С пятьюдесятью призовыми долларами в кармане она вскочила в автобус и направилась на Запад, в манящий яркими огнями Голливуд; в свои тринадцать лет она выглядела семнадцатилетней, высокая, белокурая, сексуальная и наивная. Наивная до тех пор, пока она не сразила этот город окончательно. Легенда о том, что ее соблазнил известный в прежние времена кинорежиссер, с кем она прожила три года в то время как он «руководил ее карьерой», утверждающая, что все это время он был для нее не более чем доброжелательным старым дядюшкой, была легендой, в истинности которой Индия сомневалась. Продвижение Дженни в возрасте от тринадцати до девятнадцати лет через руки более старших «звезд», прокладывающих ей путь к успеху… – сколько здесь преувеличений, а сколько реальности? Сама Дженни всегда смеялась над этими историями и распускала их как бы случайно. Но она никогда не отрицала их.
Так или иначе, мучительность пути Дженни заключалась не в сексуальной эксплуатации. Она всецело наслаждалась этим – или большей частью того, что случалось с ней и ее партнером; были, конечно, некоторые эпизоды, о которых она бы забыла, если б могла, но не знала как. Дженни Хавен была убеждена, что она прошла естественную школу или «правильную» подготовку, или, скорее, сбалансированную комбинацию того и другого. Она бы не схватила удачу, спокойно расхаживая по голливудским коридорам и полагаясь при этом исключительно на свой талант и внешность. Но чего она добилась, хотела знать Индия? Голливуд переполнен удивительно красивыми девушками, многие из них талантливы, а многие – нет. И кто возьмется предсказать, какая из них добьется успеха?
Не в этом ли простая причина того, что Дженни, которая не вышла замуж ни за одного из отцов своих дочерей, решила, что они должны быть воспитаны как леди? Миновало детство, и она удалила их недрогнувшей рукой от потенциальной испорченности Голливуда и репутации самой Дженни Хавен, как женщины нескромного поведения. Ее девочки должны воспитываться только в самых приличных местах, должны получить образование только в самых первоклассных школах, стать культурными, научиться искусству, музыке, литературе. Таланты, которые выявятся, будут поддержаны, и подходящий колледж должен усовершенствовать их на пути к успеху. Ведь каждая из ее девочек должна, конечно, что-то значить сама по себе. А их путь к успеху не будет усеян шипами унижений, пережитых их матерью. Они ведь ее дочери… Дженни не жалела денег, необходимых для их образования, она покупала им самые экстравагантные подарки, которые только встречала в Европе, и они останавливались в самых роскошных отелях. Но как только их образование закончилось, она сообщила им, что теперь они подготовлены к «жизни». Они никогда теперь не поднимутся по лестнице успеха тем путем, который прошла Дженни, невежественная, беззащитно молодая и отчаявшаяся, но, несмотря на это, они должны «проделать этот путь» каждая по-своему. Дженни сама заработала свои миллионы. Им предстоит сделать то же самое…
Индия вздохнула, с печалью вспомнив о бремени существования дочери Дженни Хавен – дочери с второстепенным талантом. Она оставила школу Вассар, чтобы прослушать курс истории искусств в Венеции – и буквально влюбилась в Италию. Наступили идиллические дни в художественной школе во Флоренции, где она научилась довольно мило писать акварелью, а также поняла, что не так одарена, чтобы преуспеть на уровне матери.
Индия взглянула на свою сестру Парис, беспокойно спящую на сиденье сзади. Дженни ошибалась, предполагая, что все они унаследуют ее амбиции и побуждения. Только Парис имела их. Парис нуждалась в успехе, она сгорала ради него, и Индию всегда мучило чувство, что Парис готова сделать почти все, чтобы достичь его. А Венеция? Молодая Дженни Хавен, с тем же опьяняющим сочетанием наивности и сексуальности, так что Индия не была даже уверена в том, сознает ли это сама Венеция.
А что сказать обо мне? Индия безучастно посмотрела через иллюминатор на гряду облаков, становящихся серыми, когда самолет влетел в темноту. И чего я хочу от жизни? Покорно доверяюсь судьбе и думаю, что счастлива… Я была бы счастливой, если бы Фабрицио был свободным. Была бы?.. Стань же, наконец, реалистичной, Индия, говорила она себе с непривычной горечью. Фабрицио никогда не оставит Маризу, что бы он ни испытывал к тебе. А что он все-таки испытывает к тебе? Это был вопрос, которого она часто избегала раньше. Она растеряла всех поклонников с тех пор, как встретила Фабрицио. Да она даже и не была заинтересована в ком-либо до прошлой ночи и Альдо Монтефьоре. Она вспомнила его руки на руле автомобиля, широкие, сильные руки с черными шелковистыми волосами, его силуэт в свете уличных огней и его забавные темные глаза, жалобно заглядывающие в ее лицо. Дженни понравился бы Альдо. Ох, какая разница, устало подумала Индия, граф ди Монтефьоре искал богатую жену, а ей, что же, так и суждено пройти по жизни как «другая женщина»?
Слезы опять покатились по ее щекам и закапали на красивый, алого цвета свитер от Джиноккьетти, который она надела прошлым вечером на вечеринку. После первого телефонного звонка и оцепенелости получасового одиночества, когда она оказалась неспособной даже пошевелиться, она все-таки позвонила Фабрицио, и он немедленно приехал. А потом телефон уже не замолкал, раздавая инструкции и договоренности. Все это уже не имело ровным счетом никакого значения, и не было времени подумать о подходящей одежде, поэтому она прибыла сюда, на похороны своей матери, одетая в алое. Ох, Дженни, Дженни, молчаливо плакала она, ты так много ждала от меня, дочери единственного мужчины, которого ты по-настоящему любила. Но во мне нет ничего выдающегося, и я не хотела того, чего хотела ты. Вся трудность в том, что я не знаю, чего действительно хочу.
Глаза Парис жгли слезы, которые она не могла пролить. Когда она закрывала их, казалось, она все еще слышит телефон, пронзительно зазвонивший в ее мастерской. Она могла опять увидеть серое шелковое платье, атласное нижнее белье, разбитое стекло. Она могла вновь ощутить свою безумную надежду, что это может, вполне может быть Амадео… и она еще сильнее ненавидела себя за мысли о нем. И даже хуже. Что она думала о Дженни? Разве это она виновата в том, что Парис позволила себе соблазнить Амадео в обмен на его шелка? Нет, винить было некого, кроме самой Парис. И все это время Дженни уже лежала на дне Каньона Малибу… Почему? Почему она одна отправилась туда в четыре утра? Одетая в вечернее платье?
Она не должна была никуда ехать этой ночью, сказала экономка. Дженни чувствовала себя нехорошо и не выходила из своей комнаты. Телевизор все еще работал, когда экономка пошла спать в двадцать тридцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Так или иначе, мучительность пути Дженни заключалась не в сексуальной эксплуатации. Она всецело наслаждалась этим – или большей частью того, что случалось с ней и ее партнером; были, конечно, некоторые эпизоды, о которых она бы забыла, если б могла, но не знала как. Дженни Хавен была убеждена, что она прошла естественную школу или «правильную» подготовку, или, скорее, сбалансированную комбинацию того и другого. Она бы не схватила удачу, спокойно расхаживая по голливудским коридорам и полагаясь при этом исключительно на свой талант и внешность. Но чего она добилась, хотела знать Индия? Голливуд переполнен удивительно красивыми девушками, многие из них талантливы, а многие – нет. И кто возьмется предсказать, какая из них добьется успеха?
Не в этом ли простая причина того, что Дженни, которая не вышла замуж ни за одного из отцов своих дочерей, решила, что они должны быть воспитаны как леди? Миновало детство, и она удалила их недрогнувшей рукой от потенциальной испорченности Голливуда и репутации самой Дженни Хавен, как женщины нескромного поведения. Ее девочки должны воспитываться только в самых приличных местах, должны получить образование только в самых первоклассных школах, стать культурными, научиться искусству, музыке, литературе. Таланты, которые выявятся, будут поддержаны, и подходящий колледж должен усовершенствовать их на пути к успеху. Ведь каждая из ее девочек должна, конечно, что-то значить сама по себе. А их путь к успеху не будет усеян шипами унижений, пережитых их матерью. Они ведь ее дочери… Дженни не жалела денег, необходимых для их образования, она покупала им самые экстравагантные подарки, которые только встречала в Европе, и они останавливались в самых роскошных отелях. Но как только их образование закончилось, она сообщила им, что теперь они подготовлены к «жизни». Они никогда теперь не поднимутся по лестнице успеха тем путем, который прошла Дженни, невежественная, беззащитно молодая и отчаявшаяся, но, несмотря на это, они должны «проделать этот путь» каждая по-своему. Дженни сама заработала свои миллионы. Им предстоит сделать то же самое…
Индия вздохнула, с печалью вспомнив о бремени существования дочери Дженни Хавен – дочери с второстепенным талантом. Она оставила школу Вассар, чтобы прослушать курс истории искусств в Венеции – и буквально влюбилась в Италию. Наступили идиллические дни в художественной школе во Флоренции, где она научилась довольно мило писать акварелью, а также поняла, что не так одарена, чтобы преуспеть на уровне матери.
Индия взглянула на свою сестру Парис, беспокойно спящую на сиденье сзади. Дженни ошибалась, предполагая, что все они унаследуют ее амбиции и побуждения. Только Парис имела их. Парис нуждалась в успехе, она сгорала ради него, и Индию всегда мучило чувство, что Парис готова сделать почти все, чтобы достичь его. А Венеция? Молодая Дженни Хавен, с тем же опьяняющим сочетанием наивности и сексуальности, так что Индия не была даже уверена в том, сознает ли это сама Венеция.
А что сказать обо мне? Индия безучастно посмотрела через иллюминатор на гряду облаков, становящихся серыми, когда самолет влетел в темноту. И чего я хочу от жизни? Покорно доверяюсь судьбе и думаю, что счастлива… Я была бы счастливой, если бы Фабрицио был свободным. Была бы?.. Стань же, наконец, реалистичной, Индия, говорила она себе с непривычной горечью. Фабрицио никогда не оставит Маризу, что бы он ни испытывал к тебе. А что он все-таки испытывает к тебе? Это был вопрос, которого она часто избегала раньше. Она растеряла всех поклонников с тех пор, как встретила Фабрицио. Да она даже и не была заинтересована в ком-либо до прошлой ночи и Альдо Монтефьоре. Она вспомнила его руки на руле автомобиля, широкие, сильные руки с черными шелковистыми волосами, его силуэт в свете уличных огней и его забавные темные глаза, жалобно заглядывающие в ее лицо. Дженни понравился бы Альдо. Ох, какая разница, устало подумала Индия, граф ди Монтефьоре искал богатую жену, а ей, что же, так и суждено пройти по жизни как «другая женщина»?
Слезы опять покатились по ее щекам и закапали на красивый, алого цвета свитер от Джиноккьетти, который она надела прошлым вечером на вечеринку. После первого телефонного звонка и оцепенелости получасового одиночества, когда она оказалась неспособной даже пошевелиться, она все-таки позвонила Фабрицио, и он немедленно приехал. А потом телефон уже не замолкал, раздавая инструкции и договоренности. Все это уже не имело ровным счетом никакого значения, и не было времени подумать о подходящей одежде, поэтому она прибыла сюда, на похороны своей матери, одетая в алое. Ох, Дженни, Дженни, молчаливо плакала она, ты так много ждала от меня, дочери единственного мужчины, которого ты по-настоящему любила. Но во мне нет ничего выдающегося, и я не хотела того, чего хотела ты. Вся трудность в том, что я не знаю, чего действительно хочу.
Глаза Парис жгли слезы, которые она не могла пролить. Когда она закрывала их, казалось, она все еще слышит телефон, пронзительно зазвонивший в ее мастерской. Она могла опять увидеть серое шелковое платье, атласное нижнее белье, разбитое стекло. Она могла вновь ощутить свою безумную надежду, что это может, вполне может быть Амадео… и она еще сильнее ненавидела себя за мысли о нем. И даже хуже. Что она думала о Дженни? Разве это она виновата в том, что Парис позволила себе соблазнить Амадео в обмен на его шелка? Нет, винить было некого, кроме самой Парис. И все это время Дженни уже лежала на дне Каньона Малибу… Почему? Почему она одна отправилась туда в четыре утра? Одетая в вечернее платье?
Она не должна была никуда ехать этой ночью, сказала экономка. Дженни чувствовала себя нехорошо и не выходила из своей комнаты. Телевизор все еще работал, когда экономка пошла спать в двадцать тридцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103