В конце концов они уселись за стол. И только сейчас Зигмусь обратил внимание, что из второй половины дома все время что-то слышится, словно коровы ревут. Он прислушался.
— Мычат-то как.., голодные? — заметил он вопросительно.
Растрёпа вздохнул.
— Может, и голодные. Выпустить их надо.
— Так, может, я выпущу? — предложил Зигмусь свои услуги, рассчитывая, что это поможет уладить дело.
Растрёпа кивнул и отрезал себе кусок кровяной колбасы. Зигмусь решил вопрос с семью коровами, при случае убедившись, что все они страшно худые. Он выгнал коров на луг, огороженный проволокой-электропастухом, которая в одном месте была порвана, что исключало наличие тока. Он с сомнением посмотрел на коров, жадно хватавших траву, и утешился мыслью, что у них, наверное, уже выработался условный рефлекс на проволоку. Потом вернулся на чайный банкет.
— Жеребёнок ваш, кобылка, ходит по пастбищу, там, у Липковского, — начал Зигмусь без дальнейших проволочек, потому что горел нетерпением и никакие дипломатические вступления не приходили ему в голову.
Городской придурок охотно согласился.
— Верно, верно. Но Липковский не против. Все мои лошади там пасутся, потому что боятся проволоки. А что?
Зигмусь понял, что таким деликатным образом хозяин пытается узнать, какова, собственно, цель этого визита. Он явно не верил в то, что гость явился ради того, чтобы выгнать голодных коров на пастбище.
Зигмусь, потренировавшись на коровах, решил взять быка за рога.
— Так вот, мне эта ваша кобылка понравилась. Не продали бы вы её?
— Кому?
— Да хоть бы мне, например.
— А на что она вам? Это чистокровная верховая лошадка.
— Так я именно потому…
— Да она молоденькая.
— Так ведь вырастет, верно? То есть разовьётся, я хочу сказать, повзрослеет… Я бы её сам воспитал… Но вообще-то я про её мать хотел спросить. Она же ваша, правильно? Флора её зовут. Племсвидетельство у неё есть?
Вялый растрёпа словно слегка оживился. Он прервал зевок на середине, и глаза у него засверкали. Он снял локти со стола, слегка отодвинул кресло и положил руки на поцарапанные и обкусанные подлокотники.
— Конечно, есть. На моих глазах родилась. Мать её, Форзиция, с варшавского ипподрома ушла больная, у неё опухоль была на ноге, так они её списали. Её потом Еремиаш частным образом прооперировал, и вот, пожалуйста! А ведь говорили, что из неё ничего не получится! Ну, конечно, на скачки она уже не годилась, но вообще чувствовала себя замечательно и была в полной форме, когда её покрыли. И кто покрыл-то! Сам Сараган!
Для Зигмуся все имена и клички звучали знакомо. Еремиаша он знал лично и питал к нему почтение, граничащее с благоговением, про Форзицию тоже что-то слышал, он только не знал, что в этой истории участвовал ещё и Сараган. Каким чудом выбракованная кобылка была покрыта таким производителем?!..
— И у вас это все в племсвидетельстве записано? — спросил он, тактично пытаясь скрыть своё недоверие.
— Разумеется! Флора, от Сарагана и Форзиции. А вы удивились? Нечему удивляться, эта Форзиция принадлежала дочери одного такого типа… Та выкупила её после операции, а этот её папаша мог практически все на свете устроить. Если бы он настаивал, так эту Форзицию и чемпионом породы бы покрыли…
— Сараган лучше, — вырвалось у Зигмуся. Он с беспокойством наблюдал за метаморфозой, которая на глазах происходила с его собеседником. Вся заспанность исчезла бесследно, растрёпа стал говорить разумно, оживлённо и с явным знанием предмета. Плохо. Может быть, лошади — его хобби… Может статься, вырвать у него из рук эту кобылку окажется совсем не таким простым делом, без панны Моники не обойдётся…
— А увидеть её можно?
— Которую?
— А Флору эту, дочку Форзиции.
— Да ради Бога. Она у Липковского пасётся. Подождите. Я только оденусь, и мы вместе сходим.
Через пятьдесят минут, доведённый долгим ожиданием до сумасшествия, Зигмусь перестал оглядывать и оценивать оригинальное хозяйство и начал гадать, во что же этот тип может одеваться. Фрак?.. Галстук-бабочку завязывает?.. Ведь лето на дворе, надел себе трусы, брюки и рубашку! Ну, умылся, допустим, так ведь сколько времени можно умываться?.. В ванне заснул? Да где ванна, в этой-то халупе! Ладно, допустим, ещё брился. Так ведь уже час прошёл, не локоны же он на бигуди накручивает?!
Осика вдруг испугался, что растрёпа, оторвавшись от беседы о лошадях, просто-напросто лёг снова спать. В ужасе он направился обратно к дому, но тут растрёпа снова показался в дверях.
— Нашёл! — удовлетворённо сказал он. — Я искал эти документы и нашёл. Вот, пожалуйста.
По дороге Зигмусь жадно просмотрел бумаги. Все сходилось: Флора, от Сарагана и Форзиции, дочери Аквино. Он попытался вспомнить, не видел ли на лугу Липковского серую лошадь, потому что потомки Сарагана — если удавались в отца — обычно бывали серыми. Нет, вроде бы не было там такой, значит, эта Флора похожа на мать. Как там было с этой Форзицией? Эх, кретин, почему он так невнимательно слушал! Но что-то он все-таки помнил, кажется, она была неплоха, только в трехлетнем возрасте у неё развилась опухоль на ноге, в самом начале сезона, все о ней очень жалели, потому что у неё были неплохие шансы на дерби… Ну да, был разговор, что когда-то Вонгровской страшно не везло, самые лучшие лошади летели у неё черту под хвост. И Форзиция тоже была у неё… Значит, получается, что по матери у этой кобылки происхождение почти не хуже, чем по отцу…
На лугу у Липковского паслось восемь голов скота. Шесть лошадей, коза и один свежеостриженный баран. Зигмусь с сомнением посмотрел на лошадей. Два мощных першерона, одна полукровка, мерин, явно уже преклонного возраста, две взрослые кобылы и жеребёнок-подросток. Ни одна из взрослых кобыл не походила на дочь Форзиции и Сарагана: одна была упряжной лошадью в прекрасной форме, вторая демонстрировала невероятное ожирение, будучи толстой, как бочка. Он вопросительно посмотрел на своего спутника.
— Флора! — нежно позвал городской придурок.
Жирная кобыла подняла голову и подбежала к нему лёгким галопом. Увидев, как она движется, Зигмусь поверил в её происхождение. Это была потрясающая кобыла, совершенно испорченная, ожиревшая, не тренированная, можно сказать, жемчужина, брошенная в навоз и поросшая мхом. Он прикусил язык, чтобы не сказать чего-нибудь такого, что свело бы дальнейшие переговоры на нет.
Городской придурок похлопал её по шее и подал на ладони куски сахара. Кобыла поверх низкой ограды положила голову ему на плечо. Она явно обожала своего хозяина. У Зигмуся мелькнула дурацкая мысль, что эти женщины действительно непредсказуемы: любить такого идиотского хозяина!.. В свою очередь, ничего удивительного, что он не распознал её сразу…
— Ну да, — сказал он наконец, кашлянув.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Мычат-то как.., голодные? — заметил он вопросительно.
Растрёпа вздохнул.
— Может, и голодные. Выпустить их надо.
— Так, может, я выпущу? — предложил Зигмусь свои услуги, рассчитывая, что это поможет уладить дело.
Растрёпа кивнул и отрезал себе кусок кровяной колбасы. Зигмусь решил вопрос с семью коровами, при случае убедившись, что все они страшно худые. Он выгнал коров на луг, огороженный проволокой-электропастухом, которая в одном месте была порвана, что исключало наличие тока. Он с сомнением посмотрел на коров, жадно хватавших траву, и утешился мыслью, что у них, наверное, уже выработался условный рефлекс на проволоку. Потом вернулся на чайный банкет.
— Жеребёнок ваш, кобылка, ходит по пастбищу, там, у Липковского, — начал Зигмусь без дальнейших проволочек, потому что горел нетерпением и никакие дипломатические вступления не приходили ему в голову.
Городской придурок охотно согласился.
— Верно, верно. Но Липковский не против. Все мои лошади там пасутся, потому что боятся проволоки. А что?
Зигмусь понял, что таким деликатным образом хозяин пытается узнать, какова, собственно, цель этого визита. Он явно не верил в то, что гость явился ради того, чтобы выгнать голодных коров на пастбище.
Зигмусь, потренировавшись на коровах, решил взять быка за рога.
— Так вот, мне эта ваша кобылка понравилась. Не продали бы вы её?
— Кому?
— Да хоть бы мне, например.
— А на что она вам? Это чистокровная верховая лошадка.
— Так я именно потому…
— Да она молоденькая.
— Так ведь вырастет, верно? То есть разовьётся, я хочу сказать, повзрослеет… Я бы её сам воспитал… Но вообще-то я про её мать хотел спросить. Она же ваша, правильно? Флора её зовут. Племсвидетельство у неё есть?
Вялый растрёпа словно слегка оживился. Он прервал зевок на середине, и глаза у него засверкали. Он снял локти со стола, слегка отодвинул кресло и положил руки на поцарапанные и обкусанные подлокотники.
— Конечно, есть. На моих глазах родилась. Мать её, Форзиция, с варшавского ипподрома ушла больная, у неё опухоль была на ноге, так они её списали. Её потом Еремиаш частным образом прооперировал, и вот, пожалуйста! А ведь говорили, что из неё ничего не получится! Ну, конечно, на скачки она уже не годилась, но вообще чувствовала себя замечательно и была в полной форме, когда её покрыли. И кто покрыл-то! Сам Сараган!
Для Зигмуся все имена и клички звучали знакомо. Еремиаша он знал лично и питал к нему почтение, граничащее с благоговением, про Форзицию тоже что-то слышал, он только не знал, что в этой истории участвовал ещё и Сараган. Каким чудом выбракованная кобылка была покрыта таким производителем?!..
— И у вас это все в племсвидетельстве записано? — спросил он, тактично пытаясь скрыть своё недоверие.
— Разумеется! Флора, от Сарагана и Форзиции. А вы удивились? Нечему удивляться, эта Форзиция принадлежала дочери одного такого типа… Та выкупила её после операции, а этот её папаша мог практически все на свете устроить. Если бы он настаивал, так эту Форзицию и чемпионом породы бы покрыли…
— Сараган лучше, — вырвалось у Зигмуся. Он с беспокойством наблюдал за метаморфозой, которая на глазах происходила с его собеседником. Вся заспанность исчезла бесследно, растрёпа стал говорить разумно, оживлённо и с явным знанием предмета. Плохо. Может быть, лошади — его хобби… Может статься, вырвать у него из рук эту кобылку окажется совсем не таким простым делом, без панны Моники не обойдётся…
— А увидеть её можно?
— Которую?
— А Флору эту, дочку Форзиции.
— Да ради Бога. Она у Липковского пасётся. Подождите. Я только оденусь, и мы вместе сходим.
Через пятьдесят минут, доведённый долгим ожиданием до сумасшествия, Зигмусь перестал оглядывать и оценивать оригинальное хозяйство и начал гадать, во что же этот тип может одеваться. Фрак?.. Галстук-бабочку завязывает?.. Ведь лето на дворе, надел себе трусы, брюки и рубашку! Ну, умылся, допустим, так ведь сколько времени можно умываться?.. В ванне заснул? Да где ванна, в этой-то халупе! Ладно, допустим, ещё брился. Так ведь уже час прошёл, не локоны же он на бигуди накручивает?!
Осика вдруг испугался, что растрёпа, оторвавшись от беседы о лошадях, просто-напросто лёг снова спать. В ужасе он направился обратно к дому, но тут растрёпа снова показался в дверях.
— Нашёл! — удовлетворённо сказал он. — Я искал эти документы и нашёл. Вот, пожалуйста.
По дороге Зигмусь жадно просмотрел бумаги. Все сходилось: Флора, от Сарагана и Форзиции, дочери Аквино. Он попытался вспомнить, не видел ли на лугу Липковского серую лошадь, потому что потомки Сарагана — если удавались в отца — обычно бывали серыми. Нет, вроде бы не было там такой, значит, эта Флора похожа на мать. Как там было с этой Форзицией? Эх, кретин, почему он так невнимательно слушал! Но что-то он все-таки помнил, кажется, она была неплоха, только в трехлетнем возрасте у неё развилась опухоль на ноге, в самом начале сезона, все о ней очень жалели, потому что у неё были неплохие шансы на дерби… Ну да, был разговор, что когда-то Вонгровской страшно не везло, самые лучшие лошади летели у неё черту под хвост. И Форзиция тоже была у неё… Значит, получается, что по матери у этой кобылки происхождение почти не хуже, чем по отцу…
На лугу у Липковского паслось восемь голов скота. Шесть лошадей, коза и один свежеостриженный баран. Зигмусь с сомнением посмотрел на лошадей. Два мощных першерона, одна полукровка, мерин, явно уже преклонного возраста, две взрослые кобылы и жеребёнок-подросток. Ни одна из взрослых кобыл не походила на дочь Форзиции и Сарагана: одна была упряжной лошадью в прекрасной форме, вторая демонстрировала невероятное ожирение, будучи толстой, как бочка. Он вопросительно посмотрел на своего спутника.
— Флора! — нежно позвал городской придурок.
Жирная кобыла подняла голову и подбежала к нему лёгким галопом. Увидев, как она движется, Зигмусь поверил в её происхождение. Это была потрясающая кобыла, совершенно испорченная, ожиревшая, не тренированная, можно сказать, жемчужина, брошенная в навоз и поросшая мхом. Он прикусил язык, чтобы не сказать чего-нибудь такого, что свело бы дальнейшие переговоры на нет.
Городской придурок похлопал её по шее и подал на ладони куски сахара. Кобыла поверх низкой ограды положила голову ему на плечо. Она явно обожала своего хозяина. У Зигмуся мелькнула дурацкая мысль, что эти женщины действительно непредсказуемы: любить такого идиотского хозяина!.. В свою очередь, ничего удивительного, что он не распознал её сразу…
— Ну да, — сказал он наконец, кашлянув.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65