Рассказала об их ужасной жизни на улице Мешен и о покушении на убийство их доброго друга Бобино. В общем, ничего не скрывала и, говоря о своих горестях, как бы вновь переживала их сама.
Маркизетта слушала ее с большим вниманием, потом с состраданием, а под конец и прерывала исповедь рыданиями.
– О бедное дитя! Какие муки! Почти как в моей жизни, но мне пришлось еще тяжелее, чем вам.
– Я еще далеко не обо всем упомянула, вы узнаете, что было потом, если захотите выслушать продолжение.
– И вы не сошли с ума после всего, что пережили!
Жермена радостно вскрикнула:
– Наконец-то вы поверили, что я не впала в умопомрачение, что моя голова выдержала все испытания, даже заключение в эту лечебницу.
– Да, дитя мое, верю, вы вполне в здравом уме, извините за вчерашнюю недоверчивость. Но ведь мне столько раз приходилось слушать здравые на первый взгляд рассуждения здешних несчастных, всегда кончавшиеся каким-нибудь бредом, что поневоле станешь подозревать чуть не каждого…
– Но вы-то сами, мадам, как смогли выдержать столько лет жизни в этом аду и не потерять разум? И простите меня за то, что я ожидала увидеть вас если не совсем помешанной, то все-таки не вполне в здравом рассудке.
– Сама не знаю! Вероятно, потому, что я заставила себя отрешиться от прошлого и настоящего, не думать о будущем, не питать никаких надежд. Я провела все эти годы в одиноких слезах и молитвах…
– Вашему страданию придет конец. Однако надо, чтобы и вы мне поверили и тоже все рассказали о себе.
– Да, да, разумеется, я буду вполне, до конца откровенна, отвечу на все ваши вопросы и, более того, дам бумаги, что станут грозным оружием в ваших руках.
– Я знаю о существовании этих бумаг и даже то, что они хранятся в целости.
– Боже мой! – воскликнула в изумлении Маркизетта. – Не может быть! Лишь мне одной известно…
И женщина снова усомнилась и подумала: она все-таки сумасшедшая.
Но ясный взгляд Жермены опять рассеял сомнения.
– В жизни все случается, даже невозможное, – несколько наставительно сказала девушка. – Скажите, разве то, что мне известны ваше имя, место, где вы находитесь, не менее удивительно, чем сведения о бумагах?
– Вы правы, обо мне знали только Бабетта и Мондье, а они вряд ли проговорились бы.
– Приготовьтесь же, мадам, услышать, если угодно, о том, что покажется вам еще более невозможным, однако, поверьте, вполне реальным. Я намеревалась отложить на другой день продолжение своей жизненной истории, но, пожалуй, закончу сегодня, чтобы рассеять у вас последние сомнения.
– Я постараюсь говорить кратко и лишь о самом главном, – начала Жермена. – Итак, мы оказались в ужасной нужде, и, что страшнее любой нищеты, Мишель Березов, мой жених, вдруг без всякой причины стал меня ненавидеть, открыто и жестоко. Однажды он занес надо мной кулак и хотел также ударить мою больную сестру. Я, конечно, возмутилась и вознегодовала. Посмотрев ему прямо в глаза, я держала его под своим взглядом, вероятно, выражавшим всю мою волю. И Мишель вдруг затих, лицо сделалось спокойным, он улыбнулся и сказал, что любит меня по-прежнему. Я безмерно удивилась такой резкой перемене и спросила, что с ним произошло, прежде чем он меня возненавидел, и что происходит теперь. И услышала в ответ: он… спит. Да, да, именно так – спит. Скажите, мадам, знаете ли вы, что такое гипнотизм?
– Да, это искусственное усыпление, вызываемое особенным взглядом человека, или длительным рассматриванием блестящего предмета. Этот способ воздействия на психику пытались применять и здесь, в лечебнице, но почти безуспешно, и лечение внушением тоже, оказалось, мало действовало на душевнобольных.
– Я вижу, вы вполне осведомлены о гипнотизме, и скажу вам, что на некоторых впечатлительных особ он влияет столь сильно, что они становятся как бы ясновидящими.
– Я читала, как под воздействием гипноза такие люди способны лицезреть то, что обычный человек не может различать, и таким образом становятся совершенно покорными тем, кто приводит их в такое состояние. В гипнотическом сне можно внушить чувство любви или ненависти к кому-либо и даже желание совершить преступление.
– Совершенно верно, и вы поймете то, что я вам расскажу. Под действием моего невольного гипноза Мишель вновь стал таким, каким был до того, как бандиты в течение восьми дней продержали его в плену. Странная слепая ненависть ко мне прошла, и князь любил меня как прежде. Он больше не считал себя сумасшедшим, не готовился покончить с собой, хотел жить, строил планы на будущее и выказывал ко мне прежнюю нежность, утрату которой я так тяжело переживала. Часа через два я решила прервать его неестественное забытье и велела проснуться. Видимо, он пережил при этом что-то неприятное и сказал мне: «Напрасно вы меня разбудили, мне было так хорошо!» Да, вырванный из гипнотического сна, он опять меня возненавидел. Он чуть не стал буйным умалишенным и начал грубо обращаться со всеми окружающими. Я снова пристально посмотрела ему в глаза и приказала спать, спать, спать… Он быстро успокоился, заулыбался и с облегчением вздохнул, уже с закрытыми глазами. Во время его сна я принялась расспрашивать его, почему он так резко переходит от любви к ненависти и обратно, отчего в состоянии бодрствования он вел себя подобно сумасшедшему и намеревался покончить самоубийством, а во сне чувствовал себя счастливым, добрым, любящим и хотел жить. И он неизменно отвечал: «Так надо, он так хочет…» – «Кто хочет?» – «Он!» В течение многих дней он повторял одно и то же, ни разу не давая других ответов на мои вопросы…
Беседа затягивалась, Жермена старалась быть немногословной, извинялась за излишние подробности, но Маркизетта ласково просила не смущаться и продолжать. И Жермена дальше рассказала, как ей постепенно удалось с помощью своего благотворного гипноза побороть действие внушения, какому подверг князя злодей.
Не сказав доктору, лечившему ее сестру, о душевном состоянии князя, она как бы из любопытства расспросила врача о гипнотизме, и тот посоветовал ознакомиться с рядом книг по этому вопросу, она их приобрела, с жадностью прочла, и хотя не все поняла, но отчасти усвоила, как надо действовать, дело пошло на лад.
Князь начал выздоравливать, и одновременно поправлялась после тяжелого воспаления легких младшая сестра, и вернулся из больницы вылеченный от раны Бобино. Благодаря дружеской помощи Мориса Вандоля, одолжившего около трех тысяч франков, в дом вернулся достаток. Бобино, по его собственному выражению, «еще был слабак, но авария прошла без последствий». Все его обнимали и целовали – и по очереди и одновременно – и, к его большому удивлению, Мишель отнесся к нему с прежней сердечностью, хотя в последнее время был весьма холоден к тому, кого считал названым братом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Маркизетта слушала ее с большим вниманием, потом с состраданием, а под конец и прерывала исповедь рыданиями.
– О бедное дитя! Какие муки! Почти как в моей жизни, но мне пришлось еще тяжелее, чем вам.
– Я еще далеко не обо всем упомянула, вы узнаете, что было потом, если захотите выслушать продолжение.
– И вы не сошли с ума после всего, что пережили!
Жермена радостно вскрикнула:
– Наконец-то вы поверили, что я не впала в умопомрачение, что моя голова выдержала все испытания, даже заключение в эту лечебницу.
– Да, дитя мое, верю, вы вполне в здравом уме, извините за вчерашнюю недоверчивость. Но ведь мне столько раз приходилось слушать здравые на первый взгляд рассуждения здешних несчастных, всегда кончавшиеся каким-нибудь бредом, что поневоле станешь подозревать чуть не каждого…
– Но вы-то сами, мадам, как смогли выдержать столько лет жизни в этом аду и не потерять разум? И простите меня за то, что я ожидала увидеть вас если не совсем помешанной, то все-таки не вполне в здравом рассудке.
– Сама не знаю! Вероятно, потому, что я заставила себя отрешиться от прошлого и настоящего, не думать о будущем, не питать никаких надежд. Я провела все эти годы в одиноких слезах и молитвах…
– Вашему страданию придет конец. Однако надо, чтобы и вы мне поверили и тоже все рассказали о себе.
– Да, да, разумеется, я буду вполне, до конца откровенна, отвечу на все ваши вопросы и, более того, дам бумаги, что станут грозным оружием в ваших руках.
– Я знаю о существовании этих бумаг и даже то, что они хранятся в целости.
– Боже мой! – воскликнула в изумлении Маркизетта. – Не может быть! Лишь мне одной известно…
И женщина снова усомнилась и подумала: она все-таки сумасшедшая.
Но ясный взгляд Жермены опять рассеял сомнения.
– В жизни все случается, даже невозможное, – несколько наставительно сказала девушка. – Скажите, разве то, что мне известны ваше имя, место, где вы находитесь, не менее удивительно, чем сведения о бумагах?
– Вы правы, обо мне знали только Бабетта и Мондье, а они вряд ли проговорились бы.
– Приготовьтесь же, мадам, услышать, если угодно, о том, что покажется вам еще более невозможным, однако, поверьте, вполне реальным. Я намеревалась отложить на другой день продолжение своей жизненной истории, но, пожалуй, закончу сегодня, чтобы рассеять у вас последние сомнения.
– Я постараюсь говорить кратко и лишь о самом главном, – начала Жермена. – Итак, мы оказались в ужасной нужде, и, что страшнее любой нищеты, Мишель Березов, мой жених, вдруг без всякой причины стал меня ненавидеть, открыто и жестоко. Однажды он занес надо мной кулак и хотел также ударить мою больную сестру. Я, конечно, возмутилась и вознегодовала. Посмотрев ему прямо в глаза, я держала его под своим взглядом, вероятно, выражавшим всю мою волю. И Мишель вдруг затих, лицо сделалось спокойным, он улыбнулся и сказал, что любит меня по-прежнему. Я безмерно удивилась такой резкой перемене и спросила, что с ним произошло, прежде чем он меня возненавидел, и что происходит теперь. И услышала в ответ: он… спит. Да, да, именно так – спит. Скажите, мадам, знаете ли вы, что такое гипнотизм?
– Да, это искусственное усыпление, вызываемое особенным взглядом человека, или длительным рассматриванием блестящего предмета. Этот способ воздействия на психику пытались применять и здесь, в лечебнице, но почти безуспешно, и лечение внушением тоже, оказалось, мало действовало на душевнобольных.
– Я вижу, вы вполне осведомлены о гипнотизме, и скажу вам, что на некоторых впечатлительных особ он влияет столь сильно, что они становятся как бы ясновидящими.
– Я читала, как под воздействием гипноза такие люди способны лицезреть то, что обычный человек не может различать, и таким образом становятся совершенно покорными тем, кто приводит их в такое состояние. В гипнотическом сне можно внушить чувство любви или ненависти к кому-либо и даже желание совершить преступление.
– Совершенно верно, и вы поймете то, что я вам расскажу. Под действием моего невольного гипноза Мишель вновь стал таким, каким был до того, как бандиты в течение восьми дней продержали его в плену. Странная слепая ненависть ко мне прошла, и князь любил меня как прежде. Он больше не считал себя сумасшедшим, не готовился покончить с собой, хотел жить, строил планы на будущее и выказывал ко мне прежнюю нежность, утрату которой я так тяжело переживала. Часа через два я решила прервать его неестественное забытье и велела проснуться. Видимо, он пережил при этом что-то неприятное и сказал мне: «Напрасно вы меня разбудили, мне было так хорошо!» Да, вырванный из гипнотического сна, он опять меня возненавидел. Он чуть не стал буйным умалишенным и начал грубо обращаться со всеми окружающими. Я снова пристально посмотрела ему в глаза и приказала спать, спать, спать… Он быстро успокоился, заулыбался и с облегчением вздохнул, уже с закрытыми глазами. Во время его сна я принялась расспрашивать его, почему он так резко переходит от любви к ненависти и обратно, отчего в состоянии бодрствования он вел себя подобно сумасшедшему и намеревался покончить самоубийством, а во сне чувствовал себя счастливым, добрым, любящим и хотел жить. И он неизменно отвечал: «Так надо, он так хочет…» – «Кто хочет?» – «Он!» В течение многих дней он повторял одно и то же, ни разу не давая других ответов на мои вопросы…
Беседа затягивалась, Жермена старалась быть немногословной, извинялась за излишние подробности, но Маркизетта ласково просила не смущаться и продолжать. И Жермена дальше рассказала, как ей постепенно удалось с помощью своего благотворного гипноза побороть действие внушения, какому подверг князя злодей.
Не сказав доктору, лечившему ее сестру, о душевном состоянии князя, она как бы из любопытства расспросила врача о гипнотизме, и тот посоветовал ознакомиться с рядом книг по этому вопросу, она их приобрела, с жадностью прочла, и хотя не все поняла, но отчасти усвоила, как надо действовать, дело пошло на лад.
Князь начал выздоравливать, и одновременно поправлялась после тяжелого воспаления легких младшая сестра, и вернулся из больницы вылеченный от раны Бобино. Благодаря дружеской помощи Мориса Вандоля, одолжившего около трех тысяч франков, в дом вернулся достаток. Бобино, по его собственному выражению, «еще был слабак, но авария прошла без последствий». Все его обнимали и целовали – и по очереди и одновременно – и, к его большому удивлению, Мишель отнесся к нему с прежней сердечностью, хотя в последнее время был весьма холоден к тому, кого считал названым братом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116