Бесприютный вя-тичев побратим полагал, что Палдур и не добрался до лесистых подножий Торхельма — холма, на скалистую макушку которого рыжий скандийский бог отчего-то очень часто ронял свой гремучий огненный молот. Ярлову дружиннику, дескать, в одиночку по округе вообще плавать опасно, поскольку ярл думает, будто он всей округе хозяин, а почти вся округа думает совершенно иначе. Кудеслав урманскую молвь понимал через слово (а когда говорили не с ним, то и через два-три); из слышанного он только то и уразумел, что спорщики спорят лишь о причинах несчастья с Палдуром. А что с Палдуром именно несчастье, они оба не сомневаются. Уразумев это, он проверил оружие и еще внимательней, до хруста в глазницах, стал всматриваться в проплывающие по сторонам одинаковые-однообразные месива камней, скрученных замшелых стволов и корявых ветвей. Тогда-то он и ощутил впервые беззащитность человека на реке меж лесных берегов. Но не тащиться же было суходолом через одно из помянутых непролазных месив! Потом Кнуд (в свое время нахватавшийся на Ильмене примерно столько же по-словенски, сколько Вятич успел узнать по-скандийски) попробовал растолковать своему побратиму, кто такие берсерки. Кудеслав объяснения не понял, но оружие проверил еще раз. А Кнуд сказал:
— Напрасно ярл сделал так, что ты не смог не пойти. Ты хорош и с луком, и с топором, и с мечом ты уже не хуже, чем многие. Ты уже почти воин. ПОЧТИ. Тебе осталось полшага. Большинство тех, кто погиб, гибли именно на оставшемся полушаге. Потому что эти полшага нужно переступить через воина. А через берсерка тебе не переступить.
Возможно, Кнуд тогда сказал как-нибудь иначе, но сказал он именно это.
Помолчали (мерный плеск весел, мерный стук градин о панцири да шеломы, еле слышные на реке всхлипы ветра в голых ветвях — и все). Потом Мечник, которого еще ни разу не звали Мечником, спросил:
— У них большая дружина?
— У них только сами они, — ответил Кнуд. — Потому что больше им никто не надобен. — Он помолчал и добавил: — Если что, без оглядки на нас отходи в сторону. Тебе в этом бесчестья не будет.
Бесприютный почему-то сказал это по-урмански, и Свей коротко оглянулся, блеснул щербатым оскалом: ему понравилась шутка. Кудеслав тоже принял Кнудовы слова за шутку и тоже осклабился. А Свей, отворачиваясь, выговорил:
— Если что, нужно их разделить. И нападать втроем на одного. Иначе… — На продолжение Молчальник поскупился. К чему говорить то, что и без слов должно быть понятно любому, даже лесному Ватитшу?
Вовсе незачем.
Тем более что почти в тот самый миг они нашли Палдура.
Левый берег провалился вдруг шрамом узкой лощины — запекшейся черными струпьями безлистых кустарников, истекающей мутною ржой объевшегося осенними дождями ручья… Он, ручей, небось десятками десятков лет трудился, намывая врезавшуюся в реку галечную рыжую отмель. И вот на этой-то отмели…
Сперва они заметили только застрявшие меж камнями гнутые жерди с прицепленной не то тряпкой, не то зверьей изодранной шкурой (речные волны трепали ее по-песьи злобно и истово).
Это были остатки биарминской кожаной лодки. На очень похожей уплыл из ярлова гарда Палдур. То есть не на похожей, а на ней самой. Нет-нет, ни Молчальник, ни Кнуд (ни тем более Кудеслав) не знали настолько хорошо приметы Палдурова челна, чтоб распознать его по обломкам. Но сам Палдур, оказывается, тоже был тут, на отмели — просто они заметили его уже после того, как очалились возле обломков и выволокли свою долбленку на относительно сухое место. Ведь и впрямь же не вдруг различишь на рыже-ржавом ржаво-рудое!
Кудеслав глянул лишь мельком и принялся очень внимательно всматриваться в ближнюю заросль. Тело пролежало здесь не дольше чем день, ночь и еще полдня; да, недолго пролежало тело, но лисы и прочие лесные прожоры успели хорошо над ним потрудиться. А только вовсе не от этого к горлу Вятича всхлестнулась вязкая да едкая горечь. Зверье на то и зверье, чтоб зверствовать. Да и видывал он уже такого предостаточно — ив здешней земле, и в других чужих, и в собственной.
Но вот удар, разваливший окольчуженного дружинника от шеи до пояса… И то, как и куда был всажен собственный же, вероятно, Палдуров меч…
Кнуд и Свей принялись обсуждать сноровку да силу Торхельмингов (а кому б еще тут суметь вот этак-то, кто б еще на вооруженье да браслеты убитого не польстился?!). А Кудеслав, прислушиваясь вполуха, думал, что человек в любых делах берет верх над зверьем. Да, в любых делах. В зверских — тоже.
А потом они переминались на хрусткой-трескучей гальке и, не переставая шнырять по кустам да склонам настороженными хваткими взглядами, тихонько спорили: что да как теперь делать.
То есть про «что» спорить как раз не потребовалось.
Свей был свеем; стало быть Палдур не то что родовичем, а даже одноплеменным мог приходиться из них троих одному лишь Кнуду (и то неизвестно, поскольку Бесприютный ярлову отцу в закупы угодил младенцем и родство свое знал с чужих только слов). И ярл приказывал лишь дознаться про Палдурову судьбу, а не в случае чего мстить. И все же Бесприютный со Свеем ни на миг не задумались, что именно надлежит теперь делать. И бурчание Кудеслава — дескать, вот так дружинники ярловы теперь и будут по очереди здесь пропадать, покуда тот либо сам сюда не наладится, либо от безвестий помрет — это бурчание Кнуд и Молчальник сочли тем, чем оно и было. Насмешкой сочли. Над ярлом.
И Свей опять сказал про разделить и про «втроем на одного». А Кнуд сказал так: «Говорят, там при них живут только двое стариков — помощников по хозяйству. Вряд ли кто-то следит за рекой. Нас трое мужчин в железных шлемах, в железной броне и с крепким оружием в крепких руках. Давайте просто пойдем на Торхельм и убьем всех, которые там».
И они пошли.
Свей и Кнуд — почти по самому дну лощины, вдоль ручья, по открытому. Правый лощинный отлог был поплоще, и зарос он пореже — только деревьями. Молчальник и Бесприютный решили: если Торхельминги следят за рекой и нападут, то справа (редколесье тем выгодней для засады, что и спрятаться можно, и быстро-бесшумно кинуться на врага). Поэтому лесному человеку Ватитшу определили идти скрытно верхом левого берега, а ежели что — бить стрелами поверх луговины и успеть хотя бы поранить хотя бы одного ворога прежде, чем те добегут до открыто идущих низом.
Лесной вятич, правда, заикнулся, что уж до трех-то считать даже берсерки, поди, умеют, а ежели за рекой следят, то усмотрят и кто куда от нее пошел. Но Свей спросил:
— Ты можешь предложить что-то умнее?
Вятич вздохнул, снял и отдал Кнуду свой щит (лучнику, да еще лезущему в крепь, лишнее снаряженье скорей помеха, а бесприютный урман из-за привычки выменивать все подряд на хмельное был не шибко имущ — из доли в последней добыче, кажется, только доспех персидский к тому времени пропить не успел)… Потом он, вятич, без особой нужды поправил висящий за спиною колчан… Потом еще раз вздохнул… И отправился, куда велели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Напрасно ярл сделал так, что ты не смог не пойти. Ты хорош и с луком, и с топором, и с мечом ты уже не хуже, чем многие. Ты уже почти воин. ПОЧТИ. Тебе осталось полшага. Большинство тех, кто погиб, гибли именно на оставшемся полушаге. Потому что эти полшага нужно переступить через воина. А через берсерка тебе не переступить.
Возможно, Кнуд тогда сказал как-нибудь иначе, но сказал он именно это.
Помолчали (мерный плеск весел, мерный стук градин о панцири да шеломы, еле слышные на реке всхлипы ветра в голых ветвях — и все). Потом Мечник, которого еще ни разу не звали Мечником, спросил:
— У них большая дружина?
— У них только сами они, — ответил Кнуд. — Потому что больше им никто не надобен. — Он помолчал и добавил: — Если что, без оглядки на нас отходи в сторону. Тебе в этом бесчестья не будет.
Бесприютный почему-то сказал это по-урмански, и Свей коротко оглянулся, блеснул щербатым оскалом: ему понравилась шутка. Кудеслав тоже принял Кнудовы слова за шутку и тоже осклабился. А Свей, отворачиваясь, выговорил:
— Если что, нужно их разделить. И нападать втроем на одного. Иначе… — На продолжение Молчальник поскупился. К чему говорить то, что и без слов должно быть понятно любому, даже лесному Ватитшу?
Вовсе незачем.
Тем более что почти в тот самый миг они нашли Палдура.
Левый берег провалился вдруг шрамом узкой лощины — запекшейся черными струпьями безлистых кустарников, истекающей мутною ржой объевшегося осенними дождями ручья… Он, ручей, небось десятками десятков лет трудился, намывая врезавшуюся в реку галечную рыжую отмель. И вот на этой-то отмели…
Сперва они заметили только застрявшие меж камнями гнутые жерди с прицепленной не то тряпкой, не то зверьей изодранной шкурой (речные волны трепали ее по-песьи злобно и истово).
Это были остатки биарминской кожаной лодки. На очень похожей уплыл из ярлова гарда Палдур. То есть не на похожей, а на ней самой. Нет-нет, ни Молчальник, ни Кнуд (ни тем более Кудеслав) не знали настолько хорошо приметы Палдурова челна, чтоб распознать его по обломкам. Но сам Палдур, оказывается, тоже был тут, на отмели — просто они заметили его уже после того, как очалились возле обломков и выволокли свою долбленку на относительно сухое место. Ведь и впрямь же не вдруг различишь на рыже-ржавом ржаво-рудое!
Кудеслав глянул лишь мельком и принялся очень внимательно всматриваться в ближнюю заросль. Тело пролежало здесь не дольше чем день, ночь и еще полдня; да, недолго пролежало тело, но лисы и прочие лесные прожоры успели хорошо над ним потрудиться. А только вовсе не от этого к горлу Вятича всхлестнулась вязкая да едкая горечь. Зверье на то и зверье, чтоб зверствовать. Да и видывал он уже такого предостаточно — ив здешней земле, и в других чужих, и в собственной.
Но вот удар, разваливший окольчуженного дружинника от шеи до пояса… И то, как и куда был всажен собственный же, вероятно, Палдуров меч…
Кнуд и Свей принялись обсуждать сноровку да силу Торхельмингов (а кому б еще тут суметь вот этак-то, кто б еще на вооруженье да браслеты убитого не польстился?!). А Кудеслав, прислушиваясь вполуха, думал, что человек в любых делах берет верх над зверьем. Да, в любых делах. В зверских — тоже.
А потом они переминались на хрусткой-трескучей гальке и, не переставая шнырять по кустам да склонам настороженными хваткими взглядами, тихонько спорили: что да как теперь делать.
То есть про «что» спорить как раз не потребовалось.
Свей был свеем; стало быть Палдур не то что родовичем, а даже одноплеменным мог приходиться из них троих одному лишь Кнуду (и то неизвестно, поскольку Бесприютный ярлову отцу в закупы угодил младенцем и родство свое знал с чужих только слов). И ярл приказывал лишь дознаться про Палдурову судьбу, а не в случае чего мстить. И все же Бесприютный со Свеем ни на миг не задумались, что именно надлежит теперь делать. И бурчание Кудеслава — дескать, вот так дружинники ярловы теперь и будут по очереди здесь пропадать, покуда тот либо сам сюда не наладится, либо от безвестий помрет — это бурчание Кнуд и Молчальник сочли тем, чем оно и было. Насмешкой сочли. Над ярлом.
И Свей опять сказал про разделить и про «втроем на одного». А Кнуд сказал так: «Говорят, там при них живут только двое стариков — помощников по хозяйству. Вряд ли кто-то следит за рекой. Нас трое мужчин в железных шлемах, в железной броне и с крепким оружием в крепких руках. Давайте просто пойдем на Торхельм и убьем всех, которые там».
И они пошли.
Свей и Кнуд — почти по самому дну лощины, вдоль ручья, по открытому. Правый лощинный отлог был поплоще, и зарос он пореже — только деревьями. Молчальник и Бесприютный решили: если Торхельминги следят за рекой и нападут, то справа (редколесье тем выгодней для засады, что и спрятаться можно, и быстро-бесшумно кинуться на врага). Поэтому лесному человеку Ватитшу определили идти скрытно верхом левого берега, а ежели что — бить стрелами поверх луговины и успеть хотя бы поранить хотя бы одного ворога прежде, чем те добегут до открыто идущих низом.
Лесной вятич, правда, заикнулся, что уж до трех-то считать даже берсерки, поди, умеют, а ежели за рекой следят, то усмотрят и кто куда от нее пошел. Но Свей спросил:
— Ты можешь предложить что-то умнее?
Вятич вздохнул, снял и отдал Кнуду свой щит (лучнику, да еще лезущему в крепь, лишнее снаряженье скорей помеха, а бесприютный урман из-за привычки выменивать все подряд на хмельное был не шибко имущ — из доли в последней добыче, кажется, только доспех персидский к тому времени пропить не успел)… Потом он, вятич, без особой нужды поправил висящий за спиною колчан… Потом еще раз вздохнул… И отправился, куда велели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109