Уже с самого начала завоеваний выцеленный Римом враг последовательно и методично загонялся в удушающую все его действия сеть, и все парализованное ею уже в самом скором времени включалось в единый конвейерный поток, назначением которого служило создание ресурсов для дальнейшей военной экспансии. Все присоединяемое к Риму облагалось налогами и обязано было поставлять ему новых солдат, чтобы обеспечить как регулярность их выплат, так и дальнейшие завоевания.
§ 6. Система государственной власти
Но повторим общеизвестное: крепость любой тюрьмы определяется вовсе не стенами; их прочность производна не от качества кладки, но от качеств людей. Железное племя ветеранов, воспитанные римскими легионами, они абсолютно ни в чём не уступали греческим гоплитам. Кстати, их первое же столкновение с несокрушимой греческой фалангой до основания потрясёт самого Пирра, одного из величайших полководцев древнего мира; семь раз при Гераклее на реке Сирисе римский боевой строй будет врезаться в её ряды – и дрогнет стена; лишь невиданные доселе ревущие клыкастые чудовища с огромными башнями на спинах опрокинут римскую конницу, уже захлестнувшую её обнажённые фланги… Во второй раз при Аускуле (в Апулии) Рим снова уступит, но ценой таких страшных для эпирского царя потерь, что тот предпочтёт сам под благовидным предлогом уйти из Италии. Словом, именно этим несгибаемым людям выпало крепить те, на первый взгляд, незримые виртуальные стены, назначением которых служило принуждать к покорности ещё не склонившихся противников Рима. Их мужество, их презрение к смерти, их готовность к подвигу сцементируют всю создаваемую Римом инфраструктуру подавления непокорных.
Как и в греческих городах, вот только теперь уже в значительно больших масштабах, мы видим всё то же взаимопронизывающее сосуществование двух огромных враждебных друг другу лагерей. Здесь было сказано, что через несколько поколений начнётся примирение былых врагов и формирование какой-то единой общности. Но всё это станет делом далёких потомков, а пока многие из их будущих прадедов не желают предать забвению кровавое прошлое и дышат только отмщением. Конечно же, противостояние победителя и побеждённого – это не противостояние раба и господина, да и рассеянная на гораздо больших пространствах вражда уже не столь концентрирована, как в греческом полисе, но это всё ещё не мир, а если даже и мир, – то под дамокловым мечом. Единственная гарантия безопасности заключается в постоянной мобилизационной готовности соперничающих с атлантами героев, на плечах которых стоит само государство. Так можно ли представить этих гордых, привыкших подчинять и не умеющих повиноваться людей жалкими подданными какого-нибудь царька? Правнук уже упомянутого здесь Катона Старшего, Марк Порций Катон Утический (95–46 до н э.) предпочёл убить себя, но не подчиниться диктатору. Он стал символом республиканской оппозиции тирании; Цицерон восхищался им, Лукан изобразил Катона как борца за политическую свободу, Данте сделал римлянина стражем чистилища… Лично обязанный Цезарю, его зять Юний Брут, не уступавший Катону ни в нравственной чистоте, ни в силе (и резкости) характера пошёл на убийство подмявшего под себя республику консула во имя идеалов свободы… Нет, как и в Греции, эти люди дышали только свободой, и не один год гражданские войны, причиной которых был стихийный протест против нарождающегося режима личной власти, будут сотрясать Рим.
Словом, при всём несходстве и противоположностях одни и те же причины формируют тип государственного устройства и греческого полиса и Рима. Как и в греческом полисе, старую структуру государственного управления Рима взрывают масштабы завоеваний: и тут и там их общая масса переходит критическую черту, за которой обеспечение подконтрольности требует формирования совершенно иных политических институтов. Социальная база подавления побеждённых требует значительного расширения, а это означает, что, как и в Греции, Рим встаёт перед выбором форм государственного устройства, степени участия своих граждан в управлении государством. Прежний центр власти, опирающийся на ограниченный войсковой контингент, оказывается не в состоянии обеспечить должное повиновение и порядок, поэтому возникает необходимость рассредоточения властных полномочий по всему объёму, где требуется их оперативная реализация. Это только там, где линия фронта имеет чётко обозначенный контур, разделяющий противоборствующие стороны, возможна и необходима организация борьбы из единого центра, но где вообще не существует никакого тыла, где фронт – повсюду, структура государственного управления обязана реформироваться таким образом, чтобы точно так же повсюду был и этот центр.
Впрочем, старая форма государственного устройства не в состоянии обеспечить не только подавление побеждённых, но и (главным образом!) дальнейшее накопление военных трофеев, вернее сказать, создание материальных ресурсов, необходимых для дальнейших завоеваний.
Именно поэтому – как в греческих городах к касте гоплитов – власть в Риме переходит к сословию тех, кто обеспечивает боевую устойчивость государства. (Мы не должны вносить сюда никакого морализаторства, но принципы государственного строительства, по-видимому, универсальны, и нельзя не заметить, что через два с лишним тысячелетия в двух стремительно развивающихся государствах, занятых форсированной мобилизацией ресурсов для осуществления внешней экспансии и одновременным подавлением массовой оппозиции внутри, совершенно исключительное положение в политической структуре общества займёт в сущности та же самая каста офицеров элитных военизированных формирований.)
Примем во внимание и то обстоятельство, что окружённый врагами Рим, точно так же, как и великие города Греции, для обеспечения своего «места под солнцем» остро нуждается в тотальной мобилизации всех своих ресурсов. А это значит, что служба его интересам должна поставить в единый строй города не одно бренное тело человека, но и самую его душу; только это, только опережение в подобной мобилизации, способно дать городу решающий перевес над его хищными соперниками. Таким образом, Республика, кроме всего того, что является обычным для ведения войны, нуждается в том, чтобы поставить себе на службу нравственный потенциал своего гражданина. Меж тем задействовать этот потенциал можно только одним путём – исключив всякое давление и на его сознание, и на его совесть по возможности всех официальных государственных институтов. Только там, где достигается полная свобода от такого давления (а это возможно лишь привлечением самого гражданина к принятию властных политических решений, лишь предельной для этно-культурных и исторических условий демократизацией общества), человек начинает отождествлять с государством самого себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
§ 6. Система государственной власти
Но повторим общеизвестное: крепость любой тюрьмы определяется вовсе не стенами; их прочность производна не от качества кладки, но от качеств людей. Железное племя ветеранов, воспитанные римскими легионами, они абсолютно ни в чём не уступали греческим гоплитам. Кстати, их первое же столкновение с несокрушимой греческой фалангой до основания потрясёт самого Пирра, одного из величайших полководцев древнего мира; семь раз при Гераклее на реке Сирисе римский боевой строй будет врезаться в её ряды – и дрогнет стена; лишь невиданные доселе ревущие клыкастые чудовища с огромными башнями на спинах опрокинут римскую конницу, уже захлестнувшую её обнажённые фланги… Во второй раз при Аускуле (в Апулии) Рим снова уступит, но ценой таких страшных для эпирского царя потерь, что тот предпочтёт сам под благовидным предлогом уйти из Италии. Словом, именно этим несгибаемым людям выпало крепить те, на первый взгляд, незримые виртуальные стены, назначением которых служило принуждать к покорности ещё не склонившихся противников Рима. Их мужество, их презрение к смерти, их готовность к подвигу сцементируют всю создаваемую Римом инфраструктуру подавления непокорных.
Как и в греческих городах, вот только теперь уже в значительно больших масштабах, мы видим всё то же взаимопронизывающее сосуществование двух огромных враждебных друг другу лагерей. Здесь было сказано, что через несколько поколений начнётся примирение былых врагов и формирование какой-то единой общности. Но всё это станет делом далёких потомков, а пока многие из их будущих прадедов не желают предать забвению кровавое прошлое и дышат только отмщением. Конечно же, противостояние победителя и побеждённого – это не противостояние раба и господина, да и рассеянная на гораздо больших пространствах вражда уже не столь концентрирована, как в греческом полисе, но это всё ещё не мир, а если даже и мир, – то под дамокловым мечом. Единственная гарантия безопасности заключается в постоянной мобилизационной готовности соперничающих с атлантами героев, на плечах которых стоит само государство. Так можно ли представить этих гордых, привыкших подчинять и не умеющих повиноваться людей жалкими подданными какого-нибудь царька? Правнук уже упомянутого здесь Катона Старшего, Марк Порций Катон Утический (95–46 до н э.) предпочёл убить себя, но не подчиниться диктатору. Он стал символом республиканской оппозиции тирании; Цицерон восхищался им, Лукан изобразил Катона как борца за политическую свободу, Данте сделал римлянина стражем чистилища… Лично обязанный Цезарю, его зять Юний Брут, не уступавший Катону ни в нравственной чистоте, ни в силе (и резкости) характера пошёл на убийство подмявшего под себя республику консула во имя идеалов свободы… Нет, как и в Греции, эти люди дышали только свободой, и не один год гражданские войны, причиной которых был стихийный протест против нарождающегося режима личной власти, будут сотрясать Рим.
Словом, при всём несходстве и противоположностях одни и те же причины формируют тип государственного устройства и греческого полиса и Рима. Как и в греческом полисе, старую структуру государственного управления Рима взрывают масштабы завоеваний: и тут и там их общая масса переходит критическую черту, за которой обеспечение подконтрольности требует формирования совершенно иных политических институтов. Социальная база подавления побеждённых требует значительного расширения, а это означает, что, как и в Греции, Рим встаёт перед выбором форм государственного устройства, степени участия своих граждан в управлении государством. Прежний центр власти, опирающийся на ограниченный войсковой контингент, оказывается не в состоянии обеспечить должное повиновение и порядок, поэтому возникает необходимость рассредоточения властных полномочий по всему объёму, где требуется их оперативная реализация. Это только там, где линия фронта имеет чётко обозначенный контур, разделяющий противоборствующие стороны, возможна и необходима организация борьбы из единого центра, но где вообще не существует никакого тыла, где фронт – повсюду, структура государственного управления обязана реформироваться таким образом, чтобы точно так же повсюду был и этот центр.
Впрочем, старая форма государственного устройства не в состоянии обеспечить не только подавление побеждённых, но и (главным образом!) дальнейшее накопление военных трофеев, вернее сказать, создание материальных ресурсов, необходимых для дальнейших завоеваний.
Именно поэтому – как в греческих городах к касте гоплитов – власть в Риме переходит к сословию тех, кто обеспечивает боевую устойчивость государства. (Мы не должны вносить сюда никакого морализаторства, но принципы государственного строительства, по-видимому, универсальны, и нельзя не заметить, что через два с лишним тысячелетия в двух стремительно развивающихся государствах, занятых форсированной мобилизацией ресурсов для осуществления внешней экспансии и одновременным подавлением массовой оппозиции внутри, совершенно исключительное положение в политической структуре общества займёт в сущности та же самая каста офицеров элитных военизированных формирований.)
Примем во внимание и то обстоятельство, что окружённый врагами Рим, точно так же, как и великие города Греции, для обеспечения своего «места под солнцем» остро нуждается в тотальной мобилизации всех своих ресурсов. А это значит, что служба его интересам должна поставить в единый строй города не одно бренное тело человека, но и самую его душу; только это, только опережение в подобной мобилизации, способно дать городу решающий перевес над его хищными соперниками. Таким образом, Республика, кроме всего того, что является обычным для ведения войны, нуждается в том, чтобы поставить себе на службу нравственный потенциал своего гражданина. Меж тем задействовать этот потенциал можно только одним путём – исключив всякое давление и на его сознание, и на его совесть по возможности всех официальных государственных институтов. Только там, где достигается полная свобода от такого давления (а это возможно лишь привлечением самого гражданина к принятию властных политических решений, лишь предельной для этно-культурных и исторических условий демократизацией общества), человек начинает отождествлять с государством самого себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139