– У меня внутри пусто, как в Кир-Накай.
– Мы увидимся утром? – спросил Давин. – Принц отправляется на рассвете.
– Проснусь. А если нет – кинь в меня камнем.
– Может, лучше тебе пойти с нами? Будешь под защитой принца. Для того, кому Клан обязан своим крушением, этот мир – место небезопасное.
Эйдан отхлебнул из кружки и помотал головой.
– Пока нет. У меня здесь дела.
– Эйдан Мак-Аллистер, наши жизни принадлежат друг другу, – напомнил элим. – И горевал я уже достаточно.
– Посмотрим, как пойдут дела. А ты что собираешься делать? Будешь присматривать за моим юным племянником, как присматривал за мной?
– Он говорил тебе, что просил меня остаться при нем?
– Это было бы очень… правильно и для элимов, и для Донала, и для тебя. Мир нужно лечить, и, боюсь, он получит еще множество ран, прежде чем мы сможем начать лечение.
– Я подумаю. – Элим коротко взглянул на меня. – Мы все должны подумать о том, как исцелить собственные сердца. Но сейчас я намерен досконально изучить изнанку моего одеяла. Спокойной ночи, Эйдан.
– Спокойной ночи, друг. – Сенай остался у костра один. Он рассеянно ворошил угольки, прихлебывая из оставленной Давином кружки.
Кажется, меня он в темноте не заметил. Вот и славно.
Я заставила себя смотреть на оплавленную плиту, навеки скрывшую под собой родники, на звезды, на песок, на гальку – куда угодно, лишь бы он не почувствовал, что я гляжу на него.
Это не помогло.
– Нам надо поговорить. – Он двигался стремительно и неслышно, как лис, и уже высился надо мной.
В темноте я не видела его лица.
– Ты уже веки вечные это твердишь, только все время то не в себе, то под дурманом, то засыпаешь на ходу. По-моему, говорить нам не о чем.
Боги, боги, ну почему он от меня не отвяжется?!
Он сел передо мной на песок, скрестив ноги, наморщив лоб. Какая там улыбка.
– Роэлан хочет, чтобы я ушел с ними.
– С драконами? Куда? – Изобразить безразличие мне не удалось.
– Куда они. Дальше в Караг-Хиум. За горы, туда, где они жили раньше.
– Ты полетишь… – Непрошеные слова вырвались сами собой.
– Думаю, нет. Поплетусь за ними пешком. Я никогда не буду летать.
– Но ты же отправил его спасать принца. – Это прозвучало настолько по-детски, что я чуть язык не прикусила. При нем я чувствовала себя просто ужасно – так, словно еще шаг, и я свалюсь за край мира.
– Донал не сидел на нем верхом. Роэлан нес его в лапе. Но даже если бы Роэлан предложил мне сесть на него, я бы отказался. Это все равно что запрячь Давина. – Боги, боги, он что, оправдывается передо мной? Что с ним?
Я сделала над собой усилие и вернулась к насущным делам.
– А как ты будешь жить? Что будешь делать?
– Не знаю. Они не дадут мне умереть с голоду. Но пока что разговаривать я могу только с Роэланом. Остальные совсем одичали и обезумели. Я нужен, чтобы помочь им вспомнить, кто они и кем когда-то были. Чтобы помочь им поначалу произносить слова – потом-то они и сами смогут.
– Но теперь нет озера.
– Зато теперь они в безопасности, – кивнул он. – Времени не было, и выбирать не приходилось. – Он надолго замолчал, и я чувствовала, как за тонкой пленкой этого молчания собираются слова – только ткни, и они польются.
– Ты собираешься все это делать?
– Это мой дар.
Три слова – и в них весь смысл его жизни… Я увидела все, что он чувствовал – радость, изумление, готовность, а за ними и другие чувства – смирение, печаль и…
– А чего ты боишься-то?
– Я не знаю, надолго ли меня хватит, сколько я смогу делать это и оставаться самим собой. Когда я говорю с Роэланом, даже недолго, как сегодня, потом даже "Есть хочу" получается только с третьего раза…
– Я заметила.
– А ведь еще и это… – Он легонько коснулся моей руки, и в ночное небо взлетела струйка искр. – Я не знаю, кто я, и представления не имею, кем я стану. Мне страшно, потому что я столкнулся с чудом, по сравнению с которым и музыка, и боги, и драконы – детский лепет. – Я почувствовала на себе взгляд темных глаз, обращенный до сих пор вовнутрь. – Ты – жизнь во всей ее полноте, Лара, чудесная, святая, человеческая жизнь, полная любви и боли, радости и печали, храбрости и чести, красоты и шрамов. Если бы я мог быть с тобой… со всем, что есть ты… тогда я ничего не забуду. Я не знаю, куда я иду и надолго ли, но зато знаю, что хочу взять тебя с собой.
Слепой сенайский дурень! Кем он меня считает? Моя "честь" отправила его в Мазадин, изуродовала его! Из-за моей "храбрости" погибли его друзья! Я вскочила на ноги, чувствуя, что эта ночь поймала меня в западню, что мне не распутать чудовищный клубок мыслей и чувств, который вот-вот разорвет меня в клочья, что я не в состоянии сказать ничего осмысленного. Ну нет у меня таланта ни к музыке, ни к словам!
– Нет! – выпалила я. – Ты безумный урод, который собирается жить с чудовищами! Найду себе занятие получше!
Он не стал спорить, не спросил, почему я так решила, даже не показал, как больно я ему сделала этакой грубостью. Он печально улыбнулся и сел на мое место, прислонясь к скале.
– Ах, Лара, а ты-то чего боишься?
Некоторое время я шагала туда-сюда по песку и гальке, проклиная ночную тьму, сумятицу в голове, саднивший ожог на руке и полную мою неспособность понять, что же со мной происходит, стоит мне подумать об Эйдане. В конце концов я вернулась, чтобы забрать сумку, спрятаться где-нибудь и броситься бежать со всех ног при первых лучах зари.
Сенай глядел на меня.
– Это не конец, – тихонько произнес он мне вслед. – Ты же слышала, что сказал Давин: наши жизни принадлежат друг другу. А от того, что принадлежит мне, я так просто не откажусь, пусть даже снова просить тебя быть со мной мне придется уже по-драконьи.
Серебристые звезды неспешно плыли над головой, и я заставила себя пойти спать ко входу в пещеры, за скалой.
Меня разбудила песня Эйдана. Он сидел на скале, закрыв глаза, и белое пламя плясало вокруг его головы и рук; стоя рядом с Давином, Доналом и потрясенными элирийскими солдатами, я смотрела и слушала, как дивный голос творит музыку такой пронзительной красоты, что сердце у меня сжималось. Лицо его отражало нечеловеческое блаженство, он пел мелодию своей души, а вдали, на утесах за опустевшим Кир-Накай, сидел и слушал, отблескивая медью в лучах рассвета, величественный темный дракон.
Бездна зияла у меня за спиной. Я взвалила сумку на плечо и пошла прочь.
Глава 36
Я чую, облака таят грозу.
В расцвете лето, солнечные дни
Длинны и светлы; все ж мы предвкушаем
Тот зимний сон, ту сладостную дрему,
В которой зачинаем мы детей,
В которой нам отказывали долго
Проклятые безжалостные стражи,
А нынче поутру моя сестра
Летела на восход.
Я видел, видел -
Парила Меттис, утренний туман
Пронзая, поднималась выше, выше,
Сверкала чешуя ее на солнце.
Впервые Меттис складывала песню
За годы долгие позорнейшего рабства!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Мы увидимся утром? – спросил Давин. – Принц отправляется на рассвете.
– Проснусь. А если нет – кинь в меня камнем.
– Может, лучше тебе пойти с нами? Будешь под защитой принца. Для того, кому Клан обязан своим крушением, этот мир – место небезопасное.
Эйдан отхлебнул из кружки и помотал головой.
– Пока нет. У меня здесь дела.
– Эйдан Мак-Аллистер, наши жизни принадлежат друг другу, – напомнил элим. – И горевал я уже достаточно.
– Посмотрим, как пойдут дела. А ты что собираешься делать? Будешь присматривать за моим юным племянником, как присматривал за мной?
– Он говорил тебе, что просил меня остаться при нем?
– Это было бы очень… правильно и для элимов, и для Донала, и для тебя. Мир нужно лечить, и, боюсь, он получит еще множество ран, прежде чем мы сможем начать лечение.
– Я подумаю. – Элим коротко взглянул на меня. – Мы все должны подумать о том, как исцелить собственные сердца. Но сейчас я намерен досконально изучить изнанку моего одеяла. Спокойной ночи, Эйдан.
– Спокойной ночи, друг. – Сенай остался у костра один. Он рассеянно ворошил угольки, прихлебывая из оставленной Давином кружки.
Кажется, меня он в темноте не заметил. Вот и славно.
Я заставила себя смотреть на оплавленную плиту, навеки скрывшую под собой родники, на звезды, на песок, на гальку – куда угодно, лишь бы он не почувствовал, что я гляжу на него.
Это не помогло.
– Нам надо поговорить. – Он двигался стремительно и неслышно, как лис, и уже высился надо мной.
В темноте я не видела его лица.
– Ты уже веки вечные это твердишь, только все время то не в себе, то под дурманом, то засыпаешь на ходу. По-моему, говорить нам не о чем.
Боги, боги, ну почему он от меня не отвяжется?!
Он сел передо мной на песок, скрестив ноги, наморщив лоб. Какая там улыбка.
– Роэлан хочет, чтобы я ушел с ними.
– С драконами? Куда? – Изобразить безразличие мне не удалось.
– Куда они. Дальше в Караг-Хиум. За горы, туда, где они жили раньше.
– Ты полетишь… – Непрошеные слова вырвались сами собой.
– Думаю, нет. Поплетусь за ними пешком. Я никогда не буду летать.
– Но ты же отправил его спасать принца. – Это прозвучало настолько по-детски, что я чуть язык не прикусила. При нем я чувствовала себя просто ужасно – так, словно еще шаг, и я свалюсь за край мира.
– Донал не сидел на нем верхом. Роэлан нес его в лапе. Но даже если бы Роэлан предложил мне сесть на него, я бы отказался. Это все равно что запрячь Давина. – Боги, боги, он что, оправдывается передо мной? Что с ним?
Я сделала над собой усилие и вернулась к насущным делам.
– А как ты будешь жить? Что будешь делать?
– Не знаю. Они не дадут мне умереть с голоду. Но пока что разговаривать я могу только с Роэланом. Остальные совсем одичали и обезумели. Я нужен, чтобы помочь им вспомнить, кто они и кем когда-то были. Чтобы помочь им поначалу произносить слова – потом-то они и сами смогут.
– Но теперь нет озера.
– Зато теперь они в безопасности, – кивнул он. – Времени не было, и выбирать не приходилось. – Он надолго замолчал, и я чувствовала, как за тонкой пленкой этого молчания собираются слова – только ткни, и они польются.
– Ты собираешься все это делать?
– Это мой дар.
Три слова – и в них весь смысл его жизни… Я увидела все, что он чувствовал – радость, изумление, готовность, а за ними и другие чувства – смирение, печаль и…
– А чего ты боишься-то?
– Я не знаю, надолго ли меня хватит, сколько я смогу делать это и оставаться самим собой. Когда я говорю с Роэланом, даже недолго, как сегодня, потом даже "Есть хочу" получается только с третьего раза…
– Я заметила.
– А ведь еще и это… – Он легонько коснулся моей руки, и в ночное небо взлетела струйка искр. – Я не знаю, кто я, и представления не имею, кем я стану. Мне страшно, потому что я столкнулся с чудом, по сравнению с которым и музыка, и боги, и драконы – детский лепет. – Я почувствовала на себе взгляд темных глаз, обращенный до сих пор вовнутрь. – Ты – жизнь во всей ее полноте, Лара, чудесная, святая, человеческая жизнь, полная любви и боли, радости и печали, храбрости и чести, красоты и шрамов. Если бы я мог быть с тобой… со всем, что есть ты… тогда я ничего не забуду. Я не знаю, куда я иду и надолго ли, но зато знаю, что хочу взять тебя с собой.
Слепой сенайский дурень! Кем он меня считает? Моя "честь" отправила его в Мазадин, изуродовала его! Из-за моей "храбрости" погибли его друзья! Я вскочила на ноги, чувствуя, что эта ночь поймала меня в западню, что мне не распутать чудовищный клубок мыслей и чувств, который вот-вот разорвет меня в клочья, что я не в состоянии сказать ничего осмысленного. Ну нет у меня таланта ни к музыке, ни к словам!
– Нет! – выпалила я. – Ты безумный урод, который собирается жить с чудовищами! Найду себе занятие получше!
Он не стал спорить, не спросил, почему я так решила, даже не показал, как больно я ему сделала этакой грубостью. Он печально улыбнулся и сел на мое место, прислонясь к скале.
– Ах, Лара, а ты-то чего боишься?
Некоторое время я шагала туда-сюда по песку и гальке, проклиная ночную тьму, сумятицу в голове, саднивший ожог на руке и полную мою неспособность понять, что же со мной происходит, стоит мне подумать об Эйдане. В конце концов я вернулась, чтобы забрать сумку, спрятаться где-нибудь и броситься бежать со всех ног при первых лучах зари.
Сенай глядел на меня.
– Это не конец, – тихонько произнес он мне вслед. – Ты же слышала, что сказал Давин: наши жизни принадлежат друг другу. А от того, что принадлежит мне, я так просто не откажусь, пусть даже снова просить тебя быть со мной мне придется уже по-драконьи.
Серебристые звезды неспешно плыли над головой, и я заставила себя пойти спать ко входу в пещеры, за скалой.
Меня разбудила песня Эйдана. Он сидел на скале, закрыв глаза, и белое пламя плясало вокруг его головы и рук; стоя рядом с Давином, Доналом и потрясенными элирийскими солдатами, я смотрела и слушала, как дивный голос творит музыку такой пронзительной красоты, что сердце у меня сжималось. Лицо его отражало нечеловеческое блаженство, он пел мелодию своей души, а вдали, на утесах за опустевшим Кир-Накай, сидел и слушал, отблескивая медью в лучах рассвета, величественный темный дракон.
Бездна зияла у меня за спиной. Я взвалила сумку на плечо и пошла прочь.
Глава 36
Я чую, облака таят грозу.
В расцвете лето, солнечные дни
Длинны и светлы; все ж мы предвкушаем
Тот зимний сон, ту сладостную дрему,
В которой зачинаем мы детей,
В которой нам отказывали долго
Проклятые безжалостные стражи,
А нынче поутру моя сестра
Летела на восход.
Я видел, видел -
Парила Меттис, утренний туман
Пронзая, поднималась выше, выше,
Сверкала чешуя ее на солнце.
Впервые Меттис складывала песню
За годы долгие позорнейшего рабства!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99