..»
Между тем наглому самозванцу показалось, будто он победил в споре, самодовольный, он пошел напролом к своей главной цели.
— Ну вот, теперь, когда я исполнил третье ваше желание, графиня, ничто уже не может помешать тому, чтобы вы стали моей женой! Ваше сопротивление только распаляет меня, о прекраснейшая из прекраснейших женщин!
— Не торопитесь, — сухо сказала Анна. — Искренность ваших комплиментов еще требует доказательств. Третье желание только обещано, но не исполнено. Кроме того, мне известно, что вы содержите уже не один десяток так называемых жен.
— Да, мусульманский закон, который я принял, это не возбраняет.
— Но христианский закон, которому я верна, считает это мерзостью. Если вы будете добиваться моей руки, вам необходимо будет упразднить нынешний гарем…
И самозванцу пришлось сбросить маску. Речь его стала грубой и вызывающей:
— Но вы же не царского рода, графиня. Зачем ломаться? В конце концов, мы можем обойтись без празднеств и священников!..
В эту минуту в комнату стремительно вошел один из придворных и, приблизившись к эмиру, пошептал ему на ухо.
Тот поковырял в ухе пальцем и сказал:
— Если будете упрямиться, графиня, я перепродам вас как свою собственность одному из мужей, которые образуют сердцевину моего государства.
И — подал знак пригласить своих высоких покровителей.
У Иосифа, сидевшего на корточках возле кресла госпожи, перехватило дыхание, он быстро надвинул чалму на самые глаза — в покои вошли знакомые ему лица: рыжебородый, захвативший корабль, и юркий, черноволосый господинчик в куцей шапчонке — «князь тьмы».
Эмир-самозванец вскочил с кресла, сделал рукой приглашающий жест.
— Женщина, о которой мне говорили, и впрямь прекрасна, потомство от нее было бы способно обновить нашу кровь и укрепить наш род, — сказал «князь тьмы», бывший, видимо, одним из главных наставников эмира. — Но я чувствую здесь могучую постороннюю волю. Пожалуй, самым разумным было бы лишить эту женщину жизни. Даже в рабыни она не годится: волны ее влияния возбуждают непокорность.
Рыжебородый переглянулся с самозванцем. Иосиф вдруг приметил, как похожи эти люди. Впрочем, их родство тут же и подтвердилось.
— Брат мой, — сказал эмир, обращаясь к рыжебородому, — велю тебе обдумать слова великого учителя и через неделю дать мне добрый совет.
Все трое повернулись и вышли из покоев.
— Все пропало, — горько воскликнул Иосиф. — Милая госпожа, я виноват в том, что навлек на вас ненависть этих людей! Мне хорошо знакомы оба негодяя, особенно черноволосый. Я давно уже веду с ним борьбу не на жизнь, а на смерть!
Бледная графиня положила руку на плечо Иосифа. Она не поняла его порыва, поняла только, что он сочувствует ей и любит ее.
— Ничего не бойся. Теперь вполне прояснился день нашей жизни. Если несколько минут назад я еще колебалась, колебаний больше нет. Бежать, только бежать, чем бы ни кончилось… Для себя я решила твердо: лучше смерть, чем прислуживание шайке негодяев…
На следующий день к вечеру слуга привел графиню и Иосифа на берег озера в дворцовом парке. На берегу поджидал дюжий матрос с превосходной парусной лодкой.
Они сели, и матрос взялся за весла.
Лодка подошла к огромным железным воротам в крепостной стене, железные ворота медленно поднялись, пропустив лодку в залив.
В заливе матрос поднял парус и, ловко маневрируя, повел лодку к скалам, ограждавшим часть залива, тогда как другая его часть была закрыта огромной цепью, перекинутой от одной сторожевой башни, служившей маяком, до другой.
— Смотри, кругом стража, — прошептала графиня. — Однако же выхода нет, учись управлять парусами…
Конечно, матрос был приставлен, чтобы следить за госпожой. Он мог быть опытным шпионом, но Иосиф вскоре установил, что матрос слабо говорит по-испански и вовсе не понимает, когда графиня переходит на итальянский.
Хотя матрос усердно исполнял порученное дело, все же он был достаточно общителен. Попросив воды для графини, Иосиф убедил его в том, что прогуливаться в заливе, не имея на борту ни кувшина пресной воды, никак не годится.
— Запасы пресной воды и пищи запрещены, — признался матрос. — Однако, я думаю, мои начальники позволят брать хотя бы немного воды. В самом деле, я тоже испытываю жажду, а ведь сегодня еще не так жарко, как вчера…
Это было великолепным отдыхом — скользить по спокойным водам залива, любуясь старинным дворцом. Он был окружен высокими зубчатыми стенами, по которым, говорят, легко проезжала четверка запряженных лошадей.
Город поднимался на холмы, утопая в садах, — так, по крайней мере, казалось.
В оранжевых лучах заката зрелище свободной жизни навевало тоску и надежду.
Графиня глядела по сторонам, Иосиф следил за действиями матроса, но, чтобы не возбуждать подозрений, не просил никаких объяснений…
Прогулки совершались ежедневно. Возвращаясь во дворец, графиня всякий раз благодарила матроса и всякий раз дарила ему какую-либо безделушку.
Скорее всего, матрос сообщал о подарках, но могло быть и так, что он утаивал их для себя. Однако подарки не расхолаживали матроса, он вел себя ровно и сдержанно, как и в первый день знакомства.
В последнюю перед побегом ночь Иосиф не спал. Увы, он не достиг еще той степени совершенства, когда человек вовсе не беспокоится о том, что произойдет, потому что заранее делает все возможное, чтобы будущие события сложились наиболее благоприятно.
Иосиф научился неплохо управлять собою (спасибо доктору Шубову!) и, конечно, заставил бы себя уснуть, чтобы освежить к утру силы, но его угнетала неясность многих обстоятельств. Разве можно было получить подлинную свободу, убежав от пиратов?
Вспомнились слова рыжебородого о том, что «люди не умнеют и никогда не поумнеют, над ними стояла и стоять будет иная воля», стало быть, воля шайки, сплотившейся ради узурпации власти над людьми, ради их эксплуатации и духовной кабалы.
«Лжешь, лжешь, — возмущенно шептал Иосиф, следя за огромной луной, заглядывавшей в крошечное оконце его жалкой конуры. — Дело не в уме, — дело в любви к родине, в совести, в нравственной высоте мысли и чувства. Ум, стремящийся не к истине, а к выгоде, бесполезен или вреден. Вся сила человека — в том, чтобы усвоить как можно больше опыта предков, опыт не передается по наследству и, увы, до сих пор не наращивается ни школьным, ни институтским образованием. Странное дело, самое важное, самое главное для человека остается в стороне: как сберечь здоровье народа, как лучше всего развить его созидательные силы, как разумнее жить среди людей, к чему стремиться, что ценить… Насильники и эксплуататоры столетиями мешают людям овладеть горьким опытом своей жизни, понять, какие роковые ошибки допустили их предшественники, чтобы не повторять ошибок в будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Между тем наглому самозванцу показалось, будто он победил в споре, самодовольный, он пошел напролом к своей главной цели.
— Ну вот, теперь, когда я исполнил третье ваше желание, графиня, ничто уже не может помешать тому, чтобы вы стали моей женой! Ваше сопротивление только распаляет меня, о прекраснейшая из прекраснейших женщин!
— Не торопитесь, — сухо сказала Анна. — Искренность ваших комплиментов еще требует доказательств. Третье желание только обещано, но не исполнено. Кроме того, мне известно, что вы содержите уже не один десяток так называемых жен.
— Да, мусульманский закон, который я принял, это не возбраняет.
— Но христианский закон, которому я верна, считает это мерзостью. Если вы будете добиваться моей руки, вам необходимо будет упразднить нынешний гарем…
И самозванцу пришлось сбросить маску. Речь его стала грубой и вызывающей:
— Но вы же не царского рода, графиня. Зачем ломаться? В конце концов, мы можем обойтись без празднеств и священников!..
В эту минуту в комнату стремительно вошел один из придворных и, приблизившись к эмиру, пошептал ему на ухо.
Тот поковырял в ухе пальцем и сказал:
— Если будете упрямиться, графиня, я перепродам вас как свою собственность одному из мужей, которые образуют сердцевину моего государства.
И — подал знак пригласить своих высоких покровителей.
У Иосифа, сидевшего на корточках возле кресла госпожи, перехватило дыхание, он быстро надвинул чалму на самые глаза — в покои вошли знакомые ему лица: рыжебородый, захвативший корабль, и юркий, черноволосый господинчик в куцей шапчонке — «князь тьмы».
Эмир-самозванец вскочил с кресла, сделал рукой приглашающий жест.
— Женщина, о которой мне говорили, и впрямь прекрасна, потомство от нее было бы способно обновить нашу кровь и укрепить наш род, — сказал «князь тьмы», бывший, видимо, одним из главных наставников эмира. — Но я чувствую здесь могучую постороннюю волю. Пожалуй, самым разумным было бы лишить эту женщину жизни. Даже в рабыни она не годится: волны ее влияния возбуждают непокорность.
Рыжебородый переглянулся с самозванцем. Иосиф вдруг приметил, как похожи эти люди. Впрочем, их родство тут же и подтвердилось.
— Брат мой, — сказал эмир, обращаясь к рыжебородому, — велю тебе обдумать слова великого учителя и через неделю дать мне добрый совет.
Все трое повернулись и вышли из покоев.
— Все пропало, — горько воскликнул Иосиф. — Милая госпожа, я виноват в том, что навлек на вас ненависть этих людей! Мне хорошо знакомы оба негодяя, особенно черноволосый. Я давно уже веду с ним борьбу не на жизнь, а на смерть!
Бледная графиня положила руку на плечо Иосифа. Она не поняла его порыва, поняла только, что он сочувствует ей и любит ее.
— Ничего не бойся. Теперь вполне прояснился день нашей жизни. Если несколько минут назад я еще колебалась, колебаний больше нет. Бежать, только бежать, чем бы ни кончилось… Для себя я решила твердо: лучше смерть, чем прислуживание шайке негодяев…
На следующий день к вечеру слуга привел графиню и Иосифа на берег озера в дворцовом парке. На берегу поджидал дюжий матрос с превосходной парусной лодкой.
Они сели, и матрос взялся за весла.
Лодка подошла к огромным железным воротам в крепостной стене, железные ворота медленно поднялись, пропустив лодку в залив.
В заливе матрос поднял парус и, ловко маневрируя, повел лодку к скалам, ограждавшим часть залива, тогда как другая его часть была закрыта огромной цепью, перекинутой от одной сторожевой башни, служившей маяком, до другой.
— Смотри, кругом стража, — прошептала графиня. — Однако же выхода нет, учись управлять парусами…
Конечно, матрос был приставлен, чтобы следить за госпожой. Он мог быть опытным шпионом, но Иосиф вскоре установил, что матрос слабо говорит по-испански и вовсе не понимает, когда графиня переходит на итальянский.
Хотя матрос усердно исполнял порученное дело, все же он был достаточно общителен. Попросив воды для графини, Иосиф убедил его в том, что прогуливаться в заливе, не имея на борту ни кувшина пресной воды, никак не годится.
— Запасы пресной воды и пищи запрещены, — признался матрос. — Однако, я думаю, мои начальники позволят брать хотя бы немного воды. В самом деле, я тоже испытываю жажду, а ведь сегодня еще не так жарко, как вчера…
Это было великолепным отдыхом — скользить по спокойным водам залива, любуясь старинным дворцом. Он был окружен высокими зубчатыми стенами, по которым, говорят, легко проезжала четверка запряженных лошадей.
Город поднимался на холмы, утопая в садах, — так, по крайней мере, казалось.
В оранжевых лучах заката зрелище свободной жизни навевало тоску и надежду.
Графиня глядела по сторонам, Иосиф следил за действиями матроса, но, чтобы не возбуждать подозрений, не просил никаких объяснений…
Прогулки совершались ежедневно. Возвращаясь во дворец, графиня всякий раз благодарила матроса и всякий раз дарила ему какую-либо безделушку.
Скорее всего, матрос сообщал о подарках, но могло быть и так, что он утаивал их для себя. Однако подарки не расхолаживали матроса, он вел себя ровно и сдержанно, как и в первый день знакомства.
В последнюю перед побегом ночь Иосиф не спал. Увы, он не достиг еще той степени совершенства, когда человек вовсе не беспокоится о том, что произойдет, потому что заранее делает все возможное, чтобы будущие события сложились наиболее благоприятно.
Иосиф научился неплохо управлять собою (спасибо доктору Шубову!) и, конечно, заставил бы себя уснуть, чтобы освежить к утру силы, но его угнетала неясность многих обстоятельств. Разве можно было получить подлинную свободу, убежав от пиратов?
Вспомнились слова рыжебородого о том, что «люди не умнеют и никогда не поумнеют, над ними стояла и стоять будет иная воля», стало быть, воля шайки, сплотившейся ради узурпации власти над людьми, ради их эксплуатации и духовной кабалы.
«Лжешь, лжешь, — возмущенно шептал Иосиф, следя за огромной луной, заглядывавшей в крошечное оконце его жалкой конуры. — Дело не в уме, — дело в любви к родине, в совести, в нравственной высоте мысли и чувства. Ум, стремящийся не к истине, а к выгоде, бесполезен или вреден. Вся сила человека — в том, чтобы усвоить как можно больше опыта предков, опыт не передается по наследству и, увы, до сих пор не наращивается ни школьным, ни институтским образованием. Странное дело, самое важное, самое главное для человека остается в стороне: как сберечь здоровье народа, как лучше всего развить его созидательные силы, как разумнее жить среди людей, к чему стремиться, что ценить… Насильники и эксплуататоры столетиями мешают людям овладеть горьким опытом своей жизни, понять, какие роковые ошибки допустили их предшественники, чтобы не повторять ошибок в будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65