Ему было совершенно все равно, что поддеть на вилы: копну сена или живого человека.
Теперь он стоял, опираясь на створку, и таращился в пространство, двигая челюстями, словно что-то пережёвывал.
— Придержишь Флоренцию, — буркнул он Зигмусю, не вдаваясь ни в какие дипломатические тонкости.
Зигмусь по-наполеоновски сложил руки и тоже уставился в пространство, словно не слышал. Ворощак не понял, притворяется Зигмусь или нет.
— Понял, нет, — сказал он. — Придержишь эту вашу Флоренцию. Два лимона.
Зигмусь прекрасно понимал, что за придержание Флоренции он послезавтра получит два миллиона. Его не убедили бы и два миллиарда. Он перестал симулировать глухоту.
— Дерьмо собачье, — вежливо сказал он.
— Три, — пробормотал Ворощак.
— Отгребись.
— Ну ладно, четыре.
— И сорок мало, — холодно сказал Зигмусь, решившись на переговоры, потому что беспокоился за лошадь. — Её не придержишь.
Ворощак долго молчал, мучительно думая, что для него было усилием пострашнее чистки всех вместе взятых конюшен.
— А почему? — наконец изрёк он.
— Потому что она сильная как бык. Устроит спектакль. Её дисквалифицируют и вернут людям ставки. Кому это надо?
Слова «спектакль» Ворощак не знал, но звучало оно по-учёному и произвело на него впечатление.
— А за пять? — рискнул он.
— Она считать не умеет и по магазинам не ходит.
— Укольчик ей…
— Нет.
Разговор не клеился. Ворощак жевал, глядел вдаль и делал вид, что думает. Зигмусь действительно думал, поспешно и лихорадочно соображая, как предотвратить покушение на Флоренцию. Этого амбала к нему подослали… С кем-то на уровне гомо сапиенса он смог бы договориться, искренне рассказав про характер лошади, а с этим кочаном капусты разговор просто невозможен…
Из-за конюшни вдруг выехал на велосипеде тренер Черский. Он увидел два силуэта, прикипевших к воротам, притормозил, упёрся ногой в землю и молча смотрел на них, не слезая с седла. Зигмусь попробовал взглядом показать ему, что попал в беду. Черский с Вонгровской жили в мире и согласии, прекрасно ладили, и при желании Черский мог помочь Вонгровской. Немая мольба оказалась излишней. Черский Ворощака тоже знал и с места в карьер сообразил, что тут что-то неладно. Ему не потребовалось долго гадать, что именно.
Ворощак начинал сердиться. За сами переговоры ему обещали полмиллиона, но он рассчитывал на то, что ему достанется больше. Если бы Зигмусь согласился на пять, у него оставалось ещё кое-что для себя, однако этот дурень все упрямился! И Черского дьявол сюда принёс, но тренер — это фигура, ему не прикажешь, чтобы шёл к такой-то матери на быстром катере. В глупую башку Ворощака больше ничего не приходило, поэтому он все стоял, молча двигал челюстями и таращился на ворота соседней конюшни.
— Ну? — сказал наконец Черский. Зигмусь сделал однозначный жест головой в сторону противоположной створки ворот.
— Сколько и за кого? — деловито спросил Черский.
— Пятёрка. За Флоренцию.
Черский презрительно пожал плечами.
— Ну и удумали… Какой идиот тебе это поручил? — обратился он к Ворощаку.
Ворощак тоже пожал плечами. Он внезапно оказался в затруднительном положении. Он работал здесь и рисковать не хотел, потому что ему нравилась не столько сама работа, сколько сопутствующая ей атмосфера. Свой интерес всегда можно было соблюсти, с таким характером, как у этого паршивого Осики, сталкиваться приходилось редко. Он знал, что Осика на хорошем счёту, Черский тоже считается человеком приличным и честным, уступает кому-нибудь редко и под большим нажимом. Войну с ними развязывать не надо бы. С другой же стороны, работодатели нажимали, и он хотел бы выполнить порученное задание, хотя похоже было, что не все так ладно получается. Наверное, дело все-таки в лошади, потому что люди — они и есть люди…
— Ну, нет так нет, — буркнул Ворощак. Он оторвался от створки ворот и исчез за конюшней.
Зигмусь Осика подождал, пока враг уйдёт.
— Ну и скажите вы мне, пан тренер, — проговорил он огорчённо, — что же теперь делать? На мошенничество я не пойду даже за шахту бриллиантов, во всяком случае не с Флоренцией. Даже если бы я и захотел, в итоге меня ссадят и на этом кончится. Что будет?
— Кто его прислал? — спросил Черский. — Ломжинская мафия?
— Не знаю, он не сказал. Может, и Ломжа, потому как они дураки и в лошадях ничего не понимают. Придержать Флоренцию! Пусть сами придерживают…
Черский вздохнул.
— Поберегись завтра после скачки, вот что могу тебе посоветовать. И за лошадью завтра последи. Если кто ещё с тобой станет разговаривать, попробуй объяснить, что с Флоренцией такой номер не пройдёт, и весь ипподром это знает. Я тоже по своим каналам поговорю, а вообще-то в первую очередь скажи Агате.
Зигмусь предпочитал сперва сказать Монике. Он как следует запер ворота и пошёл к телефону. Уже по дороге он решил поселиться пока в конюшне. Умоется в общежитии, прихватит ужин и вернётся…
Моника при вести о покушениях на их божество пришла в ярость и сама была готова поселиться в конюшне. Агата Вонгровская, которая второй узнала о событиях, стала действовать конструктивно. Она составила с Зигмусем расписание дежурств, приехала в пять утра, а через четверть часа столкнулась с Моникой, которая обдумывала, каким образом она смогла бы ввести лошадь на третий этаж, в квартиру своей тётки. Проблема была только в том, как тренировать лошадь на тесных и загазованных улочках Верхнего Мокотова. Вонгровская, которая собаку съела на скаковых мошенничествах, скорректировала планы Моники. Флоренцию просто ни на миг не следовало оставлять одну, а это можно устроить. И они рационально поделили вахты возле лошади.
Моника была в бешенстве, в отчаянии и готова на все.
— Пани Иоанна в своё время пользовалась в качестве оружия молотком для мяса, — сказала она свирепо. — А у меня тесак есть. Я его возьму с собой, и мне плевать, что из этого выйдет…
* * *
— Что-то будет, — отрапортовал мне Метя в субботу утром. — Завтра Флоренция идёт в первой группе на тысячу двести метров, и я слышал разговоры подозрительные, сплетни возмутительные и речи прелестные и ужас вызывающие. Вроде как Осике давали деньги за то, чтобы придержал, но он не взял. Не знаю, что из этого получится. Зато я знаю, что в этих махинациях участвует русская мафия и один букмекер, приятель Репы. Ломжинцы откланялись.
— Нич-чего не понимаю, — сказала я, рассердясь. — Если Флоренции кто-то собирается сделать что-то дурное, то я хочу, чтобы ты мне их показал…
— Репу, что ли, тебе надо показывать?!
— Да нет, этих остальных. Я на коленях поклянусь, что им в ответ тоже что-нибудь очень нехорошее сделаю! «Калаша» себе куплю!
— Это я тебе устрою, я на русском базаре как рыба в воде, — радостно предложил Метя свои услуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Теперь он стоял, опираясь на створку, и таращился в пространство, двигая челюстями, словно что-то пережёвывал.
— Придержишь Флоренцию, — буркнул он Зигмусю, не вдаваясь ни в какие дипломатические тонкости.
Зигмусь по-наполеоновски сложил руки и тоже уставился в пространство, словно не слышал. Ворощак не понял, притворяется Зигмусь или нет.
— Понял, нет, — сказал он. — Придержишь эту вашу Флоренцию. Два лимона.
Зигмусь прекрасно понимал, что за придержание Флоренции он послезавтра получит два миллиона. Его не убедили бы и два миллиарда. Он перестал симулировать глухоту.
— Дерьмо собачье, — вежливо сказал он.
— Три, — пробормотал Ворощак.
— Отгребись.
— Ну ладно, четыре.
— И сорок мало, — холодно сказал Зигмусь, решившись на переговоры, потому что беспокоился за лошадь. — Её не придержишь.
Ворощак долго молчал, мучительно думая, что для него было усилием пострашнее чистки всех вместе взятых конюшен.
— А почему? — наконец изрёк он.
— Потому что она сильная как бык. Устроит спектакль. Её дисквалифицируют и вернут людям ставки. Кому это надо?
Слова «спектакль» Ворощак не знал, но звучало оно по-учёному и произвело на него впечатление.
— А за пять? — рискнул он.
— Она считать не умеет и по магазинам не ходит.
— Укольчик ей…
— Нет.
Разговор не клеился. Ворощак жевал, глядел вдаль и делал вид, что думает. Зигмусь действительно думал, поспешно и лихорадочно соображая, как предотвратить покушение на Флоренцию. Этого амбала к нему подослали… С кем-то на уровне гомо сапиенса он смог бы договориться, искренне рассказав про характер лошади, а с этим кочаном капусты разговор просто невозможен…
Из-за конюшни вдруг выехал на велосипеде тренер Черский. Он увидел два силуэта, прикипевших к воротам, притормозил, упёрся ногой в землю и молча смотрел на них, не слезая с седла. Зигмусь попробовал взглядом показать ему, что попал в беду. Черский с Вонгровской жили в мире и согласии, прекрасно ладили, и при желании Черский мог помочь Вонгровской. Немая мольба оказалась излишней. Черский Ворощака тоже знал и с места в карьер сообразил, что тут что-то неладно. Ему не потребовалось долго гадать, что именно.
Ворощак начинал сердиться. За сами переговоры ему обещали полмиллиона, но он рассчитывал на то, что ему достанется больше. Если бы Зигмусь согласился на пять, у него оставалось ещё кое-что для себя, однако этот дурень все упрямился! И Черского дьявол сюда принёс, но тренер — это фигура, ему не прикажешь, чтобы шёл к такой-то матери на быстром катере. В глупую башку Ворощака больше ничего не приходило, поэтому он все стоял, молча двигал челюстями и таращился на ворота соседней конюшни.
— Ну? — сказал наконец Черский. Зигмусь сделал однозначный жест головой в сторону противоположной створки ворот.
— Сколько и за кого? — деловито спросил Черский.
— Пятёрка. За Флоренцию.
Черский презрительно пожал плечами.
— Ну и удумали… Какой идиот тебе это поручил? — обратился он к Ворощаку.
Ворощак тоже пожал плечами. Он внезапно оказался в затруднительном положении. Он работал здесь и рисковать не хотел, потому что ему нравилась не столько сама работа, сколько сопутствующая ей атмосфера. Свой интерес всегда можно было соблюсти, с таким характером, как у этого паршивого Осики, сталкиваться приходилось редко. Он знал, что Осика на хорошем счёту, Черский тоже считается человеком приличным и честным, уступает кому-нибудь редко и под большим нажимом. Войну с ними развязывать не надо бы. С другой же стороны, работодатели нажимали, и он хотел бы выполнить порученное задание, хотя похоже было, что не все так ладно получается. Наверное, дело все-таки в лошади, потому что люди — они и есть люди…
— Ну, нет так нет, — буркнул Ворощак. Он оторвался от створки ворот и исчез за конюшней.
Зигмусь Осика подождал, пока враг уйдёт.
— Ну и скажите вы мне, пан тренер, — проговорил он огорчённо, — что же теперь делать? На мошенничество я не пойду даже за шахту бриллиантов, во всяком случае не с Флоренцией. Даже если бы я и захотел, в итоге меня ссадят и на этом кончится. Что будет?
— Кто его прислал? — спросил Черский. — Ломжинская мафия?
— Не знаю, он не сказал. Может, и Ломжа, потому как они дураки и в лошадях ничего не понимают. Придержать Флоренцию! Пусть сами придерживают…
Черский вздохнул.
— Поберегись завтра после скачки, вот что могу тебе посоветовать. И за лошадью завтра последи. Если кто ещё с тобой станет разговаривать, попробуй объяснить, что с Флоренцией такой номер не пройдёт, и весь ипподром это знает. Я тоже по своим каналам поговорю, а вообще-то в первую очередь скажи Агате.
Зигмусь предпочитал сперва сказать Монике. Он как следует запер ворота и пошёл к телефону. Уже по дороге он решил поселиться пока в конюшне. Умоется в общежитии, прихватит ужин и вернётся…
Моника при вести о покушениях на их божество пришла в ярость и сама была готова поселиться в конюшне. Агата Вонгровская, которая второй узнала о событиях, стала действовать конструктивно. Она составила с Зигмусем расписание дежурств, приехала в пять утра, а через четверть часа столкнулась с Моникой, которая обдумывала, каким образом она смогла бы ввести лошадь на третий этаж, в квартиру своей тётки. Проблема была только в том, как тренировать лошадь на тесных и загазованных улочках Верхнего Мокотова. Вонгровская, которая собаку съела на скаковых мошенничествах, скорректировала планы Моники. Флоренцию просто ни на миг не следовало оставлять одну, а это можно устроить. И они рационально поделили вахты возле лошади.
Моника была в бешенстве, в отчаянии и готова на все.
— Пани Иоанна в своё время пользовалась в качестве оружия молотком для мяса, — сказала она свирепо. — А у меня тесак есть. Я его возьму с собой, и мне плевать, что из этого выйдет…
* * *
— Что-то будет, — отрапортовал мне Метя в субботу утром. — Завтра Флоренция идёт в первой группе на тысячу двести метров, и я слышал разговоры подозрительные, сплетни возмутительные и речи прелестные и ужас вызывающие. Вроде как Осике давали деньги за то, чтобы придержал, но он не взял. Не знаю, что из этого получится. Зато я знаю, что в этих махинациях участвует русская мафия и один букмекер, приятель Репы. Ломжинцы откланялись.
— Нич-чего не понимаю, — сказала я, рассердясь. — Если Флоренции кто-то собирается сделать что-то дурное, то я хочу, чтобы ты мне их показал…
— Репу, что ли, тебе надо показывать?!
— Да нет, этих остальных. Я на коленях поклянусь, что им в ответ тоже что-нибудь очень нехорошее сделаю! «Калаша» себе куплю!
— Это я тебе устрою, я на русском базаре как рыба в воде, — радостно предложил Метя свои услуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65