Мы с элимом принялись греть руки, а Зенгал подозвал раба-эсконийца и велел принести еще дров. Раб был прикован к тачке и, верно, возил ее от одной хижины к другой день напролет. Всадник повернул вертел, вкатил под занавеску бочонок вина и впустил нас в хижину.
Мне приходилось бывать в самых разных жилищах – от пещер до крытых дерном лачуг, от мусорных куч до дворцов, да и в военных лагерях я провел изрядное время, так что я примерно представлял себе, что увижу за кожаной занавеской каменной хижины: скудная, грязная обстановка, состоящая лишь из самого необходимого, и сверкающее, вычищенное и смазанное оружие на видном месте. Но меня ждала полная неожиданность.
Вслед за Всадником я пригнулся, чтобы не задеть висячий светильник – хрустальный в серебряной оправе, – и снял грязные башмаки, чтобы ступить на тростниковую циновку, а оттуда – на ковер тончайшей эсконийской работы. Да, хижина была маленькая и скудно обставленная, но постелью служила груда пушистых шкур отличной выделки высотой по колено, шкур редких животных наподобие снежного барса и полярной лисы. Кругом в беспорядке лежали предметы женского туалета, но и без того было ясно, что постель достаточно широка для двоих. Платяной сундук был полированного сиркового дерева и окован позолоченными полосами, а на полочке стоял набор золотых кубков, украшенных аметистами. Да и оружие было под стать обстановке: кинжал, кривая серебряная рукоять которого была отделана золотом, и эсконийская сабля с гардой, инкрустированной нефритом. На почетном месте висел кнут из промасленной кожи, а три его длинных хвоста были все в узлах и снабжены стальными наконечниками. При виде него мне к горлу подкатила тошнота, хотя завтрак был давным-давно. Драконий хлыст. Это орудие предназначено для шкуры, которую не пробить ножом, для бронированных боков, для кожи, покрытой каменными паразитами-джибари, твердыми как камень, – для драконов, а не для человеческой плоти, не для того, чтобы раздирать мышцы до кости и чтобы кожа отзывалась болью на малейшее прикосновение.
– Ну что, смотреть-то будете? – В одной руке Зенгал держал кубок вина, а другой снял с крюка в стене пару кожаных наголенников в темных пятнах. Элим, скрестив ноги, сел на ковер, вооружился перьями и бумагой и глядел на меня в ожидании распоряжений. – Они должны хорошо охватывать колени, и кожа чтобы была толстая – у дракона-то чешуя острая как нож, – но гибкая, чтобы гнулась и сидела ладно. Понятно?
Битый час он демонстрировал мне все детали особых доспехов, благодаря которым Всадники могли жить бок о бок с ужасными чудовищами: перчатки до локтя, жилеты, глухо застегивавшиеся от подбородка до бедер, маска и шлем из прочного войлока, пропитанного чем-то вонючим, чтобы искры не попали в глаза и не подожгли волосы. В конце концов элим исписал заметками десять страниц, а Зенгал снял с себя все, кроме кровавика на шее. Он осушил пятый кубок вина и, казалось, не замечал, что проникавший снаружи ледяной ветер покрыл инеем волосы на его массивном теле. Да уж, никакой дурацкой сенайской стыдливости. Я подумал о Каллии и едва сдержал улыбку, вспомнив, как она дразнила меня, но тут мой взгляд упал на запястье Всадника, и я поежился под шерстяными одеждами – красный знак язвил меня, как копье. Как мне хотелось задушить и Зенгала, и всех мерзавцев-Всадников на свете!
Мне удалось рассмотреть все детали экипировки Всадника, не роняя их. Я спросил, что тут можно улучшить, какие мерки надо снять, словом, задал все вопросы, которых от меня ждали, и ничего лишнего. Зенгал отвечал охотно и подробно – любой солдат говорит так о своих нуждах. Нас прервали всего один раз – когда дракон зарычал так близко, что клинки вспыхнули в пламени и земля содрогнулась под ногами. Я изо всех сил старался не выказать позорную слабость, свидетелем которой был элим, а Зенгал умолк, подошел к занавеске и выглянул в сумерки. Казалось, несколько ответных вспышек встревожили его, но не настолько, чтобы он не допил вино и не налил себе из бочонка еще. Он повернулся и принялся бесстрастно смотреть, как я, стоя на коленях на ковре, нарочито внимательно изучаю груду обугленных доспехов. Я проглотил ком в горле и выдавил:
– Как они страшно ревут. Вот уж никогда не думал, что так близко подберусь к драконам. Признаться, очень не по себе становится, когда они рычат так… сердито.
Зенгал фыркнул:
– Нечем им сердиться-то. Безмозглые они. Они вообще такие – злобные и до крови жадные. Другие и не бывают.
Просматривая записи элима, я задал несколько банальных вопросов о драконах. Всадник отвечал, хотя и без всякого интереса. В вихре за дверью кружились искры. Снова раздался рык – еще ближе. Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Зенгал утробно расхохотался и нагнулся надо мной – голый он почему-то был еще страшнее, чем в доспехах.
– Вы что, боитесь, что дракон просунет сюда язык и попробует, каковы нынче портняжки? Спокойно. На этой неделе их уже кормили, да и костлявый вы слишком на их-то вкус. Ежели я тут, так хоть вот нашего Давина можно бояться больше, чем кая.
Когда Всадник назвал по имени элима, сидевшего от меня на расстоянии вытянутой руки, я чуть не позабыл, о чем собирался спрашивать. Нарим велел мне обратиться за помощью к некоему Давину на дороге в Валлиор. Да нет же, это совпадение. Конечно, совпадение… И тут, протянув элиму перчатку Всадника, я встретился взглядом с его спокойными светлыми глазами. Семеро богов! Он знает, кто я такой! Но размышлять об этом времени не было. Надо постараться как можно скорее, пока я еще хоть что-то соображаю, разузнать то, из-за чего я здесь оказался.
– Неужели они не волнуются из-за чужих или из-за того, что кто-то что-то не то делает? То есть мне можно кричать, выть, в колокола трезвонить?
Всадник сплюнул за порог, налил себе из бочонка еще вина и залпом осушил кубок.
– Волнуются? Они что, сенайские дамы? Драконы никогда ни из-за чего не волнуются! Вы еще скажите, что вулкан разволноваться может! Или что молния забеспокоится, или что смерч обидится! Они просто делают, что делают, и вам и таким, как вы, крупно повезло, что кое-чего они не делают без нашего с братьями разрешения! – Он снова высунулся повернуть вертел, а потом уселся, не одеваясь, на меховую постель и осушил еще один кубок.
Я едва сдерживался, чтобы не закричать на него. Я хотел спросить его, почему погибли и Каллия, и Джеральд, и Гвайтир, и Элис, и все остальные. Все было зря. Я никогда не был ближе к драконам, чем сейчас, в этой самой долине, я никогда и пальцем не трогал Всадника, если не считать бессмысленного покушения на того, который насиловал Каллию. Я никогда, ни разу не делал ничего такого, что можно было расценить как угрозу их благополучию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Мне приходилось бывать в самых разных жилищах – от пещер до крытых дерном лачуг, от мусорных куч до дворцов, да и в военных лагерях я провел изрядное время, так что я примерно представлял себе, что увижу за кожаной занавеской каменной хижины: скудная, грязная обстановка, состоящая лишь из самого необходимого, и сверкающее, вычищенное и смазанное оружие на видном месте. Но меня ждала полная неожиданность.
Вслед за Всадником я пригнулся, чтобы не задеть висячий светильник – хрустальный в серебряной оправе, – и снял грязные башмаки, чтобы ступить на тростниковую циновку, а оттуда – на ковер тончайшей эсконийской работы. Да, хижина была маленькая и скудно обставленная, но постелью служила груда пушистых шкур отличной выделки высотой по колено, шкур редких животных наподобие снежного барса и полярной лисы. Кругом в беспорядке лежали предметы женского туалета, но и без того было ясно, что постель достаточно широка для двоих. Платяной сундук был полированного сиркового дерева и окован позолоченными полосами, а на полочке стоял набор золотых кубков, украшенных аметистами. Да и оружие было под стать обстановке: кинжал, кривая серебряная рукоять которого была отделана золотом, и эсконийская сабля с гардой, инкрустированной нефритом. На почетном месте висел кнут из промасленной кожи, а три его длинных хвоста были все в узлах и снабжены стальными наконечниками. При виде него мне к горлу подкатила тошнота, хотя завтрак был давным-давно. Драконий хлыст. Это орудие предназначено для шкуры, которую не пробить ножом, для бронированных боков, для кожи, покрытой каменными паразитами-джибари, твердыми как камень, – для драконов, а не для человеческой плоти, не для того, чтобы раздирать мышцы до кости и чтобы кожа отзывалась болью на малейшее прикосновение.
– Ну что, смотреть-то будете? – В одной руке Зенгал держал кубок вина, а другой снял с крюка в стене пару кожаных наголенников в темных пятнах. Элим, скрестив ноги, сел на ковер, вооружился перьями и бумагой и глядел на меня в ожидании распоряжений. – Они должны хорошо охватывать колени, и кожа чтобы была толстая – у дракона-то чешуя острая как нож, – но гибкая, чтобы гнулась и сидела ладно. Понятно?
Битый час он демонстрировал мне все детали особых доспехов, благодаря которым Всадники могли жить бок о бок с ужасными чудовищами: перчатки до локтя, жилеты, глухо застегивавшиеся от подбородка до бедер, маска и шлем из прочного войлока, пропитанного чем-то вонючим, чтобы искры не попали в глаза и не подожгли волосы. В конце концов элим исписал заметками десять страниц, а Зенгал снял с себя все, кроме кровавика на шее. Он осушил пятый кубок вина и, казалось, не замечал, что проникавший снаружи ледяной ветер покрыл инеем волосы на его массивном теле. Да уж, никакой дурацкой сенайской стыдливости. Я подумал о Каллии и едва сдержал улыбку, вспомнив, как она дразнила меня, но тут мой взгляд упал на запястье Всадника, и я поежился под шерстяными одеждами – красный знак язвил меня, как копье. Как мне хотелось задушить и Зенгала, и всех мерзавцев-Всадников на свете!
Мне удалось рассмотреть все детали экипировки Всадника, не роняя их. Я спросил, что тут можно улучшить, какие мерки надо снять, словом, задал все вопросы, которых от меня ждали, и ничего лишнего. Зенгал отвечал охотно и подробно – любой солдат говорит так о своих нуждах. Нас прервали всего один раз – когда дракон зарычал так близко, что клинки вспыхнули в пламени и земля содрогнулась под ногами. Я изо всех сил старался не выказать позорную слабость, свидетелем которой был элим, а Зенгал умолк, подошел к занавеске и выглянул в сумерки. Казалось, несколько ответных вспышек встревожили его, но не настолько, чтобы он не допил вино и не налил себе из бочонка еще. Он повернулся и принялся бесстрастно смотреть, как я, стоя на коленях на ковре, нарочито внимательно изучаю груду обугленных доспехов. Я проглотил ком в горле и выдавил:
– Как они страшно ревут. Вот уж никогда не думал, что так близко подберусь к драконам. Признаться, очень не по себе становится, когда они рычат так… сердито.
Зенгал фыркнул:
– Нечем им сердиться-то. Безмозглые они. Они вообще такие – злобные и до крови жадные. Другие и не бывают.
Просматривая записи элима, я задал несколько банальных вопросов о драконах. Всадник отвечал, хотя и без всякого интереса. В вихре за дверью кружились искры. Снова раздался рык – еще ближе. Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Зенгал утробно расхохотался и нагнулся надо мной – голый он почему-то был еще страшнее, чем в доспехах.
– Вы что, боитесь, что дракон просунет сюда язык и попробует, каковы нынче портняжки? Спокойно. На этой неделе их уже кормили, да и костлявый вы слишком на их-то вкус. Ежели я тут, так хоть вот нашего Давина можно бояться больше, чем кая.
Когда Всадник назвал по имени элима, сидевшего от меня на расстоянии вытянутой руки, я чуть не позабыл, о чем собирался спрашивать. Нарим велел мне обратиться за помощью к некоему Давину на дороге в Валлиор. Да нет же, это совпадение. Конечно, совпадение… И тут, протянув элиму перчатку Всадника, я встретился взглядом с его спокойными светлыми глазами. Семеро богов! Он знает, кто я такой! Но размышлять об этом времени не было. Надо постараться как можно скорее, пока я еще хоть что-то соображаю, разузнать то, из-за чего я здесь оказался.
– Неужели они не волнуются из-за чужих или из-за того, что кто-то что-то не то делает? То есть мне можно кричать, выть, в колокола трезвонить?
Всадник сплюнул за порог, налил себе из бочонка еще вина и залпом осушил кубок.
– Волнуются? Они что, сенайские дамы? Драконы никогда ни из-за чего не волнуются! Вы еще скажите, что вулкан разволноваться может! Или что молния забеспокоится, или что смерч обидится! Они просто делают, что делают, и вам и таким, как вы, крупно повезло, что кое-чего они не делают без нашего с братьями разрешения! – Он снова высунулся повернуть вертел, а потом уселся, не одеваясь, на меховую постель и осушил еще один кубок.
Я едва сдерживался, чтобы не закричать на него. Я хотел спросить его, почему погибли и Каллия, и Джеральд, и Гвайтир, и Элис, и все остальные. Все было зря. Я никогда не был ближе к драконам, чем сейчас, в этой самой долине, я никогда и пальцем не трогал Всадника, если не считать бессмысленного покушения на того, который насиловал Каллию. Я никогда, ни разу не делал ничего такого, что можно было расценить как угрозу их благополучию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99