Вопреки своему бесстрашию, Мишель вскрикнул в удивлении и ужасе. Разом издали вопли Жермена, Владислав и Бобино, они видели из других комнат страшную сцену.
– Теперь вы убедились? – спокойно спросил доктор. – Но ветеринар, если бы его позвали, наверняка констатировал бы кровоизлияние в мозг, да и доктор, на чьей обязанности лежит удостоверение смерти, поставил бы монахине тот же диагноз.
– А вы сами, почему вы подумали о другой причине?..
– Я – иное дело, я всю жизнь интересовался токсикологией и, увидав умершую, сразу заподозрил преступление. Что касается до природы яда, то он, пожалуй, похож на тот, каким пользуются индейцы бассейна Амазонки, где я бывал во дни моей молодости. Я не предполагал, что в Париже кто-либо может иметь сей страшный яд. Теперь мне остается только покинуть вас, сожалея, что не смог ничем помочь.
– Но вы оказали огромную услугу тем, что с удивительной прозорливостью открыли подлое покушение на мою жизнь, – сказал князь.
Он достал бумажник и, вынув тысячефранковую купюру, вручил врачу, совершенно ошарашенному столь щедрым вознаграждением. Поблагодарив, тот сказал:
– Мой визит даже при хорошей оплате стоит не больше луидора, но я принимаю с благодарностью, я беден.
И, привычный исследовать тайны человеческих судеб, добавил:
– Прежде чем уйти, разрешите дать совет… Мне уже скоро шестьдесят, поэтому, полагаю, мне это дозволительно. Не доверяйте никому и ничему… Люди, хотевшие вас убить, несомненно могущественны, если сумели безнаказанно проникнуть сюда. Теперь о жертве преступления. Советую вызвать врача, удостоверяющего смерть, он поставит диагноз «инсульт» и не заподозрит отравления. Иначе начнутся вскрытие, дознание, следствие, примутся вызывать вас в суд, влезать в вашу личную жизнь и, вдобавок, все это может очень навредить общине, где состояла покойная.
– Вы правы, доктор, совершенно правы. Премного вам благодарен и надеюсь увидеться с вами при менее трагических обстоятельствах.
– Всегда к вашим услугам, – сказал тот, откланиваясь.
Пока князь говорил с доктором, Бобино рассказывал Жермене все, что узнал о смерти ее матери, и о том, как увезли ее сестер.
Девушка долго плакала, но слезы облегчили страдание, она постепенно успокоилась и стала думать, как найти сестер, как отомстить обидчику, принесшему столько несчастий.
Березов, радуясь, что видит ее так решительно настроенной после пережитых событий, какие любую, менее стойкую, женщину могли бы сломить, попросил Бобино не оставлять Жермену, пока он сам будет заниматься делами, связанными с несчастной жертвой.
Вместе с Владиславом князь перенес покойную на кровать, накрыл простыней и вложил в ее руки крест; велел прибрать в комнате, как наводят порядок там, где лежит усопший, и хотел отправиться известить настоятельницу монастыря, но, вспомнив о зловещем письме, полученном два дня назад, не решился оставить Жермену без своего присмотра или на попечении Бобино и Владислава.
Он написал настоятельнице, сообщая о трагедии, однако не упомянул об отравлении. Потом позвонил.
Явился камердинер, и, несмотря на выдержанность хорошо обученного слуги, отскочил при виде дога: тот лежал с разинутой пастью, из нее вытекала слюна.
– Пришлите двух рабочих с конюшни убрать собаку и вызовите ко мне Жана.
– Ваше сиятельство, Жан убежал из дому и не возвратился.
У Мишеля сразу закралось подозрение, он сказал себе: «Похоже, этот Жан – сообщник… Все-таки какие мы идиоты, что принимаем на службу первого попавшегося… и допускаем их до личных услуг!..»
И русский холодно сказал первому камердинеру:
– Возьмите извозчика и отвезите письмо.
ГЛАВА 16
Судя по содержанию письма, полученного князем Березовым два дня назад, враги не собирались успокаиваться на содеянном. Следовало принять меры против нападения, что он немедленно и сделал: закрыл дом для посетителей и строго-настрого приказал швейцару не впускать никого без его разрешения; опасаясь отравы, заставил слуг пробовать в его присутствии пищу и напитки, подаваемые к столу.
Челядь не чувствовала за собой вины и без обиды восприняла приказание, сочтя его пустой прихотью хозяина, тем более что никто из них, кроме Владислава, не знал о причине смерти монахини.
Приняв пока что меры против отравления, Мишель по рекомендации профессоров медицины рассчитывал увезти Жермену на юг Франции или даже в Италию, как только она достаточно окрепнет.
Гроб с телом монахини на катафалке доставили в ее обитель, где и предали земле. Церемония была тихой и скромной, как подобало положению и соответствовало духовному облику простой, преданной служению Богу и ближним девушки.
Князь покрыл гроб цветами, Жермена горячо молилась об упокоении чистой души, а Бобино, никому не известный, бросил горсть земли на могильный холмик той, что с добротой и преданностью ухаживала за его другом – Жерменой.
В одной из газет появилось коротенькое извещение о внезапной кончине никому не ведомой служительницы Бога, она не привлекла ничьего, в том числе полиции, внимания.
Обычная жизнь в доме Березова стала понемногу налаживаться.
Тяжелые переживания, посыпавшиеся одно за другим на едва окрепший организм, не свалили Жермену с ног. Как бывает с сильными натурами, они способствовали пробуждению энергии девушки.
По ее же словам, с жестокой откровенностью высказанным графу Мондье, она была сделана не из того дерева, из которого творят изображения святых.
Теперь она неотступно думала о мерзавце, что подло обесчестил ее, стал причиной смерти ее матери, похитил ее сестер, покушался на жизнь человека, спасшего ее от гибели, и, несомненно, убил невинную. Он должен получить воздаяние за преступления, и месть непременно станет ужасной!
До сих пор стыд и душевная боль замыкали ее уста, и у нее не было сил назвать даже имя негодяя.
Но князь, оставаясь с нею наедине, проявлял дружескую нежность и врожденный такт и незаметно подвел ее к этому разговору. Жермена, чувствуя неодолимое желание излить душу в исповеди, еще усиливаемое лихорадочным состоянием, наконец дрогнула.
Она поведала о том, как ее преследовал богатый человек, с какой страстью домогался, угрожал ей, был взбешен сопротивлением и наконец совершил гнусное насилие.
Потрясенный, негодующий Мишель молча слушал, сжимая кулаки, пока наконец, не в состоянии дольше сдерживаться, не проговорил сдавленным от гнева голосом:
– Имя этого мерзавца!.. Его имя… назовите, Жермена… прошу вас!
– Граф де Мондье, – ответила она чуть слышно. Казалось, ненавистное имя жгло ей язык.
Мишель встал во весь свой гигантский рост, дрожа от негодования. Это был страшный гнев человека Севера, того, кто распаляется нескоро, но, дойдя до накала, становится ужасен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116