Не вынеся этой идиллической картинки, он забурчал себе под нос:
– Шо вин там робыть? Пише, чи шо? Тоже мени, розумиешь, нимецький казочник – Ганс Християн Андерсен! – Тут он обернулся к Жабодыщенко: – Ну що претендент на значок ГТО, давай хапай свою снайперську гвынтивку у Перукарникова та лизь на цей… – подозрительно уставился на незнакомое дерево, – мабуть шо дуб.
Сидорчук с Перукарниковым дружно подпихивали Жабодыщенко снизу, тот покраснел как рак, раздувал щеки и делал отчаянные попытки взобраться на дерево. Сапоги все время соскальзывали по голому стволу.
Тарас как завороженный смотрел на эту картину несколько секунд. Потом его нервы не выдержали:
– И чому тебе тильки, Перукарников, вчилы в твоему инстытути? Командир не пидкаже – сам не здогадаешься, шо з цего верхолаза з церковно-приходськои школы треба чоботы зняты, инакше вин до вечора, – потыкал пальцем наверх, – туды не забереться!
Пыхтение, сопение и бульканье наконец затихли. Жабодыщенко вместе с винтовкой исчез в густой листве.
Салонюк напутствовал Маметова, и стороннему наблюдателю вполне могло бы показаться, что он несколько ревнует своего бойца к «немецкому сказочнику».
– Ну от, Маметов. Иды до свого нимецького приятеля. Я з хлопцямы звидсы подывлюся, як вы будете на радощах цилуватыся. Иды, иды, бачишь, вин якраз, мабуть, твоий мамци в Ташкент гумористичное пысьмо пише про те, як одын узбецький партызан пострилом из миномета спас йому життя. Иды, не бийся: якщо вин тебе погано встретит, Жабодыщенко його зверху из гвынтивки кокнет.
Он прищурился, разглядывая крону дерева, где шелестел, шуршал, кряхтел и издавал нечленораздельные звуки карабкающийся Жабодыщенко. Разочарованно скривился и обратился к себе с глубоким сочувствием:
– Ну шо то за людына?! Таки знову, мабуть, гвынтивку ротом держит. Сопе, як ковальський мих. – Вздохнул. – Може, до кинця вийны ще успию поясныты йому, чому вси гвынтивки выпускають з ременями.
Запыхавшийся, взмокший Перукарников выдвинул ультиматум:
– Если, товарищ командир, Жабодыщенко и снимать оттуда придется с такими же потерями, то я сразу отказываюсь. Категорически. Он туда ради Маметова полез, пусть Маметов его после и сгружает.
Командир возразил:
– Ось ты, Перукарников, такий розумнык, а того не знаешь, що грушу з горы не треба толкаты, вона сама впаде.
Озабоченный Сидорчук высунулся из-за спины Перукарникова, пытаясь заинтересовать командира гораздо более интересным вопросом:
– Товарыш Салонюк, як там воно не выйде, а все ж добре бы нам пидстрахуватыся на всякий случай. – И Василь с сомнением поглядел сначала туда, где должен был сидеть Жабодыщенко, а потом и в сторону танка. – В житти таке бувае: сяде курка и без покладу. И ось що я вам скажу – добре зараз, як сусид близькый, а перелаз низькый. Може, покы нимець свою казку пише, я заповзу до нього с того боку та заминую танк знизу. Все краще буде, ниж тильки на Жабодыщенка надиятысь. А тоди, якщо вин не попаде у фриця з гвынтивки, мы звидсы його взрывчаткой высадымо у небо разом з його хатой-читальней. – Он задумался и уточнил: – Треба тильки нам до лису швыдко тикаты, шоб колеса вид танку на голову не позвалювалыся.
Салонюк проявил чудеса выдержки и долготерпения:
– Я бачу, бачу, Сидорчук, шо тоби свою взрывчатку и доси не терпыться до нимця прилагодиты. Ты лише забувся маленько, що разом з танком пиднимешь у небо и партизана Маметова. Це не по-товарыськи буде з нашого боку, даже якщо вин прямо у Ташкент до мамы полетыть. – Он прикинул что-то в уме и вынес окончательный вердикт: – Мабуть, якщо з улюбленым нимцем, то все одно не добре.
Тут на голову Тарасу посыпалась сухая древесная кора. Он поморщился, посмотрел наверх с тоской.
– А про него ты подумав? Йому твои колеса точнисинько на голову впадуть. Вин же до лису утекти не успие, – тильки разом з сосною, на якой сидыть, – Салонюк покрутил в пальцах листик неведомого дерева, – чи все-таки с дубом?
Что можно рассказать про партизан и немцев, которых судьба свела этим ясным днем на прелестной лесной полянке? Рассказать-то можно многое, но мы не станем дословно воспроизводить ни радостные крики Морунгена и Маметова, которые словно Геро и Леандр, разделенные некогда бурным морем, слились наконец в экстазе долгожданной встречи, ни настороженное бормотание Салонюка, который никак не мог заставить себя доверять вражеским танкистам, однако не видел иного выхода.
Отдельным эпизодом в новой жизни советско-немецкого соединения явился сам процесс стаскивания товарища Жабодыщенко с его дерева. Пострадали все, но трудности, перенесенные вместе, сплачивают и закаляют крепкую мужскую дружбу.
Какое-то время они еще чувствовали себя не в своей тарелке, но душераздирающая сага о поисках Белохаток буквально породнила их. А уж упоминание о Пульхерии Сиязбовне…
Все десять мужчин долго трясли друг другу руки и представлялись, замучив Морунгена, который был единственным человеком, способным выполнять функцию переводчика. Правда, попытал счастья на этом поприще и славный Перукарников, однако немцы ни слова не поняли из его разговорного немецкого, а общеизвестная фраза «Хальт! Хенде хох!», которую Иван научился говорить очень даже неплохо, была в данном случае несколько неуместна.
Затем долго договаривались о перемирии и о том, как и когда начнут воевать. Обоим командирам было неудобно упоминать об этом, но где-то все-таки шла война, и основной задачей обоих отрядов являлось обнаружение линии фронта.
– Це ж мы потим може будемо воюваты, – стыдливо указывал Салонюк на корень проблемы. – То вы звыняйте. А мы предупредим, що знову ото прыступили до боевых действий. Добре?
– Мы естъ отыскайт Белохатки, – подтверждал Дитрих. – А там расошлис, как в море корапли. И снова пух-пух, как доховаривалис. Корошо?
– То шоб не обидылись, – встрял Сидорчук. – Шоб усе по-чесному.
– Йа, йа, – улыбался Морунген. – Но сейчас мы ест искать короший, прафильный дороха на кутор Белохатки.
– Договорились, – сказал Перукарников. – Где-то он должен быть, мы точно знаем.
Затем Дитрих пригласил партизан устраиваться на броне поудобнее, а партизаны в свою очередь нашли, что «Белый дракон» – действительно высококлассная машина и ничего подобного им видеть не приходилось.
Немцы цвели от счастья, как молодые родители, чьего младенца похвалили новые знакомые.
Наконец партизаны расселись и объявили, что готовы выступать в поход. Дитрих собирался было скомандовать Клаусу «полный вперед», но Сидорчук внезапно хлопнул себя ладонью по лбу, так что аж звон пошел. Он спрыгнул на землю и нырнул под танк.
В воздухе возникла некоторая напряженность. Морунген с удивлением поглядел на Салонюка и выразительно поднял брови:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Шо вин там робыть? Пише, чи шо? Тоже мени, розумиешь, нимецький казочник – Ганс Християн Андерсен! – Тут он обернулся к Жабодыщенко: – Ну що претендент на значок ГТО, давай хапай свою снайперську гвынтивку у Перукарникова та лизь на цей… – подозрительно уставился на незнакомое дерево, – мабуть шо дуб.
Сидорчук с Перукарниковым дружно подпихивали Жабодыщенко снизу, тот покраснел как рак, раздувал щеки и делал отчаянные попытки взобраться на дерево. Сапоги все время соскальзывали по голому стволу.
Тарас как завороженный смотрел на эту картину несколько секунд. Потом его нервы не выдержали:
– И чому тебе тильки, Перукарников, вчилы в твоему инстытути? Командир не пидкаже – сам не здогадаешься, шо з цего верхолаза з церковно-приходськои школы треба чоботы зняты, инакше вин до вечора, – потыкал пальцем наверх, – туды не забереться!
Пыхтение, сопение и бульканье наконец затихли. Жабодыщенко вместе с винтовкой исчез в густой листве.
Салонюк напутствовал Маметова, и стороннему наблюдателю вполне могло бы показаться, что он несколько ревнует своего бойца к «немецкому сказочнику».
– Ну от, Маметов. Иды до свого нимецького приятеля. Я з хлопцямы звидсы подывлюся, як вы будете на радощах цилуватыся. Иды, иды, бачишь, вин якраз, мабуть, твоий мамци в Ташкент гумористичное пысьмо пише про те, як одын узбецький партызан пострилом из миномета спас йому життя. Иды, не бийся: якщо вин тебе погано встретит, Жабодыщенко його зверху из гвынтивки кокнет.
Он прищурился, разглядывая крону дерева, где шелестел, шуршал, кряхтел и издавал нечленораздельные звуки карабкающийся Жабодыщенко. Разочарованно скривился и обратился к себе с глубоким сочувствием:
– Ну шо то за людына?! Таки знову, мабуть, гвынтивку ротом держит. Сопе, як ковальський мих. – Вздохнул. – Може, до кинця вийны ще успию поясныты йому, чому вси гвынтивки выпускають з ременями.
Запыхавшийся, взмокший Перукарников выдвинул ультиматум:
– Если, товарищ командир, Жабодыщенко и снимать оттуда придется с такими же потерями, то я сразу отказываюсь. Категорически. Он туда ради Маметова полез, пусть Маметов его после и сгружает.
Командир возразил:
– Ось ты, Перукарников, такий розумнык, а того не знаешь, що грушу з горы не треба толкаты, вона сама впаде.
Озабоченный Сидорчук высунулся из-за спины Перукарникова, пытаясь заинтересовать командира гораздо более интересным вопросом:
– Товарыш Салонюк, як там воно не выйде, а все ж добре бы нам пидстрахуватыся на всякий случай. – И Василь с сомнением поглядел сначала туда, где должен был сидеть Жабодыщенко, а потом и в сторону танка. – В житти таке бувае: сяде курка и без покладу. И ось що я вам скажу – добре зараз, як сусид близькый, а перелаз низькый. Може, покы нимець свою казку пише, я заповзу до нього с того боку та заминую танк знизу. Все краще буде, ниж тильки на Жабодыщенка надиятысь. А тоди, якщо вин не попаде у фриця з гвынтивки, мы звидсы його взрывчаткой высадымо у небо разом з його хатой-читальней. – Он задумался и уточнил: – Треба тильки нам до лису швыдко тикаты, шоб колеса вид танку на голову не позвалювалыся.
Салонюк проявил чудеса выдержки и долготерпения:
– Я бачу, бачу, Сидорчук, шо тоби свою взрывчатку и доси не терпыться до нимця прилагодиты. Ты лише забувся маленько, що разом з танком пиднимешь у небо и партизана Маметова. Це не по-товарыськи буде з нашого боку, даже якщо вин прямо у Ташкент до мамы полетыть. – Он прикинул что-то в уме и вынес окончательный вердикт: – Мабуть, якщо з улюбленым нимцем, то все одно не добре.
Тут на голову Тарасу посыпалась сухая древесная кора. Он поморщился, посмотрел наверх с тоской.
– А про него ты подумав? Йому твои колеса точнисинько на голову впадуть. Вин же до лису утекти не успие, – тильки разом з сосною, на якой сидыть, – Салонюк покрутил в пальцах листик неведомого дерева, – чи все-таки с дубом?
Что можно рассказать про партизан и немцев, которых судьба свела этим ясным днем на прелестной лесной полянке? Рассказать-то можно многое, но мы не станем дословно воспроизводить ни радостные крики Морунгена и Маметова, которые словно Геро и Леандр, разделенные некогда бурным морем, слились наконец в экстазе долгожданной встречи, ни настороженное бормотание Салонюка, который никак не мог заставить себя доверять вражеским танкистам, однако не видел иного выхода.
Отдельным эпизодом в новой жизни советско-немецкого соединения явился сам процесс стаскивания товарища Жабодыщенко с его дерева. Пострадали все, но трудности, перенесенные вместе, сплачивают и закаляют крепкую мужскую дружбу.
Какое-то время они еще чувствовали себя не в своей тарелке, но душераздирающая сага о поисках Белохаток буквально породнила их. А уж упоминание о Пульхерии Сиязбовне…
Все десять мужчин долго трясли друг другу руки и представлялись, замучив Морунгена, который был единственным человеком, способным выполнять функцию переводчика. Правда, попытал счастья на этом поприще и славный Перукарников, однако немцы ни слова не поняли из его разговорного немецкого, а общеизвестная фраза «Хальт! Хенде хох!», которую Иван научился говорить очень даже неплохо, была в данном случае несколько неуместна.
Затем долго договаривались о перемирии и о том, как и когда начнут воевать. Обоим командирам было неудобно упоминать об этом, но где-то все-таки шла война, и основной задачей обоих отрядов являлось обнаружение линии фронта.
– Це ж мы потим може будемо воюваты, – стыдливо указывал Салонюк на корень проблемы. – То вы звыняйте. А мы предупредим, що знову ото прыступили до боевых действий. Добре?
– Мы естъ отыскайт Белохатки, – подтверждал Дитрих. – А там расошлис, как в море корапли. И снова пух-пух, как доховаривалис. Корошо?
– То шоб не обидылись, – встрял Сидорчук. – Шоб усе по-чесному.
– Йа, йа, – улыбался Морунген. – Но сейчас мы ест искать короший, прафильный дороха на кутор Белохатки.
– Договорились, – сказал Перукарников. – Где-то он должен быть, мы точно знаем.
Затем Дитрих пригласил партизан устраиваться на броне поудобнее, а партизаны в свою очередь нашли, что «Белый дракон» – действительно высококлассная машина и ничего подобного им видеть не приходилось.
Немцы цвели от счастья, как молодые родители, чьего младенца похвалили новые знакомые.
Наконец партизаны расселись и объявили, что готовы выступать в поход. Дитрих собирался было скомандовать Клаусу «полный вперед», но Сидорчук внезапно хлопнул себя ладонью по лбу, так что аж звон пошел. Он спрыгнул на землю и нырнул под танк.
В воздухе возникла некоторая напряженность. Морунген с удивлением поглядел на Салонюка и выразительно поднял брови:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87