Киндри встал рядом с ним на колени. Однако, вместо того чтобы вытащить клинок, он сложил руки и опустил их на изуродованную голову. Его бледные черты еще больше заострились от напряжения, и через несколько томительных секунд мальчик выскользнул из хватки боли и погрузился в целительный сон двар. А шанир повернулся к Верховному Лорду.
Торисен так и не двинулся. Даже при лихорадочном красно-оранжевом свете, заливавшем комнату, он выглядел серым и, казалось, не дышал. Бур накинул на лорда свою куртку. Киндри нерешительно потянулся к нему, чуть не прикоснулся к щеке, но резко остановился.
Каинрон и его охранники спускались по лестнице с оружием наголо.
Образы возникали и исчезали в сознании Торисена, кружась и сталкиваясь друг с другом:
Темница в Уракарне: «Ты отрекаешься?.. Ты веруешь?..» – Нет, нет, нет, мертвые, сгоревшие на кострах – не смотрите на меня» – «Тогда мы должны убедить тебя, для твоего же блага…» Перчатки из огня, жаркого, красного… О бог, мои руки! Горит, горит, башня Тай-Тестигона, «Рес-аб-Тирр»…
Что? Где?
…Они в западне, все в ловушке, все горят заживо… Мертвы. Южные Пустоши черны от тел… Приземистые фигуры движутся среди трупов, подбирая там ногу, а там – голову… Мясо, свежее мясо… Пятнадцать тысяч против трех миллионов? Ох, Переден, дурак ты, богом проклятый, завистливый идиот…
Бур, беспокойно нахмурившись, склонился над ним:
– Мой лорд? Тори? Ты держись за меня, только держись…
… спать…
Внутренняя дверь башни замка заскрипела и распахнулась, и зал заполонили безмолвные воины, одетые в черное, и не было у них теней. Защитники отступали перед молчаливой яростью нападавших. Столы перевернуты. Скамьи расколоты о стены. Капитан охранников хватает его за руки: «Милорд, мы не удержим нижние комнаты!» – «Предательство!» – Слово вырвалось хриплым криком, и стражники запнулись. – «Вы предаете меня снова и снова, и – ты сказал, не удержим?! Тогда убирайтесь, вы все, ну! Заставьте подонков заплатить за каждый шаг!»
И пришли Темные, и упала тишина, их глаза полны мертвенной тоской по сну. Но на место каждого павшего становятся двое, а обороняющихся остается все меньше. Вверх, по винтовой лестнице, через лабиринт покоев второго этажа, теряя товарищей в каждой комнате, вверх, к зубчатой стене.
Хрустальный купол сияет через бойницу на солнце, как вторая луна. Темные фигуры толпятся на крыше – и стекло не выдерживает. Он проносится через воротца северо-восточной башенки. Здесь погиб капитан, сражаясь за него, – и вдруг он один, окруженный немыми белыми лицами. «Вы все мертвецы, трухлявые пни! – кричит он им. – Дайте мне кого-нибудь живого – и я срублю его!» – «А я не подойду, Серый Лорд?» Человек выступил вперед – тоже в черном, но с перевязью и в броне высокорожденного. Он усмехнулся, и лицо его на миг превратилось в плотоядно оскалившуюся волчью маску. «Мразаль. О да, ты кстати». Разящий Меч со свистом опустился. Переврат попытался парировать удар, но не смог удержать клинок и пал на колени. Меч Ганса вошел, как в ножны, в тело переврата, но рана сомкнулась вокруг лезвия, а кровь сожгла сталь дотла. Мразаль, смеясь, поднялся: «Бедный Ганс. Ничему нельзя доверять, не так ли?»
Серый Лорд смотрел на то, что осталось от Разящего Меча. Потом, в порыве слепого гнева, занес над головой рукоять. Стрела вонзилась в его плечо, отбросив к двери башни.
«У Мастера есть к тебе вопрос, Серый Лорд. Ответишь – и он сохранит тебе жизнь, если не душу. Итак, где твоя дочь?» – «У меня нет никакой дочери!» Еще две стрелы пришпилили его к двери. «Ответ неверный. Мы сами поищем, если ты не хочешь нам помочь». Он насмешливо поклонился и ушел, остальные за ним.
Стрелы не давали Гансу упасть. Он был зажат в тиски агонии, каждый вздох причинял неимоверную, все нарастающую боль, – вот каким мучительным оказался конец жизни. Все предали его, снова, и снова, и снова – его люди, его жена, даже его сын. Боль и свет потухли одновременно, но в долгую тьму не преданной огню смерти он унес с собой ненависть, и последний вздох ушел на то, чтобы прошептать: «Будь проклят, мальчишка, за то, что бросил меня. Без веры, без чести… Проклинаю тебя и изгоняю. Кровь от плоти моей, но ты не сын мне больше…»
Нет!
Торисену показалось, что он закричал, но каменные стены не ответили эхом, и Бур, чутко дремавший в кресле рядом с кроватью, не услышал. Лорд лежал в собственных покоях, на постели, укрытый всеми одеялами, какие только смог раздобыть кендар. В камине гудел огонь, ветки потрескивали, черные линии на красном, скрещиваются, поворачиваются, исчезают…
Торисен поборол медленное соскальзывание в кошмар сна. Он слишком отчетливо помнил, что придет потом: бег по лабиринту, спящий город; грохот железных каблуков преследующего Ганса: «Дитя Тьмы! Где мой Меч? Где мои…»
Что?
Сердце гулко бухало при воспоминаниях о погоне во сне, но что же все это значит? Кошмары с отцовской смертью вынудили его бежать в Южные Пустоши три года назад и привели в тот разрушенный город. Эти сны есть – значит, они основываются на чем-то, что-то означают. Но другие, те, что впервые пришли почти через два года: дитя тьмы было шаниром, а что насчет Разящего Меча – он желал бы иметь его, но удача непостоянна – ему лишь казалось, что он несет меч. По правде, второй сон был будто и не его – куда больше, чем тот, в Тагмете. Но нет, он не хочет думать о них – и не будет. Решено, ни один сон ничего не значит – и точка.
Где-то в дальнем углу апартаментов камень заскрежетал о камень. Бур вздрогнул, проснулся и вскочил, привычно потянувшись к короткому мечу у пояса. Ножны были пусты. Он встал между источником шума и лордом, приготовившись сражаться, но внезапно его стойка переменилась.
– Сэр!
– Дай руку, – раздался странно приглушенный голос Харна.
Бур заслонил от Торисена происходящее. Он услышал бормотание военачальника и снова шорох о камни.
– Еще чуть-чуть, и застрял бы к дьяволу, – вновь проговорил Харн. – Черныш был прав – я слишком много ем. Ну как он?
Голоса затихли – двое перешептывались.
– Эй, если обсуждаете меня, – сварливо прохрипел Торисен, – то говорите погромче.
Харн и Бур бросились к кровати, а лорд уже откинул груду одеял и опустил ноги на пол. Комната качалась – головокружение и тошнота не отступали. Торисену с усилием удалось сфокусировать взгляд. Харн придерживал его за плечи – только это спасло лорда от падения вниз головой на каменный пол.
– … уверен, что с тобой все в порядке?
– Относительно. Все эта проклятая вирма.
– Вирма? Какая вирма? – переглянулись кендары.
– А вы разве не видели? – Торисена затрясло в ознобе. – Она, должно быть, уползла. Черт, я думал, что убил ее.
– Червяк Темного ползает по Тентиру? – напрягся Харн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Торисен так и не двинулся. Даже при лихорадочном красно-оранжевом свете, заливавшем комнату, он выглядел серым и, казалось, не дышал. Бур накинул на лорда свою куртку. Киндри нерешительно потянулся к нему, чуть не прикоснулся к щеке, но резко остановился.
Каинрон и его охранники спускались по лестнице с оружием наголо.
Образы возникали и исчезали в сознании Торисена, кружась и сталкиваясь друг с другом:
Темница в Уракарне: «Ты отрекаешься?.. Ты веруешь?..» – Нет, нет, нет, мертвые, сгоревшие на кострах – не смотрите на меня» – «Тогда мы должны убедить тебя, для твоего же блага…» Перчатки из огня, жаркого, красного… О бог, мои руки! Горит, горит, башня Тай-Тестигона, «Рес-аб-Тирр»…
Что? Где?
…Они в западне, все в ловушке, все горят заживо… Мертвы. Южные Пустоши черны от тел… Приземистые фигуры движутся среди трупов, подбирая там ногу, а там – голову… Мясо, свежее мясо… Пятнадцать тысяч против трех миллионов? Ох, Переден, дурак ты, богом проклятый, завистливый идиот…
Бур, беспокойно нахмурившись, склонился над ним:
– Мой лорд? Тори? Ты держись за меня, только держись…
… спать…
Внутренняя дверь башни замка заскрипела и распахнулась, и зал заполонили безмолвные воины, одетые в черное, и не было у них теней. Защитники отступали перед молчаливой яростью нападавших. Столы перевернуты. Скамьи расколоты о стены. Капитан охранников хватает его за руки: «Милорд, мы не удержим нижние комнаты!» – «Предательство!» – Слово вырвалось хриплым криком, и стражники запнулись. – «Вы предаете меня снова и снова, и – ты сказал, не удержим?! Тогда убирайтесь, вы все, ну! Заставьте подонков заплатить за каждый шаг!»
И пришли Темные, и упала тишина, их глаза полны мертвенной тоской по сну. Но на место каждого павшего становятся двое, а обороняющихся остается все меньше. Вверх, по винтовой лестнице, через лабиринт покоев второго этажа, теряя товарищей в каждой комнате, вверх, к зубчатой стене.
Хрустальный купол сияет через бойницу на солнце, как вторая луна. Темные фигуры толпятся на крыше – и стекло не выдерживает. Он проносится через воротца северо-восточной башенки. Здесь погиб капитан, сражаясь за него, – и вдруг он один, окруженный немыми белыми лицами. «Вы все мертвецы, трухлявые пни! – кричит он им. – Дайте мне кого-нибудь живого – и я срублю его!» – «А я не подойду, Серый Лорд?» Человек выступил вперед – тоже в черном, но с перевязью и в броне высокорожденного. Он усмехнулся, и лицо его на миг превратилось в плотоядно оскалившуюся волчью маску. «Мразаль. О да, ты кстати». Разящий Меч со свистом опустился. Переврат попытался парировать удар, но не смог удержать клинок и пал на колени. Меч Ганса вошел, как в ножны, в тело переврата, но рана сомкнулась вокруг лезвия, а кровь сожгла сталь дотла. Мразаль, смеясь, поднялся: «Бедный Ганс. Ничему нельзя доверять, не так ли?»
Серый Лорд смотрел на то, что осталось от Разящего Меча. Потом, в порыве слепого гнева, занес над головой рукоять. Стрела вонзилась в его плечо, отбросив к двери башни.
«У Мастера есть к тебе вопрос, Серый Лорд. Ответишь – и он сохранит тебе жизнь, если не душу. Итак, где твоя дочь?» – «У меня нет никакой дочери!» Еще две стрелы пришпилили его к двери. «Ответ неверный. Мы сами поищем, если ты не хочешь нам помочь». Он насмешливо поклонился и ушел, остальные за ним.
Стрелы не давали Гансу упасть. Он был зажат в тиски агонии, каждый вздох причинял неимоверную, все нарастающую боль, – вот каким мучительным оказался конец жизни. Все предали его, снова, и снова, и снова – его люди, его жена, даже его сын. Боль и свет потухли одновременно, но в долгую тьму не преданной огню смерти он унес с собой ненависть, и последний вздох ушел на то, чтобы прошептать: «Будь проклят, мальчишка, за то, что бросил меня. Без веры, без чести… Проклинаю тебя и изгоняю. Кровь от плоти моей, но ты не сын мне больше…»
Нет!
Торисену показалось, что он закричал, но каменные стены не ответили эхом, и Бур, чутко дремавший в кресле рядом с кроватью, не услышал. Лорд лежал в собственных покоях, на постели, укрытый всеми одеялами, какие только смог раздобыть кендар. В камине гудел огонь, ветки потрескивали, черные линии на красном, скрещиваются, поворачиваются, исчезают…
Торисен поборол медленное соскальзывание в кошмар сна. Он слишком отчетливо помнил, что придет потом: бег по лабиринту, спящий город; грохот железных каблуков преследующего Ганса: «Дитя Тьмы! Где мой Меч? Где мои…»
Что?
Сердце гулко бухало при воспоминаниях о погоне во сне, но что же все это значит? Кошмары с отцовской смертью вынудили его бежать в Южные Пустоши три года назад и привели в тот разрушенный город. Эти сны есть – значит, они основываются на чем-то, что-то означают. Но другие, те, что впервые пришли почти через два года: дитя тьмы было шаниром, а что насчет Разящего Меча – он желал бы иметь его, но удача непостоянна – ему лишь казалось, что он несет меч. По правде, второй сон был будто и не его – куда больше, чем тот, в Тагмете. Но нет, он не хочет думать о них – и не будет. Решено, ни один сон ничего не значит – и точка.
Где-то в дальнем углу апартаментов камень заскрежетал о камень. Бур вздрогнул, проснулся и вскочил, привычно потянувшись к короткому мечу у пояса. Ножны были пусты. Он встал между источником шума и лордом, приготовившись сражаться, но внезапно его стойка переменилась.
– Сэр!
– Дай руку, – раздался странно приглушенный голос Харна.
Бур заслонил от Торисена происходящее. Он услышал бормотание военачальника и снова шорох о камни.
– Еще чуть-чуть, и застрял бы к дьяволу, – вновь проговорил Харн. – Черныш был прав – я слишком много ем. Ну как он?
Голоса затихли – двое перешептывались.
– Эй, если обсуждаете меня, – сварливо прохрипел Торисен, – то говорите погромче.
Харн и Бур бросились к кровати, а лорд уже откинул груду одеял и опустил ноги на пол. Комната качалась – головокружение и тошнота не отступали. Торисену с усилием удалось сфокусировать взгляд. Харн придерживал его за плечи – только это спасло лорда от падения вниз головой на каменный пол.
– … уверен, что с тобой все в порядке?
– Относительно. Все эта проклятая вирма.
– Вирма? Какая вирма? – переглянулись кендары.
– А вы разве не видели? – Торисена затрясло в ознобе. – Она, должно быть, уползла. Черт, я думал, что убил ее.
– Червяк Темного ползает по Тентиру? – напрягся Харн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109