Обычно на такие предпусковые этапные заседания приходили до сотни участников и «болельщиков», в то время как формально действительных членов Госкомиссии, утвержденных решением ЦК, было не более десяти.
Открывая заседание, Керимов сказал, что он получил информацию о заседании Политбюро, на котором обсуждался вопрос о предстоящем полете «Союза-11».
— Министр Афанасьев сообщил мне, что на Политбюро были вызваны он, Келдыш, Смирнов и Бушуев. Они заверили, что все для обеспечения полета и стыковки предусмотрено, необходимые доработки подтверждены экспериментальными проверками, экипаж хорошо подготовлен и все будет в порядке. Леонид Ильич Брежнев просил еще раз все проверить, чтобы на этот раз задача стыковки и перехода была выполнена. Товарищ Брежнев просил передать, что это очень важно. Он нам всем доверяет и надеется, что мы выполним задачу. Афанасьев доложил Политбюро состав экипажей. Косыгин спросил, хорошо ли они все подготовлены. Смирнов заверил, что да, на заседании ВПК экипажи докладывали о своей готовности. Брежнев сообщил, что французское правительство обратилось с запросом: когда мы намерены осуществить пилотируемые полеты, — в связи с тем, что Франция собирается в ближайшие дни произвести ядерный взрыв в атмосфере. Посоветовавшись с товарищем Келдышем, Смирнов и Бушуев ответили, что взрыв не будет служить помехой, — так передал товарищ Афанасьев.
Шабаров вынужден был коротко доложить о всех итогах испытаний и не упустил случая упомянуть «пшик».
Доклад о ракете-носителе сделал заместитель Козлова Александр Солдатенков.
Проблемы безопасности на случай солнечных вспышек, а следовательно, и любой другой радиационной опасности — это сфера ответственности Евгения Воробьева. «Наверху» приняли решение, допускающее полет при ядерном взрыве, не спросив его. Он промолчал. Но подал голос Северин:
— Надо поручить космонавтам посмотреть, как выглядит ядерный взрыв из космоса.
— А зачем?
— Чтобы они сами решили, если начнется ядерная перестрелка, стоит ли возвращаться на Землю.
Эта импровизация вызвала общий смех.
Госкомиссия установила сроки вывоза на старт — 4 июня и пуска — 6 июня 1971 года.
До ужина оставался час, и я решил провести его в спокойном горизонтальном положении. Но зашел Михаил Самохин поделиться идеями по заселению новых гостиниц и финансированию нового строительства.
По дороге в столовую меня остановил сильно возбужденный Гай Северин.
— Мне позвонили с 17-й площадки. Врачи забраковали по какому-то признаку Кубасова, и принято решение заменить весь экипаж. Это значит, что я должен заменить все ложементы и медицинские пояса, подготовку костюмов и прочее, а корабль уже пристыкован к ракете-носителю и находится под обтекателем.
Я был ошарашен. Зашли в столовую. Шабаров спокойно ужинал.
— Знаешь новость о замене экипажа?
— Первый раз слышу.
— Неужели ваш шеф не счел нужным с вами посоветоваться по такому принципиальному вопросу? — удивился Северин.
Замена экипажа за двое суток до старта — такого не было еще ни в нашей, ни в американской практике. Опять мы проводим эксперимент «впервые в мире».
Сенсация начала бурно обсуждаться в столовой. Шабарова Мишин вызвал по телефону и приказал собрать руководство в МИКе на 23 часа.
— Приказ есть приказ, — сказал Шабаров и обратился к Феоктистову: — Центровку надо пересчитывать? Ведь веса космонавтов другие.
— Сейчас займемся. Раз такое дело, пойду искать своих теоретиков.
На вечернем совещании в МИКе Воробьев сказал, что у Кубасова рентген, сделанный утром при штатном медосмотре, показал затенение в правом легком. Величина затенения с куриное яйцо.
Первым возмутился Правецкий, предшественник Воробьева по руководству 3-м Главным управлением Минздрава.
— Как же это выясняется за двое суток до старта? Такой процесс не может развиться за неделю.
— Известно, что за космонавтами следит служба медицинского контроля ВВС, это вы у них спросите, — ответил Воробьев.
— После того как они проглядели язву у Беляева, я ничему не удивляюсь, — продолжал возмущаться Правецкий. — Вы знаете, что у Беляева были кровотечения, но он два года уклонялся от обследования, боялся, что его отчислят из отряда космонавтов. В наше время в Москве дать космонавту умереть в госпитале от кровотечения — это ведь не так просто! Бригада хирургов во главе с Вишневским не могла его спасти. Вот чего стоят заявления профанов от медицины о постоянном контроле.
— Ну, сейчас не о Беляеве идет разговор, — примирительно сказал Воробьев.
На полуночном совещании договорились, что независимо от «затенения в легких» ракета-носитель с космическим кораблем в 6 утра будет вывезена на стартовую позицию. Необходимые доработки и замены будем производить на старте через люк. Это единственно возможное решение.
Объем работ Семенов, Северин и глава всех слесарей и монтажников Константин Горбатенко оценили в четыре-пять часов. Работы начнутся сразу после установки ракеты-носителя. Но замена экипажа — это прерогатива Госкомиссии.
Утром, проводив ракетный поезд на стартовую позицию, собралась Госкомиссия.
Открывая в 7 часов утра столь необычное заседание, Керимов сказал:
— Нам сообщили врачи, что Кубасова нельзя допускать к полету. Для всех нас это полная неожиданность. Только вчера доложили Политбюро состав экипажа, получили добро — и вдруг такой конфуз. Пусть Евгений Иванович Воробьев доложит, как это стало возможным.
— Космонавты проходили штатный предполетный медосмотр. Во время рентгена у Кубасова заметили затенение. Сделали послойную рентгенографию. Установили, что инфильтрат находится на глубине девяти сантиметров величиной с пятак. Процесс оценили как острый и активный.
— Как же так, — возмутился Керимов, — космонавты находятся под постоянным наблюдением. Это ведь не желудочное расстройство. Где вы были раньше?
— Им делали рентген последний раз в феврале. Все было в порядке, и все это время Кубасов чувствовал себя хорошо.
— Насколько я смыслю в медицине, это острый туберкулезный процесс. Неужели не могли ничего заподозрить по анализу крови?
— В крови теперь обнаружили повышенное содержание эозинофилов, другие показатели нормальные.
— Это все слова, а есть ли письменное медицинское заключение? Кто его подписал?
Воробьев заверил, что бумага есть.
Керимов обратился к Каманину:
— Какие будут предложения, Николай Петрович?
— Мы считаем, что в основной экипаж вместо инженера-испытателя Кубасова следует включить инженера-испытателя Волкова. Леонов уже был в космосе, даже выходил в открытый космос. Волков уже летал на «Союзе». Такой инженер справится с задачей.
Неожиданным для всех было возражение Мишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Открывая заседание, Керимов сказал, что он получил информацию о заседании Политбюро, на котором обсуждался вопрос о предстоящем полете «Союза-11».
— Министр Афанасьев сообщил мне, что на Политбюро были вызваны он, Келдыш, Смирнов и Бушуев. Они заверили, что все для обеспечения полета и стыковки предусмотрено, необходимые доработки подтверждены экспериментальными проверками, экипаж хорошо подготовлен и все будет в порядке. Леонид Ильич Брежнев просил еще раз все проверить, чтобы на этот раз задача стыковки и перехода была выполнена. Товарищ Брежнев просил передать, что это очень важно. Он нам всем доверяет и надеется, что мы выполним задачу. Афанасьев доложил Политбюро состав экипажей. Косыгин спросил, хорошо ли они все подготовлены. Смирнов заверил, что да, на заседании ВПК экипажи докладывали о своей готовности. Брежнев сообщил, что французское правительство обратилось с запросом: когда мы намерены осуществить пилотируемые полеты, — в связи с тем, что Франция собирается в ближайшие дни произвести ядерный взрыв в атмосфере. Посоветовавшись с товарищем Келдышем, Смирнов и Бушуев ответили, что взрыв не будет служить помехой, — так передал товарищ Афанасьев.
Шабаров вынужден был коротко доложить о всех итогах испытаний и не упустил случая упомянуть «пшик».
Доклад о ракете-носителе сделал заместитель Козлова Александр Солдатенков.
Проблемы безопасности на случай солнечных вспышек, а следовательно, и любой другой радиационной опасности — это сфера ответственности Евгения Воробьева. «Наверху» приняли решение, допускающее полет при ядерном взрыве, не спросив его. Он промолчал. Но подал голос Северин:
— Надо поручить космонавтам посмотреть, как выглядит ядерный взрыв из космоса.
— А зачем?
— Чтобы они сами решили, если начнется ядерная перестрелка, стоит ли возвращаться на Землю.
Эта импровизация вызвала общий смех.
Госкомиссия установила сроки вывоза на старт — 4 июня и пуска — 6 июня 1971 года.
До ужина оставался час, и я решил провести его в спокойном горизонтальном положении. Но зашел Михаил Самохин поделиться идеями по заселению новых гостиниц и финансированию нового строительства.
По дороге в столовую меня остановил сильно возбужденный Гай Северин.
— Мне позвонили с 17-й площадки. Врачи забраковали по какому-то признаку Кубасова, и принято решение заменить весь экипаж. Это значит, что я должен заменить все ложементы и медицинские пояса, подготовку костюмов и прочее, а корабль уже пристыкован к ракете-носителю и находится под обтекателем.
Я был ошарашен. Зашли в столовую. Шабаров спокойно ужинал.
— Знаешь новость о замене экипажа?
— Первый раз слышу.
— Неужели ваш шеф не счел нужным с вами посоветоваться по такому принципиальному вопросу? — удивился Северин.
Замена экипажа за двое суток до старта — такого не было еще ни в нашей, ни в американской практике. Опять мы проводим эксперимент «впервые в мире».
Сенсация начала бурно обсуждаться в столовой. Шабарова Мишин вызвал по телефону и приказал собрать руководство в МИКе на 23 часа.
— Приказ есть приказ, — сказал Шабаров и обратился к Феоктистову: — Центровку надо пересчитывать? Ведь веса космонавтов другие.
— Сейчас займемся. Раз такое дело, пойду искать своих теоретиков.
На вечернем совещании в МИКе Воробьев сказал, что у Кубасова рентген, сделанный утром при штатном медосмотре, показал затенение в правом легком. Величина затенения с куриное яйцо.
Первым возмутился Правецкий, предшественник Воробьева по руководству 3-м Главным управлением Минздрава.
— Как же это выясняется за двое суток до старта? Такой процесс не может развиться за неделю.
— Известно, что за космонавтами следит служба медицинского контроля ВВС, это вы у них спросите, — ответил Воробьев.
— После того как они проглядели язву у Беляева, я ничему не удивляюсь, — продолжал возмущаться Правецкий. — Вы знаете, что у Беляева были кровотечения, но он два года уклонялся от обследования, боялся, что его отчислят из отряда космонавтов. В наше время в Москве дать космонавту умереть в госпитале от кровотечения — это ведь не так просто! Бригада хирургов во главе с Вишневским не могла его спасти. Вот чего стоят заявления профанов от медицины о постоянном контроле.
— Ну, сейчас не о Беляеве идет разговор, — примирительно сказал Воробьев.
На полуночном совещании договорились, что независимо от «затенения в легких» ракета-носитель с космическим кораблем в 6 утра будет вывезена на стартовую позицию. Необходимые доработки и замены будем производить на старте через люк. Это единственно возможное решение.
Объем работ Семенов, Северин и глава всех слесарей и монтажников Константин Горбатенко оценили в четыре-пять часов. Работы начнутся сразу после установки ракеты-носителя. Но замена экипажа — это прерогатива Госкомиссии.
Утром, проводив ракетный поезд на стартовую позицию, собралась Госкомиссия.
Открывая в 7 часов утра столь необычное заседание, Керимов сказал:
— Нам сообщили врачи, что Кубасова нельзя допускать к полету. Для всех нас это полная неожиданность. Только вчера доложили Политбюро состав экипажа, получили добро — и вдруг такой конфуз. Пусть Евгений Иванович Воробьев доложит, как это стало возможным.
— Космонавты проходили штатный предполетный медосмотр. Во время рентгена у Кубасова заметили затенение. Сделали послойную рентгенографию. Установили, что инфильтрат находится на глубине девяти сантиметров величиной с пятак. Процесс оценили как острый и активный.
— Как же так, — возмутился Керимов, — космонавты находятся под постоянным наблюдением. Это ведь не желудочное расстройство. Где вы были раньше?
— Им делали рентген последний раз в феврале. Все было в порядке, и все это время Кубасов чувствовал себя хорошо.
— Насколько я смыслю в медицине, это острый туберкулезный процесс. Неужели не могли ничего заподозрить по анализу крови?
— В крови теперь обнаружили повышенное содержание эозинофилов, другие показатели нормальные.
— Это все слова, а есть ли письменное медицинское заключение? Кто его подписал?
Воробьев заверил, что бумага есть.
Керимов обратился к Каманину:
— Какие будут предложения, Николай Петрович?
— Мы считаем, что в основной экипаж вместо инженера-испытателя Кубасова следует включить инженера-испытателя Волкова. Леонов уже был в космосе, даже выходил в открытый космос. Волков уже летал на «Союзе». Такой инженер справится с задачей.
Неожиданным для всех было возражение Мишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188