Ваша очередь.
Встав рядом с ним, я стянула перчатку и нагнулась над колодцем. Вокруг царила тишина, я была одна в этом пустынном месте с Саймоном Редверзом, и никто кроме него не знал, где я нахожусь. Капли ледяной воды упали на мою ладонь. Саймон стоял у меня за спиной, и на мгновение меня охватила паника. Я мысленно увидела его закутанным в черную монашескую рясу.
Нет, только не Саймон, взмолилась я. И так сильно было мое желание, что я не успела подумать ни о чем другом.
Он придвинулся ко мне почти вплотную, я ощутила тепло его тела и затаила дыхание, ожидая чего-то ужасного. Потом я выпрямилась и резко обернулась. Он тут же отступил на шаг. Но зачем он подходил ко мне так близко? Зачем?
– Не забудьте свое желание, – сказал он, – и не вытирайте руку. Впрочем, я, кажется, знаю, что вы загадали.
– В самом деле?
– Это нетрудно. Вы шепнули про себя: «Хочу, чтобы родился мальчик».
– Здесь очень холодно.
– Это от воды – она в самом деле ледяная. Должно быть, из-за известняка.
Он смотрел поверх моей головы, в его взгляде вдруг появилось волнение. Неожиданно возле нас возник человек. Я не заметила его приближения, а Саймон, видимо, заметил.
– Что, пришли загадать желание? – приветливо сказал незнакомец.
– Разве можно удержаться, – отозвался Саймон.
– Люди сюда со всей округи съезжаются, чтобы, значит, попросить о чем-нибудь колодец да поглядеть на пещеру мамаши Шиптон.
– Это и впрямь интересно, – промолвила я.
– Да уж, так оно и есть. Саймон собрал мои свертки.
– Не забудьте – вода должна высохнуть, – напомнил он мне, и я не стала надевать перчатку.
Он властным жестом взял меня за руку и повел прочь от колодца, вверх по улочкам, ведущим к замку.
Люк и Дамарис уже ждали нас в гостинице, и, выпив по чашке чаю, мы отправились в обратный путь.
Уже сгущались сумерки, когда мы добрались до Киркленд Морсайд. Высадив Дамарис у дома доктора, Саймон отвез нас с Люком в Забавы.
Я поднялась к себе, на душе у меня было тяжело. Подозрения терзали меня с новой силой. Почему я так испугалась, наклонившись над колодцем? О чем думал Саймон, стоя рядом со мной? Вынашивал ли он замысел, осуществлению которого помешал случайный прохожий?
Но больше всего меня озадачивало мое собственное поведение. Как я ни иронизировала по поводу чудесных свойств Капающего колодца, я все же задумала желание и теперь горячо надеялась, что оно сбудется.
Пожалуйста, только не Саймон.
Но почему? Какая мне разница – Люк или Саймон? Нет, к чему обманывать себя – мне не все равно. Кажется, именно в тот день я начала догадываться об истинной природе моих чувств к этому человеку. Я не испытывала к нему нежности, но только в его обществе ощущала, что живу по-настоящему. Я часто сердилась на него, но ссориться с ним было интереснее, чем мириться с кем-либо другим. Я дорожила его высоким мнением о моем здравом смысле и была счастлива оттого, что он ставил здравый смысл выше всех других качеств. С каждой новой встречей мое отношение к нему менялось, я все больше подпадала под обаяние его сильной личности.
Только теперь, когда Саймон занял такое важное место в моей жизни, я поняла характер своей привязанности к Габриелю. Я любила Габриеля, но не была в него влюблена. Я стала его женой, ибо он нуждался в защите, и я была готова его защищать; я полагала, что для брака достаточно моего желания сделать Габриеля счастливым, получив взамен возможность покинуть опостылевший родительский дом. Вот почему мне было так трудно вспомнить его лицо; вот почему, потеряв его, я продолжала смотреть в будущее с радостным ожиданием. Со смертью мужа жизнь для меня не кончилась, и причиной тому был не только ребенок, которого я носила под сердцем, но и Саймон... И сегодня, стоя у колодца, я взмолилась от всей души: пожалуйста, только не Саймон!
Я начала замечать, что окружающие ведут себя со мной как-то странно. Не раз я перехватывала взгляды, которыми они украдкой обменивались, даже сэр Мэтью держался как-то настороженно. Смысл происходящего открыла мне Сара, и это открытие встревожило меня больше, чем все предыдущие.
Однажды я зашла к ней в комнату и обнаружила ее за починкой крестильной рубашечки.
– Рада тебя видеть, – приветствовала она меня. – Помнится, тебе нравились мои гобелены.
– Они мне и сейчас нравятся, – заверила я, – чудесная работа. Можно посмотреть последний?
Она строго взглянула на меня.
– Тебе в самом деле интересно?
– Разумеется.
Она хихикнула, отложила крестильную рубашечку, поднялась и схватила меня за руку. Потом на секунду застыла, сморщив личико.
– Я никому его не показываю, – прошептала она, – он еще не закончен.
– В таком случае не буду настаивать. А когда вы его закончите?
Лицо у нее стало такое, будто она вот-вот расплачется.
– Как я могу его закончить, если я не знаю! Я думала, ты мне поможешь. Ты ведь сказала, что он не убивал себя. Ты сказала.
Я напряженно ждала продолжения, однако тетя Сара уже потеряла нить разговора и перескочила на другую тему.
– Крестильная рубашечка была порвана, – спокойно сообщила она.
– Неужели? Но расскажите мне поподробней о гобелене.
– Я не хотела никому показывать раньше времени. Это все Люк...
– Люк? – вскричала я, сердце мое отчаянно забилось.
– Такой непоседливый... Заплакал, когда его поднесли к купели, и порвал рубашечку. С тех пор никто не догадался ее починить. Хотя она ведь не была нужна.
– Вы почините ее так, что она будет как новая, я уверена, – сказала я, и старушка просияла.
– Загвоздка в тебе... – пробормотала она. – Не знаю, куда поместить тебя. Потому-то.
– Не знаете, куда поместить меня? – озадаченно переспросила я.
– Я уже закончила Габриеля... и собаку. Славная была собачка. Только имя странное – Пятница.
– Тетя Сара, что вам известно о Пятнице?
– Бедный Пятница, такой милый песик, и такой верный. Должно быть, из-за этого. Интересно, дорогая, как твой малыш будет вести себя во время крестин? Маленькие Роквеллы всегда такие непослушные... Я сама выстираю рубашечку.
– Что вы хотели сказать о Пятнице, тетя Сара? Она сочувственно взглянула на меня.
– Это была твоя собака, тебе лучше знать. Но я никому не позволю к ней притронуться. Ее очень трудно гладить, особенно гофрировку. Я гладила ее для Люка. И для Габриеля.
– Тетя Сара, – сказала я, повинуясь внезапному порыву, – покажите мне этот гобелен.
В ее глазах мелькнул лукавый огонек.
– Но он не закончен, и я не хотела его никому показывать. До поры до времени.
– Почему? Вы же показывали мне предыдущий, а он тоже не был закончен.
– То было совсем другое дело. Тогда я знала...
– Знали? Она кивнула.
– Понимаешь, я не знаю, куда поместить тебя.
– Но я же здесь.
Она склонила голову набок и взглянула на меня блестящими птичьими глазками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Встав рядом с ним, я стянула перчатку и нагнулась над колодцем. Вокруг царила тишина, я была одна в этом пустынном месте с Саймоном Редверзом, и никто кроме него не знал, где я нахожусь. Капли ледяной воды упали на мою ладонь. Саймон стоял у меня за спиной, и на мгновение меня охватила паника. Я мысленно увидела его закутанным в черную монашескую рясу.
Нет, только не Саймон, взмолилась я. И так сильно было мое желание, что я не успела подумать ни о чем другом.
Он придвинулся ко мне почти вплотную, я ощутила тепло его тела и затаила дыхание, ожидая чего-то ужасного. Потом я выпрямилась и резко обернулась. Он тут же отступил на шаг. Но зачем он подходил ко мне так близко? Зачем?
– Не забудьте свое желание, – сказал он, – и не вытирайте руку. Впрочем, я, кажется, знаю, что вы загадали.
– В самом деле?
– Это нетрудно. Вы шепнули про себя: «Хочу, чтобы родился мальчик».
– Здесь очень холодно.
– Это от воды – она в самом деле ледяная. Должно быть, из-за известняка.
Он смотрел поверх моей головы, в его взгляде вдруг появилось волнение. Неожиданно возле нас возник человек. Я не заметила его приближения, а Саймон, видимо, заметил.
– Что, пришли загадать желание? – приветливо сказал незнакомец.
– Разве можно удержаться, – отозвался Саймон.
– Люди сюда со всей округи съезжаются, чтобы, значит, попросить о чем-нибудь колодец да поглядеть на пещеру мамаши Шиптон.
– Это и впрямь интересно, – промолвила я.
– Да уж, так оно и есть. Саймон собрал мои свертки.
– Не забудьте – вода должна высохнуть, – напомнил он мне, и я не стала надевать перчатку.
Он властным жестом взял меня за руку и повел прочь от колодца, вверх по улочкам, ведущим к замку.
Люк и Дамарис уже ждали нас в гостинице, и, выпив по чашке чаю, мы отправились в обратный путь.
Уже сгущались сумерки, когда мы добрались до Киркленд Морсайд. Высадив Дамарис у дома доктора, Саймон отвез нас с Люком в Забавы.
Я поднялась к себе, на душе у меня было тяжело. Подозрения терзали меня с новой силой. Почему я так испугалась, наклонившись над колодцем? О чем думал Саймон, стоя рядом со мной? Вынашивал ли он замысел, осуществлению которого помешал случайный прохожий?
Но больше всего меня озадачивало мое собственное поведение. Как я ни иронизировала по поводу чудесных свойств Капающего колодца, я все же задумала желание и теперь горячо надеялась, что оно сбудется.
Пожалуйста, только не Саймон.
Но почему? Какая мне разница – Люк или Саймон? Нет, к чему обманывать себя – мне не все равно. Кажется, именно в тот день я начала догадываться об истинной природе моих чувств к этому человеку. Я не испытывала к нему нежности, но только в его обществе ощущала, что живу по-настоящему. Я часто сердилась на него, но ссориться с ним было интереснее, чем мириться с кем-либо другим. Я дорожила его высоким мнением о моем здравом смысле и была счастлива оттого, что он ставил здравый смысл выше всех других качеств. С каждой новой встречей мое отношение к нему менялось, я все больше подпадала под обаяние его сильной личности.
Только теперь, когда Саймон занял такое важное место в моей жизни, я поняла характер своей привязанности к Габриелю. Я любила Габриеля, но не была в него влюблена. Я стала его женой, ибо он нуждался в защите, и я была готова его защищать; я полагала, что для брака достаточно моего желания сделать Габриеля счастливым, получив взамен возможность покинуть опостылевший родительский дом. Вот почему мне было так трудно вспомнить его лицо; вот почему, потеряв его, я продолжала смотреть в будущее с радостным ожиданием. Со смертью мужа жизнь для меня не кончилась, и причиной тому был не только ребенок, которого я носила под сердцем, но и Саймон... И сегодня, стоя у колодца, я взмолилась от всей души: пожалуйста, только не Саймон!
Я начала замечать, что окружающие ведут себя со мной как-то странно. Не раз я перехватывала взгляды, которыми они украдкой обменивались, даже сэр Мэтью держался как-то настороженно. Смысл происходящего открыла мне Сара, и это открытие встревожило меня больше, чем все предыдущие.
Однажды я зашла к ней в комнату и обнаружила ее за починкой крестильной рубашечки.
– Рада тебя видеть, – приветствовала она меня. – Помнится, тебе нравились мои гобелены.
– Они мне и сейчас нравятся, – заверила я, – чудесная работа. Можно посмотреть последний?
Она строго взглянула на меня.
– Тебе в самом деле интересно?
– Разумеется.
Она хихикнула, отложила крестильную рубашечку, поднялась и схватила меня за руку. Потом на секунду застыла, сморщив личико.
– Я никому его не показываю, – прошептала она, – он еще не закончен.
– В таком случае не буду настаивать. А когда вы его закончите?
Лицо у нее стало такое, будто она вот-вот расплачется.
– Как я могу его закончить, если я не знаю! Я думала, ты мне поможешь. Ты ведь сказала, что он не убивал себя. Ты сказала.
Я напряженно ждала продолжения, однако тетя Сара уже потеряла нить разговора и перескочила на другую тему.
– Крестильная рубашечка была порвана, – спокойно сообщила она.
– Неужели? Но расскажите мне поподробней о гобелене.
– Я не хотела никому показывать раньше времени. Это все Люк...
– Люк? – вскричала я, сердце мое отчаянно забилось.
– Такой непоседливый... Заплакал, когда его поднесли к купели, и порвал рубашечку. С тех пор никто не догадался ее починить. Хотя она ведь не была нужна.
– Вы почините ее так, что она будет как новая, я уверена, – сказала я, и старушка просияла.
– Загвоздка в тебе... – пробормотала она. – Не знаю, куда поместить тебя. Потому-то.
– Не знаете, куда поместить меня? – озадаченно переспросила я.
– Я уже закончила Габриеля... и собаку. Славная была собачка. Только имя странное – Пятница.
– Тетя Сара, что вам известно о Пятнице?
– Бедный Пятница, такой милый песик, и такой верный. Должно быть, из-за этого. Интересно, дорогая, как твой малыш будет вести себя во время крестин? Маленькие Роквеллы всегда такие непослушные... Я сама выстираю рубашечку.
– Что вы хотели сказать о Пятнице, тетя Сара? Она сочувственно взглянула на меня.
– Это была твоя собака, тебе лучше знать. Но я никому не позволю к ней притронуться. Ее очень трудно гладить, особенно гофрировку. Я гладила ее для Люка. И для Габриеля.
– Тетя Сара, – сказала я, повинуясь внезапному порыву, – покажите мне этот гобелен.
В ее глазах мелькнул лукавый огонек.
– Но он не закончен, и я не хотела его никому показывать. До поры до времени.
– Почему? Вы же показывали мне предыдущий, а он тоже не был закончен.
– То было совсем другое дело. Тогда я знала...
– Знали? Она кивнула.
– Понимаешь, я не знаю, куда поместить тебя.
– Но я же здесь.
Она склонила голову набок и взглянула на меня блестящими птичьими глазками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75