— А стрелять ты умеешь?
— И очень даже хорошо, не задавай дурацких вопросов. Я собственные инициалы могу вывести выстрелами на сосульках, притом с тридцати метров, чтоб не соврать! В человека сумею попасть, если только его видно и оружие дострелит, и совесть во мне не дрогнет, тут уж могу поспорить! Свиньи, хамы, скоты.., нет, что я говорю! Скоты — самые благородные существа в сравнении с ними, с этим окаменевшим дерьмом, которое только притворяется людьми! Бесполезные отходы канализации!
— Да что такое с тобой случилось? — встревожилась Мария, впихивая под сиденье сумку с пивом. — Съела чего-нибудь? О политике разговаривала?
От негодования я стала заикаться.
— Да ладно, ладно, я ей сам скажу, — быстро согласился Метя. — Речь идёт о Флоренции…
Я успокоилась не скоро. День к волшебным не относился, так что ошибки были не в мою пользу и я проигрывала постоянно. Остатки здравого смысла велели мне ставить подешевле, потому проиграла я немного. С Моникой мне удалось перекинуться только парой слов, но они меня немного утешили. Флоренцию они своими силами берегли как зеницу ока, а Осика, по секрету сказала мне Моника, с прошлого года занимался карате и успел добиться голубого пояса. Ну совсем как моя внучка! Живая только наполовину, я дождалась воскресенья.
Флоренция шла в пятой скачке. Одни двухлетки, которые выиграли и перешли в первую группу, дистанция тысяча двести метров. Я не участвовала в дурацком разговоре и рассуждениях, кто тут может выиграть. Кто-кто, как не эта потрясающая кобыла! Я уже изучила её как следует за прошедшие недели, узнавала её издалека по масти, особой постановке хвоста, изгибу шеи, по великолепным, слегка раскосым глазам. Во всей её стати было что-то такое особенное, что трудно было определить, но запоминалось хорошо. И гарцевала она так, словно сама земля её пружинисто отталкивала…
После новостей Мети я словно окаменела. Началась пятая скачка. Флоренция на сей раз шла под номером вторым и стартовала в самой гуще. Старт получился у неё таким же, как в прошлый раз, она словно брызнула вперёд, лидировала в двух корпусах впереди остальных, поворот взяла своим методом, наклонившись вбок почти до горизонтального положения, совершенно не теряя при этом скорости. На прямой к ней приблизился жеребец Езерняка, Маркиз, который был бессменным чемпионом дерби. Зигмусь Осика совершенно не посылал лошадь, пустил её скакать по собственному усмотрению. Флоренция выиграла на четыре корпуса впереди Маркиза, и видно было, что она легко, радостно и с той же скоростью могла бы пройти ещё одну такую дистанцию.
— Дерби у нас в кармане, — высказался полковник.
— Но это ведь только в будущем году, — заметила ему пани Ада.
— Она что, каждый раз будет так прыгать? — вмешался Юрек, потому что Флоренция, ясное дело, к стартовому боксу прыгнула через барьерчик, а после финиша снова сделала два прыжка.
— Пока ей так нравится, — удовлетворённо заметила я. — Это для неё награда за выигранную скачку, и с этим уже все смирились. Если хочет — пусть себе прыгает, потому что иначе она чувствовала бы себя несчастной, обманутой и обиженной.
— Малиновский говорит, что она действительно может выиграть Большой Пардубицкий стипль-чез, — задумчиво сказал Метя. — Она, по слухам, никогда не устаёт, Я подтвердила эти слухи. Про Флоренцию я знала все, потому что Моника, пребывающая в эйфории, делилась со мной всеми подробностями касательно кобылки. В конюшне Вонгровской я бывала теперь гораздо чаще, чем когда-либо раньше, и сегодня тоже, предвидя победу Флоренции, запаслась солидным букетом петрушки и фунтом колотого сахара. Правда, впихивать во Флоренцию весь этот фунт я не собиралась, у Вонгровской было много лошадей, и они мне все нравились.
— ..И что вы думаете, весы показали? Ещё на тридцать граммов больше, чем надо! — говорил пан Вальдемар в ликующем настроении, потому что сегодня он все время выигрывал, тем более что поставил, по примеру Марии, на Флоренцию. — Два часа просидел в парилке, почти три кило потерял, и вот же черт: ещё тридцать граммов лишних! А моя очередь через десять минут! Снимай трусы, говорит мне тренер, все снимай — и на весы! Тридцать граммов: трусы, майка, вроде бы ничего не весят, а все-таки…
— Зачем это с него трусы сняли? — подозрительно спросил пан Рысь, который только что откуда-то пришёл.
— Бокс, — пояснила ему развеселившаяся Мария, которая слушала историю с самого начала. — Ему надо было войти в свою весовую категорию.
— И что же оказалось? Ещё три грамма лишних! — продолжал пан Вальдемар. — Господи, две минуты оставалось, так вы вовеки не угадаете, что мой тренер выдумал!
— Ну?! — спросила я его, потому что и меня этот рассказ стал интересовать.
— А он мне и говорит: «Плюй! Плюй, сколько сможешь! Про лимон вспомни или про дерьмо, это уж как хочешь, но плюй!»
— И что? — поинтересовался пан Собеслав, далёкий, правда, от спорта, но питающий интерес к вопросам обезвоживания организма.
— Ну вот, плюю я на все стороны, как попало, а тренер, честный человек, достал ещё откуда-то лимон и начал его жрать, морщится, корчится как кикимора, но жрёт, и — не поверите! — выплюнул я эти три грамма!
— И что, победил? — спросила Мария.
— А как же! В третьем раунде! И никто не мог придраться, потому что я был на границе веса.
Мне удалось правильно угадать два триплета, один с Флоренцией, а второй в самом конце, напоследок. Мария всучила мне свои билетики, потому что спешила на какое-то мероприятие. Я этого очень даже не одобряла, но не решилась привязать её к креслу. В очереди я стояла довольно долго, потому что в этот день многие выиграли, а потом помчалась в конюшни, с сахаром и петрушкой для Флоренции.
Уже темнело. Два фальстарта слегка задержали скачки, все закончилось перед самым заходом солнца, может быть, даже и чуть позже. Флоренции дома не было, пришлось се ещё поискать, к тому же я встретила Черского, который с возмущением и горечью показал мне двух свежеприбывших молодых кобылок.
— Нет, вы только посмотрите, — говорил он раздражённо. — Это так должна выглядеть скаковая лошадь? Это ведь бочки, а не кобылы! Когда же я их в человеческий вид приведу?! Никак не раньше октября, а то и ноября! Вы сроду не угадаете, от кого они! Вот, пожалуйста…
Кобылки действительно были толстобрюхие, но симпатичные и ласковые. Я дала им по два кусочка сахару, не больше, чтобы, упаси Боже, не растолстели пуще. Черский открыл соседний денник.
— Эта волчья сыть, травяные мешки должны выглядеть как наша Нюсенька! Вот это класс! Ну что, Нюсенька, ты ведь у нас уже в форме, ну-ка повернись, чтобы тётя на тебя посмотрела…
Нутрия, по прозвищу Нюсенька, тоже двухлетка, была стройна и изящна. В дебюте она пришла второй, а сейчас тянулась к Черскому, пытаясь положить голову ему на плечо, и тихонько хватала его за ухо губами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— И очень даже хорошо, не задавай дурацких вопросов. Я собственные инициалы могу вывести выстрелами на сосульках, притом с тридцати метров, чтоб не соврать! В человека сумею попасть, если только его видно и оружие дострелит, и совесть во мне не дрогнет, тут уж могу поспорить! Свиньи, хамы, скоты.., нет, что я говорю! Скоты — самые благородные существа в сравнении с ними, с этим окаменевшим дерьмом, которое только притворяется людьми! Бесполезные отходы канализации!
— Да что такое с тобой случилось? — встревожилась Мария, впихивая под сиденье сумку с пивом. — Съела чего-нибудь? О политике разговаривала?
От негодования я стала заикаться.
— Да ладно, ладно, я ей сам скажу, — быстро согласился Метя. — Речь идёт о Флоренции…
Я успокоилась не скоро. День к волшебным не относился, так что ошибки были не в мою пользу и я проигрывала постоянно. Остатки здравого смысла велели мне ставить подешевле, потому проиграла я немного. С Моникой мне удалось перекинуться только парой слов, но они меня немного утешили. Флоренцию они своими силами берегли как зеницу ока, а Осика, по секрету сказала мне Моника, с прошлого года занимался карате и успел добиться голубого пояса. Ну совсем как моя внучка! Живая только наполовину, я дождалась воскресенья.
Флоренция шла в пятой скачке. Одни двухлетки, которые выиграли и перешли в первую группу, дистанция тысяча двести метров. Я не участвовала в дурацком разговоре и рассуждениях, кто тут может выиграть. Кто-кто, как не эта потрясающая кобыла! Я уже изучила её как следует за прошедшие недели, узнавала её издалека по масти, особой постановке хвоста, изгибу шеи, по великолепным, слегка раскосым глазам. Во всей её стати было что-то такое особенное, что трудно было определить, но запоминалось хорошо. И гарцевала она так, словно сама земля её пружинисто отталкивала…
После новостей Мети я словно окаменела. Началась пятая скачка. Флоренция на сей раз шла под номером вторым и стартовала в самой гуще. Старт получился у неё таким же, как в прошлый раз, она словно брызнула вперёд, лидировала в двух корпусах впереди остальных, поворот взяла своим методом, наклонившись вбок почти до горизонтального положения, совершенно не теряя при этом скорости. На прямой к ней приблизился жеребец Езерняка, Маркиз, который был бессменным чемпионом дерби. Зигмусь Осика совершенно не посылал лошадь, пустил её скакать по собственному усмотрению. Флоренция выиграла на четыре корпуса впереди Маркиза, и видно было, что она легко, радостно и с той же скоростью могла бы пройти ещё одну такую дистанцию.
— Дерби у нас в кармане, — высказался полковник.
— Но это ведь только в будущем году, — заметила ему пани Ада.
— Она что, каждый раз будет так прыгать? — вмешался Юрек, потому что Флоренция, ясное дело, к стартовому боксу прыгнула через барьерчик, а после финиша снова сделала два прыжка.
— Пока ей так нравится, — удовлетворённо заметила я. — Это для неё награда за выигранную скачку, и с этим уже все смирились. Если хочет — пусть себе прыгает, потому что иначе она чувствовала бы себя несчастной, обманутой и обиженной.
— Малиновский говорит, что она действительно может выиграть Большой Пардубицкий стипль-чез, — задумчиво сказал Метя. — Она, по слухам, никогда не устаёт, Я подтвердила эти слухи. Про Флоренцию я знала все, потому что Моника, пребывающая в эйфории, делилась со мной всеми подробностями касательно кобылки. В конюшне Вонгровской я бывала теперь гораздо чаще, чем когда-либо раньше, и сегодня тоже, предвидя победу Флоренции, запаслась солидным букетом петрушки и фунтом колотого сахара. Правда, впихивать во Флоренцию весь этот фунт я не собиралась, у Вонгровской было много лошадей, и они мне все нравились.
— ..И что вы думаете, весы показали? Ещё на тридцать граммов больше, чем надо! — говорил пан Вальдемар в ликующем настроении, потому что сегодня он все время выигрывал, тем более что поставил, по примеру Марии, на Флоренцию. — Два часа просидел в парилке, почти три кило потерял, и вот же черт: ещё тридцать граммов лишних! А моя очередь через десять минут! Снимай трусы, говорит мне тренер, все снимай — и на весы! Тридцать граммов: трусы, майка, вроде бы ничего не весят, а все-таки…
— Зачем это с него трусы сняли? — подозрительно спросил пан Рысь, который только что откуда-то пришёл.
— Бокс, — пояснила ему развеселившаяся Мария, которая слушала историю с самого начала. — Ему надо было войти в свою весовую категорию.
— И что же оказалось? Ещё три грамма лишних! — продолжал пан Вальдемар. — Господи, две минуты оставалось, так вы вовеки не угадаете, что мой тренер выдумал!
— Ну?! — спросила я его, потому что и меня этот рассказ стал интересовать.
— А он мне и говорит: «Плюй! Плюй, сколько сможешь! Про лимон вспомни или про дерьмо, это уж как хочешь, но плюй!»
— И что? — поинтересовался пан Собеслав, далёкий, правда, от спорта, но питающий интерес к вопросам обезвоживания организма.
— Ну вот, плюю я на все стороны, как попало, а тренер, честный человек, достал ещё откуда-то лимон и начал его жрать, морщится, корчится как кикимора, но жрёт, и — не поверите! — выплюнул я эти три грамма!
— И что, победил? — спросила Мария.
— А как же! В третьем раунде! И никто не мог придраться, потому что я был на границе веса.
Мне удалось правильно угадать два триплета, один с Флоренцией, а второй в самом конце, напоследок. Мария всучила мне свои билетики, потому что спешила на какое-то мероприятие. Я этого очень даже не одобряла, но не решилась привязать её к креслу. В очереди я стояла довольно долго, потому что в этот день многие выиграли, а потом помчалась в конюшни, с сахаром и петрушкой для Флоренции.
Уже темнело. Два фальстарта слегка задержали скачки, все закончилось перед самым заходом солнца, может быть, даже и чуть позже. Флоренции дома не было, пришлось се ещё поискать, к тому же я встретила Черского, который с возмущением и горечью показал мне двух свежеприбывших молодых кобылок.
— Нет, вы только посмотрите, — говорил он раздражённо. — Это так должна выглядеть скаковая лошадь? Это ведь бочки, а не кобылы! Когда же я их в человеческий вид приведу?! Никак не раньше октября, а то и ноября! Вы сроду не угадаете, от кого они! Вот, пожалуйста…
Кобылки действительно были толстобрюхие, но симпатичные и ласковые. Я дала им по два кусочка сахару, не больше, чтобы, упаси Боже, не растолстели пуще. Черский открыл соседний денник.
— Эта волчья сыть, травяные мешки должны выглядеть как наша Нюсенька! Вот это класс! Ну что, Нюсенька, ты ведь у нас уже в форме, ну-ка повернись, чтобы тётя на тебя посмотрела…
Нутрия, по прозвищу Нюсенька, тоже двухлетка, была стройна и изящна. В дебюте она пришла второй, а сейчас тянулась к Черскому, пытаясь положить голову ему на плечо, и тихонько хватала его за ухо губами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65