Почти месяц мы с Карелом экспериментировали с сознанием. После
рождественских каникул мы пытались три дня продержаться без сна,
подстегивая себя кофе и сигаретами. В результате мы почувствовали, что
совершили гигантский скачок в познании самих себя. Помнится, я сказал:
"Если бы можно было жить так все время, то исчезла бы надобность в поэзии,
потому что я мог видеть дальше любого поэта". Также мы попробовали эфир и
четыреххлористый углерод, но этот опыт показался уже менее интересным. В
какой-то момент я почувствовал, как резко обострилось мое внутренее зрение
- состояние, которое мы иногда переживаем во сне, но оно было кратким, и я
едва что-либо запомнил. Он эфира разболелась голова, поэтому после двух
попыток я решил бросить это дело. Карел же считал, что его результаты
сходны с домалевскими, правда, с некоторыми отличиями. Помню, как
заинтересовали его маленькие черные точки, которые он увидел в состоянии
наркоза. Впрочем, тяжелые последствия опытов и его заставили бросить их.
Позже, став психологом-экспериментатором, он получил доступ к мескалину и
лизергиновой кислоте[9] и настойчиво советовал мне испробовать их. Но я к
этому времени имел уже другие увлечения, поэтому отказался. Об этих
увлечениях я расскажу подробней.
Столь затянутое предисловие стало необходимым, чтобы объяснить, почему
я догадался о смысле последней просьбы Карела Вайсмана. Я ведь археолог, а
не психолог, но я его старый друг и, к тому же, когда-то разделял его
интерес к проблемам нашего сознания и его пределов. Интересно, вспоминал ли
он в последние минуты о наших бесконечных ночных разговорах в Уппсала, о
частых посиделках с пивом в маленьком ресторанчике над рекой и о полуночных
попойках в моей комнате.
Что-то беспокоило меня, какая-то смутная неопределенная тревога,
похожая на ту, что заставила позвонить вчера в полночь в Хэмпстед. Впрочем,
что теперь об этом говорить - я решил забыть обо всем. В день похорон я уже
был на Гебридских островах, куда меня вызвали обследовать замечательно
сохранившиеся на острове Гаррис останки людей неолита. А по возвращении я
обнаружил на своей лестничной клетке несколько ящиков с бумагами. В тот
момент я ни о чем, кроме своих людей эпохи неолита, и думать не мог,
поэтому, пересмотрев первый ящик и обнаружив среди прочих бумаг папку с
надписью: "Восприятие цвета животными при недостатке эмоций", в сердцах
пнул по этому ящику ногой. Потом зашел в квартиру, открыл "Археологический
журнал" и наткнулся на статью Райха об электронной датировке базальтовых
статуэток, найденных в турецком храме Богазкее. Я позвонил Спенсеру в
Британский Музей, затем поехал к нему. Следующие сорок восемь часов я
существовал, ел, дышал, не думая ни о чем, кроме статуэток Богазкее и
отличительных черт хеттской скульптуры. Это-то и спасло меня. Несомненно,
что Цатоггуаны только и дожидались моего возвращения, чтобы увидеть,
догадался я о чем-нибудь или нет. К счастью, я был полностью занят лишь
моей археологией. Мой разум плавно дрейфовал в безбрежных морях прошлого,
убаюкивая себя историческими событиями. Ему была чужда психология. Пожалуй,
если бы я вдруг вознамерился изучить бумаги моего друга в поисках причины
самоубийства, то в считанные часы мой мозг был бы оккупирован и уничтожен.
Бр-р, даже вспоминать страшно - я был окружен злобным чуждым разумом.
Словно водолаз, опустившийся на дно морское и увлеченный поисками сокровищ
затонувших кораблей, я не замечал, как за мной следят холодные глаза
осьминога в засаде. А ведь я мог запросто заметить их, как это случилось
позже, на раскопках Черной Горы в Турции, однако мной слишком овладели
открытия Райха. Они попросту вытолкнули из головы всяческие воспоминания о
погибшем друге.
Я полагаю, что в течение нескольких недель я был под постоянным и
тщательным контролем со стороны Цатоггуанов. Как раз в то время я решил
вернуться в Малую Азию, чтобы прояснить кое-какие проблемы, возникшие после
критики Райхом созданной мною системы датировки. Я снова поражаюсь, до чего
спасительным оказалось мое решение: должно быть, оно окончательно убедило
Цатоггуанов в моей безвредности. Карел сделал ошибку, что поручил свое
наследие мне - едва ли он смог бы найти менее надежного душеприказчика. О
да, конечно, я чувствовал угрызения совести из-за неразобранных ящиков и
даже пару раз заставлял себя покопаться в них, но всякий раз меня
охватывало одно и то же чувство полного безразличия к проблемам психологии,
и я снова захлопывал ящик.
В последний раз я даже задумался, а не попросить ли уборщицу спалить
где-нибудь это добро, но тут же устыдился столь аморальной идеи и отверг
ее; честно сказать, я даже не ожидал от себя таких мыслей. Откуда же мне
было знать в ту пору, что это были не мои мысли. Потом я частенько
задумывался над тем, был ли план моего друга сделать меня своим
душеприказчиком давно обдуманным, или он решился на него в последние минуты
жизни, находясь в отчаянии. Ведь если в этом был хотя бы какой-то смысл, то
тогда Цатоггуаны об этом сразу же бы узнали. Либо это было последней
вспышкой сознания у одного из лучших людей нашего века, либо я был выбран
faute de mieux[10].
Ответ мы узнаем лишь в том случае, если получим доступ к архивам
Цатоггуанов. Приятно тешить себя мыслью о том, что этот выбор - заранее
продуманная стратегическая хитрость. Ибо, если провидение было на стороне
Карела в момент его решения, то, несомненно, оно покровительствовало и мне
в течение следующих шести месяцев, когда я размышлял о чем угодно, кроме
бумаг Карела Вайсмана.
Уезжая в Турцию, я предупредил домовладельца, чтобы тот разрешил
Бомгарту навещать мою квартиру: он изъявил желание навести порядок в
бумагах. Я также переговорил с двумя американцами, издателями учебников по
психологии, которые проявили интерес к наследию Вайсмана. Затем, полностью
увлеченный проблемами, связанными с определением возраста базальтовых
статуэток, я забыл на несколько месяцев о психологии.
Райх обосновался в лаборатории Турецкой Урановой Компании в Диярбакыре.
В научном мире он был известен как авторитетный специалист по аргонному
методу датировки человеческих и животных останков. Диапазон его
исследований включал в себя период от зарождения человечества до правления
хеттов, но с некоторых пор его интересы приняли несколько иное направление,
поэтому он и хотел увидеться со мной в Диярбакыре, поскольку моя книга о
цивилизации хеттов, изданная в 1980 году, считалась наиболее авторитетной
по этой теме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64