Ему хотелось – если такой день настанет – построить в деревне храм в честь своей матери, «муй-цай» Лилин, и ее умерших в детском возрасте детей, чтобы их души, наконец, обрели пристанище. И еще он хотел поднести будущее богатство в дар Фрэнси и ребенку, которого она теперь ожидала.
Ну а пока он мог лишь подарить ей собаку, о которой Фрэнси давно мечтала. Он уже присмотрел двух крупных щенков песочного цвета с добрыми золотисто-карими глазами и ждал лишь возможности доставить их по назначению. Лаи Цин пытался уверить себя, что не собрался до сих пор навестить Фрэнси из-за боязни ее обеспокоить. На самом деле существовала и другая причина, почему он оттягивал свой визит на ранчо – дело в том, что ему уже довелось побывать в тех местах много лет назад, и он боялся, что возвращение на ранчо Де Сото разбудит полузабытые, но оттого не менее горькие воспоминания.
И все же Лаи Цин собрался ехать.
Специально для этой поездки он прикупил себе новую одежду, чтобы Фрэнси не пришлось стыдиться его невзрачного вида: длинную темно-синюю шелковую робу, черную стеганую куртку тоже из шелка и круглую шляпу с пуговицей, обтянутой щелком в центре. Волосы Лаи Цина были заплетены в косу, на плече, как обычно, у него висела неизменная соломенная корзина, а впереди бежали два щенка на кожаных поводках. В таком виде однажды утром Лаи Цин отправился в порт, где, немного нервничая, купил билет на паром. Он был настолько погружен в свои мысли, что не замечал, как пассажиры на пароме обменивались улыбками, глядя на его экзотическую наружность.
Привычные страхи никак не оставляли его, и пока Зокко вез его в пролетке на ранчо, Лаи Цин пытался успокоиться, внушая себе, что он стал уважаемым купцом и скоро у него будет достаточно денег, чтобы уплатить полностью пять процентов достопочтенному старейшине. Он говорил себе, что о Прошлом необходимо забыть, но его воспоминания были подобны раскаленному углю и жгли сердце все сильней и сильней по мере того, как они приближались к ранчо и перед глазами Лаи Цина и Зокко разворачивалась во всей красе знакомая долина.
Фрэнси выбежала на порог, чтобы встретить дорогого гостя. Она была, что называется, на сносях, и его глаза потемнели от нежности к ней. Он подумал, что она сама еще дитя – щеки у нее порозовели от свежего воздуха, а волосы совсем по-девчачьи нависали челкой надо лбом. Фрэнси от души хохотала над неуклюжими щенками, запутавшими ноги Лаи Цина своими поводками.
– Целых два щенка, Лаи Цин, – радостно воскликнула она.
– Сучка и кобелек. Надеюсь, со временем они станут родоначальниками целого семейства. Думаю, тебе они понравятся.
Фрэнси снова счастливо рассмеялась.
– Я назову их Герцог и Герцогиня – в память о Принцессе. Да, кстати, теперь мне есть что тебе предложить, – гордо произнесла она – Войди. Мой дом – твой дом, Лаи Цин. Это наш дом.
Она провела его по просто обставленным комнатам, в которых, как успел заметить Лаи Цин, не было ни одной сколько-нибудь ценной вещи – ни драгоценных шелковых ковров, ни мозаик из нефрита и жада, ни картин со скульптурами, которые во множестве украшали обитель достопочтенного старейшины. Но, тем не менее, маленький домик просто лучился теплом и уютом, как ни одно жилище из всех, где Лаи Цин когда-либо бывал.
Улыбающаяся Энни появилась из кухни, чтобы поприветствовать китайца. Она приготовила роскошный обед в честь его приезда, и они все вместе уселись за длинный сосновый кухонный стол, чтобы отведать томатного супа, приготовленного из выращенных своими руками помидоров, свежей рыбы, только что выловленной в реке, овощей с собственного огорода и яблочного пирога со сливками. Яблоки еще недавно украшали яблоню в саду, а сливки были получены из молока коровы, которую они уже успели завести. И хотя Лаи Цин в жизни не пробовал такой еды, он вежливо улыбнулся и сказал, что это очень хороший обед на западный манер.
После обеда все расселись у огня, и Энни с любопытством посмотрела на Лаи Цина. Она заметила, что новая одежда висела на его худом теле, как на вешалке, лицо с выдающимися скулами тоже выглядело исхудавшим, но в нем угадывалась скрытая сила сжатой стальной пружины, и, как правильно догадалась Энни, сила эта вырабатывалась годами испытаний. Фрэнси как-то призналась подруге, что боится расспрашивать Лаи Цина о прошлой жизни, но Энни не была столь щепетильна. Сбросив туфли, она протянула ноги в толстых шерстяных чулках к огню и, потирая одну о другую, внезапно попросила:
– Расскажи нам, что привело тебя в Америку, Лаи Цин. Лаи Цин помолчал, собираясь с мыслями. За окном стояла непроглядная темень, и стекло сотрясалось от порывов холодного ветра. Он оглядел маленькую уютную гостиную, освещенную огнем камина, и подумал о том, что никогда прежде не понимал, насколько могут быть теплыми и располагающими к беседе обстановка уютного жилья и компания друзей – людей, которых он любил и которые, он знал, любили его. Его сердце переполняли сильные добрые чувства, хотя он и начал рассказ в своей излюбленной бесстрастной манере.
– Мои дорогие друзья. До сих пор вы рассказывали мне откровенно и без утайки о своей жизни. Я – иностранец, человек другой расы и культуры, поэтому вы имеете полное право проявить любопытство на мой счет. Я расскажу вам, как я попал в Америку.
Женщины затаили дыхание. В камине с шумом рухнуло прогоревшее бревно, разбросав вокруг себя множество крохотных искорок. Щенки заворочались на коврике. Через некоторое время Лаи Цин продолжил:
– Там, где я когда-то жил, в провинции Ан-Вей на берегу Янцзы, деревенскому помещику принадлежало все: земля и дома на ней, пруды и утки, которые в них плескались, рисовые посевы и плантации шелковичных деревьев. Все мы, крестьяне, также принадлежали ему. Мой отец занимал должность смотрителя за утками помещика, которые чрезвычайно ценились за их вкусное мясо. Время от времени помещик посылал уток в город, чтобы там их закололи и продали на рынке. Моя сестра и я занимались тем, что сопровождали к берегу реки утиное стадо, предназначенное к продаже. Чтобы утки не разбежались, мы вооружались длинными хворостинами и подгоняли отставших, но ни в коем случае не должны были наносить дорогой птице вред. Мей-Линг и я Жалели бедных птичек и думали иногда, догадываются ли утки о том, какая судьба их ожидает, поскольку время от времени они начинали возбужденно крякать и даже пытались улететь. Но крылья у них были подрезаны, и они только беспомощно били ими о землю, продолжая двигаться в нужном рам направлении навстречу Великой реке и своей судьбе.
Мягкосердечная Мей-Линг обычно принималась плакать, когда мы добирались до берега. Из всех уток всегда находилась одна, которая заметно отличалась от прочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
Ну а пока он мог лишь подарить ей собаку, о которой Фрэнси давно мечтала. Он уже присмотрел двух крупных щенков песочного цвета с добрыми золотисто-карими глазами и ждал лишь возможности доставить их по назначению. Лаи Цин пытался уверить себя, что не собрался до сих пор навестить Фрэнси из-за боязни ее обеспокоить. На самом деле существовала и другая причина, почему он оттягивал свой визит на ранчо – дело в том, что ему уже довелось побывать в тех местах много лет назад, и он боялся, что возвращение на ранчо Де Сото разбудит полузабытые, но оттого не менее горькие воспоминания.
И все же Лаи Цин собрался ехать.
Специально для этой поездки он прикупил себе новую одежду, чтобы Фрэнси не пришлось стыдиться его невзрачного вида: длинную темно-синюю шелковую робу, черную стеганую куртку тоже из шелка и круглую шляпу с пуговицей, обтянутой щелком в центре. Волосы Лаи Цина были заплетены в косу, на плече, как обычно, у него висела неизменная соломенная корзина, а впереди бежали два щенка на кожаных поводках. В таком виде однажды утром Лаи Цин отправился в порт, где, немного нервничая, купил билет на паром. Он был настолько погружен в свои мысли, что не замечал, как пассажиры на пароме обменивались улыбками, глядя на его экзотическую наружность.
Привычные страхи никак не оставляли его, и пока Зокко вез его в пролетке на ранчо, Лаи Цин пытался успокоиться, внушая себе, что он стал уважаемым купцом и скоро у него будет достаточно денег, чтобы уплатить полностью пять процентов достопочтенному старейшине. Он говорил себе, что о Прошлом необходимо забыть, но его воспоминания были подобны раскаленному углю и жгли сердце все сильней и сильней по мере того, как они приближались к ранчо и перед глазами Лаи Цина и Зокко разворачивалась во всей красе знакомая долина.
Фрэнси выбежала на порог, чтобы встретить дорогого гостя. Она была, что называется, на сносях, и его глаза потемнели от нежности к ней. Он подумал, что она сама еще дитя – щеки у нее порозовели от свежего воздуха, а волосы совсем по-девчачьи нависали челкой надо лбом. Фрэнси от души хохотала над неуклюжими щенками, запутавшими ноги Лаи Цина своими поводками.
– Целых два щенка, Лаи Цин, – радостно воскликнула она.
– Сучка и кобелек. Надеюсь, со временем они станут родоначальниками целого семейства. Думаю, тебе они понравятся.
Фрэнси снова счастливо рассмеялась.
– Я назову их Герцог и Герцогиня – в память о Принцессе. Да, кстати, теперь мне есть что тебе предложить, – гордо произнесла она – Войди. Мой дом – твой дом, Лаи Цин. Это наш дом.
Она провела его по просто обставленным комнатам, в которых, как успел заметить Лаи Цин, не было ни одной сколько-нибудь ценной вещи – ни драгоценных шелковых ковров, ни мозаик из нефрита и жада, ни картин со скульптурами, которые во множестве украшали обитель достопочтенного старейшины. Но, тем не менее, маленький домик просто лучился теплом и уютом, как ни одно жилище из всех, где Лаи Цин когда-либо бывал.
Улыбающаяся Энни появилась из кухни, чтобы поприветствовать китайца. Она приготовила роскошный обед в честь его приезда, и они все вместе уселись за длинный сосновый кухонный стол, чтобы отведать томатного супа, приготовленного из выращенных своими руками помидоров, свежей рыбы, только что выловленной в реке, овощей с собственного огорода и яблочного пирога со сливками. Яблоки еще недавно украшали яблоню в саду, а сливки были получены из молока коровы, которую они уже успели завести. И хотя Лаи Цин в жизни не пробовал такой еды, он вежливо улыбнулся и сказал, что это очень хороший обед на западный манер.
После обеда все расселись у огня, и Энни с любопытством посмотрела на Лаи Цина. Она заметила, что новая одежда висела на его худом теле, как на вешалке, лицо с выдающимися скулами тоже выглядело исхудавшим, но в нем угадывалась скрытая сила сжатой стальной пружины, и, как правильно догадалась Энни, сила эта вырабатывалась годами испытаний. Фрэнси как-то призналась подруге, что боится расспрашивать Лаи Цина о прошлой жизни, но Энни не была столь щепетильна. Сбросив туфли, она протянула ноги в толстых шерстяных чулках к огню и, потирая одну о другую, внезапно попросила:
– Расскажи нам, что привело тебя в Америку, Лаи Цин. Лаи Цин помолчал, собираясь с мыслями. За окном стояла непроглядная темень, и стекло сотрясалось от порывов холодного ветра. Он оглядел маленькую уютную гостиную, освещенную огнем камина, и подумал о том, что никогда прежде не понимал, насколько могут быть теплыми и располагающими к беседе обстановка уютного жилья и компания друзей – людей, которых он любил и которые, он знал, любили его. Его сердце переполняли сильные добрые чувства, хотя он и начал рассказ в своей излюбленной бесстрастной манере.
– Мои дорогие друзья. До сих пор вы рассказывали мне откровенно и без утайки о своей жизни. Я – иностранец, человек другой расы и культуры, поэтому вы имеете полное право проявить любопытство на мой счет. Я расскажу вам, как я попал в Америку.
Женщины затаили дыхание. В камине с шумом рухнуло прогоревшее бревно, разбросав вокруг себя множество крохотных искорок. Щенки заворочались на коврике. Через некоторое время Лаи Цин продолжил:
– Там, где я когда-то жил, в провинции Ан-Вей на берегу Янцзы, деревенскому помещику принадлежало все: земля и дома на ней, пруды и утки, которые в них плескались, рисовые посевы и плантации шелковичных деревьев. Все мы, крестьяне, также принадлежали ему. Мой отец занимал должность смотрителя за утками помещика, которые чрезвычайно ценились за их вкусное мясо. Время от времени помещик посылал уток в город, чтобы там их закололи и продали на рынке. Моя сестра и я занимались тем, что сопровождали к берегу реки утиное стадо, предназначенное к продаже. Чтобы утки не разбежались, мы вооружались длинными хворостинами и подгоняли отставших, но ни в коем случае не должны были наносить дорогой птице вред. Мей-Линг и я Жалели бедных птичек и думали иногда, догадываются ли утки о том, какая судьба их ожидает, поскольку время от времени они начинали возбужденно крякать и даже пытались улететь. Но крылья у них были подрезаны, и они только беспомощно били ими о землю, продолжая двигаться в нужном рам направлении навстречу Великой реке и своей судьбе.
Мягкосердечная Мей-Линг обычно принималась плакать, когда мы добирались до берега. Из всех уток всегда находилась одна, которая заметно отличалась от прочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177