) война. На протяжении жизни одного поколения любой город несколько раз мог подвергнуться вражескому нападению и – если это не был заведомый аутсайдер какой-то всеобщей гонки – не однажды развязать агрессию против своих ближайших соседей. А значит, если и не все, то по меньшей мере многие институты древних городов-государств, вынужденных развиваться в условиях непрекращающегося противоборства, войны всех против всех, являют собой не что иное, как оптимальную (если не сказать единственно возможную) форму приспособления именно к этим условиям их бытия.
Кстати, заметим ещё одно обстоятельство. Столетиями не прекращающаяся война всех против всех отнюдь не порождает какого-то всеобщего озлобления племён, знакомой обычаям других народов мира острой жажды мести, напоить которую может только мучительная смерть самого последнего «кровника». Враждующим городам ничто не мешает одновременно и торговать друг с другом, и (в промежутках между сражениями) встречаться на каких-то совместных празднествах, воровать друг у друга невест, а часто и вообще объединяться против какой-то третьей силы. Словом, война – это вовсе не род смертельной борьбы за выживание, но приемлемая всеми норма бытия, род некоего затянувшегося спортивного состязания, – и лишь когда кто-то из противников переходит какие-то границы, вспыхивает острое желание мстить. Поэтому Греция, несмотря на возмущение политикой своих гегемонов, чтит и Афины и Спарту; поэтому Риму в конечном счёте удаётся сплавить все этническое множество в единый народ, страдающий от разложения своего общего отечества.
Таким образом, формы политической организации древних обществ нельзя рассматривать вне жёсткой связи с войной. Видеть в них начала, одинаково пригодные и к условиям войны, и к условиям мира, значило бы совершить серьёзную ошибку.
Но это же обстоятельство означает, что, во многом из сохранённого для нас историей древнего мира, нельзя видеть и некие всемирно-исторические законы, равно применимые к любому другому обществу. Думается, что далеко не в последнюю очередь всё это относится и к таким, рассматривавшимся здесь материям, которые находят своё отражение в категориях свободы и демократии.
Конечно, нельзя утверждать, что для условий непрерывно продолжающейся войны, масштабы которой к тому же постоянно расширяются, пригодны одни формы общественного устройства, для условий же мира – абсолютно другие. Да и не бывает абсолютных хищников или исключительно демилитаризованных обществ. Но всё же следует принять, что любые организационные структуры формируются в первую очередь под влиянием долговременных факторов. Нечто родственное принципам естественного отбора действует и в человеческой истории, а значит, если бы исторической константой было бы не вооружённое противостояние чуть ли не всему окружению государства, но мирное сосуществование со своими соседями, политическая структура обществ должна была бы принять несколько иной вид.
Именно демократический полис постигает самый дух войны, до конца проникается её философией. Ведь, вообще говоря, победу в военном противостоянии может добыть любое (достаточно сильное, конечно) государство – временная мобилизация всех ресурсов доступна любому; но чувствовать себя, как рыба в воде, на протяжении тысячелетия не прекращающейся войны может только он. Никакой другой форме государственного устройства не дано выжить там, где война оказывается главенствующим надо всем, определяющим фактором существования. Античный город – это выдающийся стайер военной гонки, великолепно приспособленный не к разовому напряжению сил, но к бесконечной исторической дистанции.
Мы упомянули категорию естественного отбора, но ведь всё, что повинуется законам последнего, – представляет собой не только его продукт, но и его исполнительный орган, его инструмент. В какой-то степени все это полностью применимо и к государственному организму – все его институты не только результат естественного исторического отбора, но и точно такой же инструмент непрекращающейся борьбы за обеспечение своей жизнестойкости и своего суверенитета. Другими словами, инструмент перманентной войны.
§ 2. Движущие силы агрессии
Война, которую ведёт античный город – это совсем не то кратковременное вооружённое противостояние на поле боя, которое знакомо любой другой цивилизации. Только демократически устроенному полису дано проникнуть в самую последнюю её тайну и более того – преобразовать всю её природу. Война должна быть вечной и тотальной, а это значит, что ей должно быть подчинено без исключения все, чем располагает государство. Иными словами, победа в ней обеспечивается не только оружием, скорее даже так – вовсе не оружием, ибо оно лишь расставляет нужные акценты. Война для античного города становится единственной темой огромного слаженного оркестра, ведущая партия в которой доверяется отнюдь не меди басов и литаврам, как у дилетантски организованных на началах автократии бездарных его соперников. Она ведётся без исключения всеми его институтами. В первую очередь – всей системой выдавливания максимальных объёмов живого труда из порабощённых им иноплеменников и максимально же полной конвертацией этих объёмов в средства нового витка подавления. Но, кроме того, – его правовой системой, дающей возможность отчуждать также и труд своих собственных союзников, и, разумеется, его идеологией. Наконец, но далеко не в последнюю очередь, всей системой физического, интеллектуального, нравственного воспитания своего гражданина, которая позволяет не только поставить в строй его тело, но и мобилизовать его душу, использовать весь его нравственный потенциал.
В силу такой (можно было бы сказать профессиональной, если бы речь не шла о гораздо более фундаментальном начале – о каком-то врождённом инстинкте города) организации дела, в этой войне в той или иной мере оказываются заинтересованными все слои общества.
Выдвигающаяся на первый план каста гоплитов только в непрекращающейся войне всех против всех может сохранить свои первенствующие позиции в социальной иерархии полиса. Установление долгого и прочного мира возвращает героев к скучной рутине не очень-то благодарного земледельческого труда; они перестают быть главной опорой своего государства, единственным гарантом его свободы и независимости. В свою очередь, это обстоятельство делает ненужным их орден, а значит, и их самих как ведущей политической силы общества. Поэтому утверждение и сохранение своей собственной значимости совершенно немыслимо в условиях стабильного мира. К тому же и военные трофеи победоносного полиса занимают далеко не последнее место в единой системе ценностей этих привилегированных его граждан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Кстати, заметим ещё одно обстоятельство. Столетиями не прекращающаяся война всех против всех отнюдь не порождает какого-то всеобщего озлобления племён, знакомой обычаям других народов мира острой жажды мести, напоить которую может только мучительная смерть самого последнего «кровника». Враждующим городам ничто не мешает одновременно и торговать друг с другом, и (в промежутках между сражениями) встречаться на каких-то совместных празднествах, воровать друг у друга невест, а часто и вообще объединяться против какой-то третьей силы. Словом, война – это вовсе не род смертельной борьбы за выживание, но приемлемая всеми норма бытия, род некоего затянувшегося спортивного состязания, – и лишь когда кто-то из противников переходит какие-то границы, вспыхивает острое желание мстить. Поэтому Греция, несмотря на возмущение политикой своих гегемонов, чтит и Афины и Спарту; поэтому Риму в конечном счёте удаётся сплавить все этническое множество в единый народ, страдающий от разложения своего общего отечества.
Таким образом, формы политической организации древних обществ нельзя рассматривать вне жёсткой связи с войной. Видеть в них начала, одинаково пригодные и к условиям войны, и к условиям мира, значило бы совершить серьёзную ошибку.
Но это же обстоятельство означает, что, во многом из сохранённого для нас историей древнего мира, нельзя видеть и некие всемирно-исторические законы, равно применимые к любому другому обществу. Думается, что далеко не в последнюю очередь всё это относится и к таким, рассматривавшимся здесь материям, которые находят своё отражение в категориях свободы и демократии.
Конечно, нельзя утверждать, что для условий непрерывно продолжающейся войны, масштабы которой к тому же постоянно расширяются, пригодны одни формы общественного устройства, для условий же мира – абсолютно другие. Да и не бывает абсолютных хищников или исключительно демилитаризованных обществ. Но всё же следует принять, что любые организационные структуры формируются в первую очередь под влиянием долговременных факторов. Нечто родственное принципам естественного отбора действует и в человеческой истории, а значит, если бы исторической константой было бы не вооружённое противостояние чуть ли не всему окружению государства, но мирное сосуществование со своими соседями, политическая структура обществ должна была бы принять несколько иной вид.
Именно демократический полис постигает самый дух войны, до конца проникается её философией. Ведь, вообще говоря, победу в военном противостоянии может добыть любое (достаточно сильное, конечно) государство – временная мобилизация всех ресурсов доступна любому; но чувствовать себя, как рыба в воде, на протяжении тысячелетия не прекращающейся войны может только он. Никакой другой форме государственного устройства не дано выжить там, где война оказывается главенствующим надо всем, определяющим фактором существования. Античный город – это выдающийся стайер военной гонки, великолепно приспособленный не к разовому напряжению сил, но к бесконечной исторической дистанции.
Мы упомянули категорию естественного отбора, но ведь всё, что повинуется законам последнего, – представляет собой не только его продукт, но и его исполнительный орган, его инструмент. В какой-то степени все это полностью применимо и к государственному организму – все его институты не только результат естественного исторического отбора, но и точно такой же инструмент непрекращающейся борьбы за обеспечение своей жизнестойкости и своего суверенитета. Другими словами, инструмент перманентной войны.
§ 2. Движущие силы агрессии
Война, которую ведёт античный город – это совсем не то кратковременное вооружённое противостояние на поле боя, которое знакомо любой другой цивилизации. Только демократически устроенному полису дано проникнуть в самую последнюю её тайну и более того – преобразовать всю её природу. Война должна быть вечной и тотальной, а это значит, что ей должно быть подчинено без исключения все, чем располагает государство. Иными словами, победа в ней обеспечивается не только оружием, скорее даже так – вовсе не оружием, ибо оно лишь расставляет нужные акценты. Война для античного города становится единственной темой огромного слаженного оркестра, ведущая партия в которой доверяется отнюдь не меди басов и литаврам, как у дилетантски организованных на началах автократии бездарных его соперников. Она ведётся без исключения всеми его институтами. В первую очередь – всей системой выдавливания максимальных объёмов живого труда из порабощённых им иноплеменников и максимально же полной конвертацией этих объёмов в средства нового витка подавления. Но, кроме того, – его правовой системой, дающей возможность отчуждать также и труд своих собственных союзников, и, разумеется, его идеологией. Наконец, но далеко не в последнюю очередь, всей системой физического, интеллектуального, нравственного воспитания своего гражданина, которая позволяет не только поставить в строй его тело, но и мобилизовать его душу, использовать весь его нравственный потенциал.
В силу такой (можно было бы сказать профессиональной, если бы речь не шла о гораздо более фундаментальном начале – о каком-то врождённом инстинкте города) организации дела, в этой войне в той или иной мере оказываются заинтересованными все слои общества.
Выдвигающаяся на первый план каста гоплитов только в непрекращающейся войне всех против всех может сохранить свои первенствующие позиции в социальной иерархии полиса. Установление долгого и прочного мира возвращает героев к скучной рутине не очень-то благодарного земледельческого труда; они перестают быть главной опорой своего государства, единственным гарантом его свободы и независимости. В свою очередь, это обстоятельство делает ненужным их орден, а значит, и их самих как ведущей политической силы общества. Поэтому утверждение и сохранение своей собственной значимости совершенно немыслимо в условиях стабильного мира. К тому же и военные трофеи победоносного полиса занимают далеко не последнее место в единой системе ценностей этих привилегированных его граждан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139