Привычка притупляет непосредственность чувства даже там, где речь идет о великих явлениях природы.
Эти простые люди до сих пор еще ни разу не пытались объяснить событие, повторяющееся перед ними ежедневно. Однако внезапно поставленный вопрос поразил их обоих, как новая блестящая гипотеза может поразить ученого.
Чингачгук один решился ответить.
— Бледнолицые все знают, — сказал он. — Могут они объяснить нам, почему солнце скрывает свое лицо, когда оно уходит на ночь?
— Ага, вот к чему сводится вся наука краснокожих! — сказал охотник смеясь; ему было небезразлично, что он может доказать превосходство своего народа, разрешив эту трудную проблему. — Слушай, Змей, — продолжал он более серьезно и совершенно просто, — это объясняется гораздо легче, чем воображаете вы, индейцы. Хотя нам кажется, будто солнце Путешествует по небу, оно на самом деле не двигается с места, а земля вертится вокруг него. Всякий может понять это, если встанет, к примеру сказать, на мельничное колесо, когда оно движется: тогда он будет поочередно то видеть небо, то нырять под воду. Во всем этом нет никакой тайны, действует одна только природа. Вся трудность в том, чтобы привести землю в движение.
— Откуда мой брат знает, что земля вертится? — спросил индеец. — Может ли он видеть это?
— Ну, признаюсь, это хоть кого собьет с толку, делавар. Много раз я пробовал, и мне это никогда по-настоящему не удавалось. Иногда мне мерещилось, что я могу это видеть, но потом опять вынужден был сознаться, что это невозможно. Однако земля действительно вертится, как говорят все наши люди, и ты должен верить им, потому что они умеют предсказывать затмения и другие чудеса, которые приводят в ужас индейцев.
— Хорошо! Это правда: ни один краснокожий не станет отрицать этого. Когда колесо вертится, глаза мои могут это видеть, но они не видят вращения земли.
— Это зависит от упрямства наших чувств. Верь только тому, что видишь, говорят они, и множество людей действительно верят только тому, что видят. И, однако, вождь, это совсем не такой хороший довод, как кажется на первый взгляд. Я знаю, ты веришь в Великого Духа. И, однако, ручаюсь, ты не смог бы показать, где ты видишь его.
— Чингачгук может видеть Великого Духа во всех добрых делах, Злого Духа — в злых делах. Великий Дух — на озере, в лесу, в облаках, в Уа-та-Уа, в сыне Ункаса, в Таменунде, в Зверобое. Злой Дух — в мингах, Но нигде я не могу видеть, как вертится земля.
— Неудивительно, что тебя прозвали Змеем! В твоих словах всегда видны острый ум и глубокая проницательность. А между тем твой ответ уклоняется от моей мысли. По делам Великого Духа ты заключаешь, что он существует. Белые заключают о вращении земли по тем последствиям, которые происходят от этого вращения. Вот и вся разница. Подробностей я тебе Объяснить не могу. Но все бледнолицые убеждены, что так оно и есть.
— Когда солнце поднимется завтра над вершиной этой сосны, где будет мой брат Зверобой? — спросил делавар торжественно.
Охотник встрепенулся и поглядел на своего друга пристально, хотя и без всякой тревоги. Потом знаком велел ему следовать за собой в ковчег, чтобы обсудить этот вопрос вдали от тех, чьи чувства, как он боялся, могли бы возобладать над рассудком. Там он остановился и продолжал беседу в более доверительном тоне.
— Не совсем осторожно с твоей стороны, Змей, — начал он, — спрашивать меня об этом в присутствии Уа-та-Уа. Да и белые девушки могли нас услышать. Ты поступил неосторожно, вопреки всем твоим обычаям. Ну ничего. Уа, кажется, не поняла, а остальные не услышали… Легче задать этот вопрос, чем ответите на него. Ни один смертный не может сказать, где он будет, когда завтра подымится солнце. Я задам тебе тот, же вопрос, Змей, и хочу послушать, что ты ответишь.
— Чингачгук будет со своим другом Зверобоем. Если Зверобой удалится в страну духов. Великие Змей поползет вслед за ним; если Зверобой останется под солнцем, тепло и свет будут ласкать их обоих.
— Я понимаю тебя, делавар, — ответил охотник, тронутый простодушной преданностью друга. — Такой язык понятен, как и всякий другой; он исходит из сердца и обращается прямо к сердцу. Хорошо так думать и, быть может, хорошо так говорить, но совсем нехорошо будет, если ты так поступишь, Змей. Ты теперь не один на свете — хотя нужно еще переменить хижину и совершить другие обряды, прежде чем Уа-та-Уа станет твоей женой, — вы уже и теперь все равно что обвенчаны и должны вместе делить радость и горе. Нет, нет, нельзя бросать Уа-та-Уа только потому, что между мной и тобой прошло облако немного темнее, чем мы могли предвидеть!
— Уа-та-Уа — дочь могикан, она знает, что надо повиноваться мужу. Куда пойдет он, пойдет и она. Мы оба будем с великим охотником делаваров, когда солнце поднимется завтра над этой сосной.
— Боже тебя сохрани, вождь! Это сущее безумие!
Неужели вы можете переделать натуру мингов? Неужели твои грозные взгляды или слезы и красота Уа-та-Уа превратят волка в белку или сделают дикую кошку кроткой, как лань? Нет, Змей, образумься и предоставь меня моей судьбе. В конце концов, нельзя уж так быть уверенным, что эти бродяги непременно будут пытать меня.
Они еще могут жалиться, хотя, говоря по правде, трудно ожидать, чтобы минг отказался от злобы и позволил милосердию восторжествовать в своем сердце. И все же никто не знает, что может случиться, и такое молодое существо, как Уа-та-Уа, не смеет зря рисковать своей жизнью. Брак совсем не то, что воображают о нем некоторые молодые люди. Если бы ты был еще не женат, делавар, я бы, конечно, ждал, что от восхода солнца до заката ты неутомимо, как собака, бегущая по следу, станешь рыскать вокруг лагеря мингов, подстерегая удобный случай помочь мне и сокрушить врагов. Но вдвоем мы часто бываем слабее, чем в одиночку, и надо принимать все вещи такими, каковы они есть в действительности, а не такими, какими нам хотелось бы их видеть.
— Случай, Зверобой, — возразил индеец с важным и решительным видом, — что сделал бы мой бледнолицый брат, если бы Чингачгук попал в руки гуронов? Пробрался бы в деревни делаваров и там сказал бы вождям, старикам и молодым воинам: «Глядите, вот Уа-та-Уа, она цела и невредима, хотя немного устала; а вот Зверобой: он меньше устал, чем Жимолость, потому что он гораздо сильнее, но он тоже цел и невредим!» Неужели ты так поступил бы на моем месте?
— Ну, признаюсь, ты меня озадачил! Даже минг не додумался бы до такой хитрости. Как это тебе пришло в голову задать такой вопрос!.. Что бы я сделал? Да, во-первых, Уа-та-Уа вряд ли оказалась бы в моем обществе, потому что она осталась бы возле тебя, и, стало быть, все, что ты говоришь о ней, не имеет никакого смысла. Если бы она не ушла со мной, то не могла бы и устать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Эти простые люди до сих пор еще ни разу не пытались объяснить событие, повторяющееся перед ними ежедневно. Однако внезапно поставленный вопрос поразил их обоих, как новая блестящая гипотеза может поразить ученого.
Чингачгук один решился ответить.
— Бледнолицые все знают, — сказал он. — Могут они объяснить нам, почему солнце скрывает свое лицо, когда оно уходит на ночь?
— Ага, вот к чему сводится вся наука краснокожих! — сказал охотник смеясь; ему было небезразлично, что он может доказать превосходство своего народа, разрешив эту трудную проблему. — Слушай, Змей, — продолжал он более серьезно и совершенно просто, — это объясняется гораздо легче, чем воображаете вы, индейцы. Хотя нам кажется, будто солнце Путешествует по небу, оно на самом деле не двигается с места, а земля вертится вокруг него. Всякий может понять это, если встанет, к примеру сказать, на мельничное колесо, когда оно движется: тогда он будет поочередно то видеть небо, то нырять под воду. Во всем этом нет никакой тайны, действует одна только природа. Вся трудность в том, чтобы привести землю в движение.
— Откуда мой брат знает, что земля вертится? — спросил индеец. — Может ли он видеть это?
— Ну, признаюсь, это хоть кого собьет с толку, делавар. Много раз я пробовал, и мне это никогда по-настоящему не удавалось. Иногда мне мерещилось, что я могу это видеть, но потом опять вынужден был сознаться, что это невозможно. Однако земля действительно вертится, как говорят все наши люди, и ты должен верить им, потому что они умеют предсказывать затмения и другие чудеса, которые приводят в ужас индейцев.
— Хорошо! Это правда: ни один краснокожий не станет отрицать этого. Когда колесо вертится, глаза мои могут это видеть, но они не видят вращения земли.
— Это зависит от упрямства наших чувств. Верь только тому, что видишь, говорят они, и множество людей действительно верят только тому, что видят. И, однако, вождь, это совсем не такой хороший довод, как кажется на первый взгляд. Я знаю, ты веришь в Великого Духа. И, однако, ручаюсь, ты не смог бы показать, где ты видишь его.
— Чингачгук может видеть Великого Духа во всех добрых делах, Злого Духа — в злых делах. Великий Дух — на озере, в лесу, в облаках, в Уа-та-Уа, в сыне Ункаса, в Таменунде, в Зверобое. Злой Дух — в мингах, Но нигде я не могу видеть, как вертится земля.
— Неудивительно, что тебя прозвали Змеем! В твоих словах всегда видны острый ум и глубокая проницательность. А между тем твой ответ уклоняется от моей мысли. По делам Великого Духа ты заключаешь, что он существует. Белые заключают о вращении земли по тем последствиям, которые происходят от этого вращения. Вот и вся разница. Подробностей я тебе Объяснить не могу. Но все бледнолицые убеждены, что так оно и есть.
— Когда солнце поднимется завтра над вершиной этой сосны, где будет мой брат Зверобой? — спросил делавар торжественно.
Охотник встрепенулся и поглядел на своего друга пристально, хотя и без всякой тревоги. Потом знаком велел ему следовать за собой в ковчег, чтобы обсудить этот вопрос вдали от тех, чьи чувства, как он боялся, могли бы возобладать над рассудком. Там он остановился и продолжал беседу в более доверительном тоне.
— Не совсем осторожно с твоей стороны, Змей, — начал он, — спрашивать меня об этом в присутствии Уа-та-Уа. Да и белые девушки могли нас услышать. Ты поступил неосторожно, вопреки всем твоим обычаям. Ну ничего. Уа, кажется, не поняла, а остальные не услышали… Легче задать этот вопрос, чем ответите на него. Ни один смертный не может сказать, где он будет, когда завтра подымится солнце. Я задам тебе тот, же вопрос, Змей, и хочу послушать, что ты ответишь.
— Чингачгук будет со своим другом Зверобоем. Если Зверобой удалится в страну духов. Великие Змей поползет вслед за ним; если Зверобой останется под солнцем, тепло и свет будут ласкать их обоих.
— Я понимаю тебя, делавар, — ответил охотник, тронутый простодушной преданностью друга. — Такой язык понятен, как и всякий другой; он исходит из сердца и обращается прямо к сердцу. Хорошо так думать и, быть может, хорошо так говорить, но совсем нехорошо будет, если ты так поступишь, Змей. Ты теперь не один на свете — хотя нужно еще переменить хижину и совершить другие обряды, прежде чем Уа-та-Уа станет твоей женой, — вы уже и теперь все равно что обвенчаны и должны вместе делить радость и горе. Нет, нет, нельзя бросать Уа-та-Уа только потому, что между мной и тобой прошло облако немного темнее, чем мы могли предвидеть!
— Уа-та-Уа — дочь могикан, она знает, что надо повиноваться мужу. Куда пойдет он, пойдет и она. Мы оба будем с великим охотником делаваров, когда солнце поднимется завтра над этой сосной.
— Боже тебя сохрани, вождь! Это сущее безумие!
Неужели вы можете переделать натуру мингов? Неужели твои грозные взгляды или слезы и красота Уа-та-Уа превратят волка в белку или сделают дикую кошку кроткой, как лань? Нет, Змей, образумься и предоставь меня моей судьбе. В конце концов, нельзя уж так быть уверенным, что эти бродяги непременно будут пытать меня.
Они еще могут жалиться, хотя, говоря по правде, трудно ожидать, чтобы минг отказался от злобы и позволил милосердию восторжествовать в своем сердце. И все же никто не знает, что может случиться, и такое молодое существо, как Уа-та-Уа, не смеет зря рисковать своей жизнью. Брак совсем не то, что воображают о нем некоторые молодые люди. Если бы ты был еще не женат, делавар, я бы, конечно, ждал, что от восхода солнца до заката ты неутомимо, как собака, бегущая по следу, станешь рыскать вокруг лагеря мингов, подстерегая удобный случай помочь мне и сокрушить врагов. Но вдвоем мы часто бываем слабее, чем в одиночку, и надо принимать все вещи такими, каковы они есть в действительности, а не такими, какими нам хотелось бы их видеть.
— Случай, Зверобой, — возразил индеец с важным и решительным видом, — что сделал бы мой бледнолицый брат, если бы Чингачгук попал в руки гуронов? Пробрался бы в деревни делаваров и там сказал бы вождям, старикам и молодым воинам: «Глядите, вот Уа-та-Уа, она цела и невредима, хотя немного устала; а вот Зверобой: он меньше устал, чем Жимолость, потому что он гораздо сильнее, но он тоже цел и невредим!» Неужели ты так поступил бы на моем месте?
— Ну, признаюсь, ты меня озадачил! Даже минг не додумался бы до такой хитрости. Как это тебе пришло в голову задать такой вопрос!.. Что бы я сделал? Да, во-первых, Уа-та-Уа вряд ли оказалась бы в моем обществе, потому что она осталась бы возле тебя, и, стало быть, все, что ты говоришь о ней, не имеет никакого смысла. Если бы она не ушла со мной, то не могла бы и устать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146