И вот теперь — прозрачный пар над темной водой; сырой и чистый запах реки; песня гребцов, такая же надоедливо бесконечная, как визг уключин и мерный плеск весел…
Как у внучки Истры
Перекаты быстры…
Э-гей! Греби веселей!
Что может быть веселого в бесконечной гребле? Горят ладони… Казалось бы, чему там гореть — мозоль на мозоли, а поди ж ты… И еще этот скрип… Мерещится, будто скрипит не расхлябанная уключина, а одеревеневшая от изнурительного однообразия поясница. Тоскливо так скрипит, безнадежно…
Как у дочки Московы
Берега однаковы…
Э-гей! Греби веселей!
Боги, какая глупость! Кому и когда взбрело в голову, что одинаковость речных берегов — причина для веселья?! Да и не одинаковы они вовсе, Москови-ны берега…
Как у матушки Оки
Крутояры высоки…
Э-гей! Греби веселей!
Как у байки Волглы
Берега вологы…
Э-гей! Греби веселей!
Нет уж, хватит. Пора Кудлаю обратно на свое весло. До самого Торжища, что ли, грести за этого дылду, оказавшегося неспособным к мужской работе?! И так должен бы пащенок земно кланяться Кудеславу Мечнику за то, что сжалился над его убожеством, дал отдохнуть.
Н-да, вот тебе и Кудлай! Гонор — до небес, а выносливости — с жабий хвост. Что ж, на то и первый день пути, чтоб понять, кто чего стоит. Людей-то Кудеслав не сам подбирал да расставлял по челнам. Это Велимир, пока сынка его названого на Белоконевом подворье хворь маяла, соблазнился могучей Кудлаевой шеей. Конечно, шея-то сквозь ворот торчит, она на виду, а что руки, плечи да остальное не сильней, чем у любого другого сопляка, — то нужно утрудиться распознать под одежей… Вот после первой же ночевки и надобно спровадить пащенка на Велимиров челн. Жалко, конечно, Лисовина — намается он с никчемой; а самого никчему жалко… А только прочие-то не виноваты ни в Велимировой ошибке, ни в Кудлаевой никчемности! Ну да ничего. Небось деньков через пять и силенок прибавится, и навык какой-никакой забрезжит, а в град нынешний никчема воротится вовсе сноровистым гребцом… Это ежели повезет воротиться.
И вот именно чтоб повезло воротиться (да не одному Кудлаю, а желательно всем), на Кудеславовом челне такому неумехе не место. Мечников челн особый: ходкий, узкий, вовсе без товара, зато при шести гребцах на нем пятеро бездельников — сам Кудеслав да четыре мужика с луками. Покуда река пряма и широка, как вот нынче, держаться Мечнику меж других челнов посередочке, чтоб в случае чего хоть к головному, хоть к последнему можно было поспеть с равною быстротой (нос и корма одинаково остры, гребцам со скамьи на скамью переметнуться — вот и весь разворот). Но за мыски да излучины речные Кудеславу надлежит заглядывать первым, пропускать всех мимо себя и вновь вырываться вперед… Пойдет река петлять — так немало придется повертеться, чтоб ни на миг ни единый челн из виду не упустить.
Старшим-то над вервеницей (или, как хазарин сказал бы, «над караваном») общинных челнов Яромир поставил Лисовина, однако же в пути во всем первое слово Мечниково: когда и где чалиться на ночь, когда и каким порядком отплывать, к какому берегу держаться ближе… А уж зато на самом Торжище во всем будет первенство Велимира. Только до Торжища нужно суметь добраться. А на сей счет Кудеслав покамест обольщался даже меньше, чем в начале запрошлогоднегс осеннего плаванья, когда мокшу только-только окоротили и еще не было понятно, знает она об этом иль нет. В этот раз на челнах слишком много неопытных юнцов вроде Кудлая. Будто насмешка судьбы или гнев богов: именно теперь…
В ночь перед отплытием Лисовин рассказал своему названому сыну безрадостные новости предыдущего дня.
Яромир вдребезги разругался со старостой кузнечной слободы — вернее, даже не с самим старостой (тот не пожелал самолично явиться на зов общинного старейшины), а с Ковадлом, наперсником и ближним подручным Огнелюба.
Ссоры, подобные этой, случались накануне каждого торга, и причина их всегда бывала одна и та же: Зван выделял в гребцы да для охороны челнов людей из своих слобожан вдвое, а то и втрое меньше числа, требуемого главой рода. Отговорки тоже всегда бывали одинаковы: слобода малочисленна, ремесло непростое, нельзя отнимать столько рук и тем подрывать труд, приносящий роду великую пользу.
Однако прежде раздоры никогда не заходили слишком уж далеко.
А нынче…
Так случилось, что свидетелей нынешней ссоры было немало. Незадолго перед приездом Званова подручного Яромир назвал к себе десятка полтора мужиков для разговора о том, как бы малыми силами да наименьшим трудом отстроить заново или хоть починить изветшавший общинный причал. В разгар споров явился Ковадло, и старейшина попросил остальных посидеть где-нибудь в тенечке, охолонуть да постараться прийти меж собою к единому мнению.
Ближайший тенек оказался под стеною общинной избы. Мужики расселись на крыльце да завалинке и продолжили было беседы о настиле, сваях и прочем, но тут в избе поднялся такой ор, что заботы о причале мгновенно вылетели из голов.
Яромир кричал что-то про стыд, которому бы должно наконец пробудиться хоть близ Родового Огнища; Званов наперсник орал, что не Яромиру бы стыдить слобожан… А потом дверь избы распахнулась, крепко ушибив чью-то спину, и Ковадло выскочил на крыльцо. Пропихиваясь меж не успевшими вскочить со ступенек мужиками, он визжал, будто резаный подсвинок:
— …никого, ни единой души! Хватит с вас, что едва ль не половина товара наша! И ты нас не озляй, а то осенью сами свое на торг повезем, мимо твоей руки да несытой утробы!
Зван действительно не дал на челны ни единого человека — такое случилось впервые. И впервые же слободской нарочитый муж открыто пригрозил отходом кузнецов от общины.
А к вечеру по граду пошел гулять слух о еще одной новости, которая сперва — только сперва! — вызывала не столько тревогу, сколько недоумение.
Новость касалась извергов.
В обычные годы их снаряженные для торга челны поджидали общинную вервеницу, прячась в устье безыменной лесной речушки, что впадала в Истру немного ниже градской поляны. Дожидались, пропускали мимо да норовили пристроиться вслед и как можно ближе: все-таки путь долог, не прост, а держаться кучно куда безопаснее. По той же причине и общинники не задирали извергов, не гнали их от себя — в случае какой-либо беды лишние руки отнюдь не помеха.
Нынче же челны извергов ушли едва ли не за день до общинных — эту весть принесли возвращающиеся в град охотники за пролетною птицей.
Возможно, изверги тоже чуяли, что нынешнее плаванье не может не быть опасным. Но ведь тогда тем более следует плыть всем вместе, как можно большим числом! А они… Что же выходит? Выходит, изверги предполагали, что плаванье будет опасным именно для общинных челнов и потому следует держаться от них подальше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109