подошла к окну и выглянула на улицу. Сердце мое оглушительно забилось, ибо я увидела торопливо удаляющуюся фигурку и узнала ее – это была Дамарис! Значит, это она незаметно прокралась в дом и оставила письмо. Но зачем?
У меня не было сомнений, что Дамарис участвует в заговоре против меня. Что еще я могла подумать, если она видела монаха вместе со мной, а потом отрицала это? Я еще раз взглянула на письмо. Не может быть, чтобы она действовала заодно с Саймоном... Но я должна посмотреть в лицо фактам и признать правду: я застала их вдвоем в рождественскую ночь, и то, что я услышала и увидела, глубоко меня потрясло. И все же подозревать Саймона было невыносимо. Что бы ни говорил мне разум, глупое женское сердце не соглашалось с ним.
Кто-то послал Дамарис в Забавы с этим письмом. Но кто? Люк? Он мог бы обойтись без посторонней помощи. Доктор Смит? Я всмотрелась в почерк, но он нисколько не напоминал почерк доктора, который был мне знаком. И тут я вспомнила о своем посещении их дома и о бледной женщине, которая так разочаровала доктора, что он всецело посвятил себя работе. Дрожащим пером могла водить слабая рука больной, особенно если она была чем-то встревожена.
Я положила письмо в карман, закуталась в теплый плащ и вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице, я остановилась у двери на галерею менестрелей, приотворила ее и заглянула внутрь, ибо у меня было опасение, что там может кто-то прятаться.
Галерея была пуста.
Я продолжила свой путь, пересекла холл и вышла из дома. На меня набросился холодный ветер, но плотный плащ надежно защищал от непогоды. Я быстро зашагала прочь от дома, оглянувшись лишь один раз, чтобы убедиться, что за мной никто не идет. Я никого не заметила, однако это не означало, что из окна за мной не следят чьи-нибудь зоркие глаза.
Путь к дому Смитов я проделала, ни разу не остановившись. В этот раз дом показался мне еще более унылым и темным. Жалюзи на окнах были опущены, ветер шумел в ветвях высоких елей у входа.
На звонок, как и в прошлый раз, вышла горничная.
– Доктора нет дома, миссис Роквелл, – сообщила она.
– Я пришла навестить миссис Смит.
На лице горничной отразилось удивление.
– Сейчас я доложу ей о вашем приходе.
– Пожалуйста, скажите миссис Смит, что мне надо видеть ее по делу чрезвычайной важности.
Горничная удалилась с явной неохотой, я же стала соображать, что мне делать, если миссис Смит откажется меня принять. Тогда я поговорю с Дамарис и потребую, чтобы она призналась, от кого была записка, почему она отрицала, что видела монаха, и какова ее роль в заговоре против меня. Ей придется сказать мне правду!
Спустя несколько минут вернулась горничная.
– Миссис Смит вас примет, – объявила она и провела меня наверх, в уже знакомую комнату.
К моему удивлению, здесь находилась не только миссис Смит, но и Дамарис. Она стояла возле сидевшей в кресле матери, словно ища у нее защиты. Миссис Смит показалась мне еще более изможденной, ее огромные глаза горели какой-то непонятной мне решимостью.
– Доброе утро, миссис Роквелл, – тихим голосом приветствовала она меня. – Рада вас видеть.
Я приблизилась и пожала ее протянутую руку. Горничная вышла, прикрыв дверь, и мы остались втроем.
– Зачем вы пришли сюда? – быстро спросила она. – Это сейчас самое опасное для вас место.
Я вытащила из кармана письмо и протянула ей.
– Вы показывали его кому-нибудь еще?
– Ни единой душе.
– Почему же вы пришли ко мне?
– Потому что полагаю, что именно вы прислали мне эту записку. Я видела, как Дамарис выходила из Забав.
Она молчала. Не выдержав, я крикнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75