И съели. Это дитя природы утверждает, что тот Хитлер многим в племени и на вкус не нравился, но все равно съели, потому что очень кушать хотелось.
– Двадцатый век на дворе, прогресс, цивилизация, – схватился Морунген за сердце. – Географически это Европа. А здесь какие-то племена, каннибализм, вождей с такими именами едят не моргнув глазом! И плюют на карательные органы. Уму непостижимо… Ладно, это вообще не мое дело. Спроси этого людоеда, как его зовут и знает ли он, как проехать к хутору Белохатки.
Хруммса сделал серьезное и строгое лицо и затарахтел с пулеметной скоростью:
– Бурнуса тумпита, у та муну кукута? Куку та лягунда Белохатки – юк юк?
Туземец неопределенно махнул рукой в сторону кустов:
– Эль сумпупа, тумпита Усан Мунапа. Белохатки лукумба ляпасам, лягунда юк юк эмбасааба. А, муну тумпита варум варум лягуруп?
Переводчик рассмеялся:
– Он говорит, что зовут его Усан Мунапа, живет в этих краях давно, но о Белохатках ничего не слышал. Еще говорит, что в тех кустах сидит его брат, у него со вчерашнего вечера с животом плохо, сейчас он у него спросит про Белохатки.
Морунген окинул подозрительным взглядом фигуру каннибала, вздрогнул, подумав, отчего может болеть живот у такого существа, и торопливо заговорил:
– Да, скажи ему, что если он поможет нам найти хутор, то получит шнапс и шоколад и… хорошее лекарство от живота.
Поскольку дикарь уже скрывался в зарослях кустарника, Хруммса что было сил закричал ему вслед:
– Эмбасааба смока, тумпита лягунда Белохатки, кват куф чамписа шнапс, шоколад, уздамбока цикута.
Туземец вернулся на редкость быстро, волоча за собой неразгибающегося брата; свободной рукой он активно жестикулировал, еще издалека вопя переводчику:
– Уздамбока цикута?! О! Джагобумба! Белохатки туруп туруп, юк лягунда! Мичачага улукемба, мамата чоп!
Хруммса казался очень довольным:
– Герр майор, он говорит, что понял. За шнапс, шоколад и лекарство от живота они обязательно покажут дорогу до Белохаток, где бы они ни находились. О, эти дикари за джагобумбу и мать родную продадут.
Если дикари вначале и побаивались танка, то уже спустя полчаса ехали на броне, как заправские немецкие пехотинцы. Для полноты сходства не хватало только губных гармошек. Они без умолку лопотали на своем странном трескучем наречии и постоянно вовлекали в разговор невозмутимого Хруммсу, выглядевшего весьма респектабельно в кожаном комбинезоне и огромных мотоциклетных очках.
Складывалось впечатление, что дикари в упор не видят, насколько отличается от прочих людей странное фиолетовое существо, и что им буквально каждый день приходится общаться с танкистами, карликами и гордостью и цветом германской нации.
В свою очередь, майор, цвет и гордость германской нации, счел знакомство с русскими людоедами даже забавным и подумал, что рассказ о них будет пользоваться чрезвычайным успехом в светских салонах (как видим, майор фон Морунген оставался невероятным оптимистом).
Дитрих приосанился, наклонился к Усану и, перекрывая шум двигателя, заорал ему в ухо:
– Хорошо, допустим, ты не знаешь, кто такие партизаны. Но ты хоть можешь себе представить красного партизана?!
Хруммса наклонился к дикарю с другой стороны и заорал ему в другое ухо:
– Тумпита ута ута амба снуп снуп?
Туземец явно оживился, глаза у него заблестели, а затем он недвусмысленно облизнулся:
– Пузимута… таон партизана тум… вонта джагобумба смакота мунуп! Чикамута Белохатки, чикамута мусуп, тумпита укаюка чоп чоп смока!
Хруммса перегнулся через плечо дикаря и заорал уже Дитриху:
– Он говорит, что не знает точно, но подозревает: красная партизана – зверь гораздо вкуснее шнапса и шоколада, если великий белый охотник так часто о нем спрашивает. Белый охотник ищет Белохатки скорее всего потому, что поймать красную партизану можно только там.
Дитрих обвел дикаря долгим взглядом и проникновенно заговорил:
– В Германии многие восхищаются великой русской культурой. У вас были Чайковский, Толстой и Достоевский. Мы считали вас серьезными противниками, мы воюем третий год и увязли в вашей стране по уши, и вот оказывается – это война с какими-то дикими племенами! Господи, о чем это я? Какой Чайковский?..
– Чайковский смока о! – охотно откликнулся второй папуас. – Чоп чоп!
– Ничего не понимаю, – обратился Морунген к полиглоту. – В голове не укладывается.
– Спокойно, майор, спокойно. Без паники. Шоколад нравится им гораздо больше, так что нас они трогать не станут. А в подробности я бы вам посоветовал не вдаваться, – сказал мудрый Хруммса.
– Нет, – продолжал настаивать Дитрих, – как же вы докатились до людоедства?
Переводчик пожал плечиками, но вопрос добросовестно перевел:
– Унта бусуюмба, тумпита няп няп смакота?
Туземец страдальчески наморщил лоб, смутился и принялся разглядывать ужасные ногти на собственных ногах.
– Бабута ко… няп няп! У!.. Юмба, ужажа тумпита но джагобумба.
Хруммса сочувственно доложил:
– Бедствуют они, говорит. В последние годы совсем одолели пауки-яйцееды, расплодились в таком количестве, что сожрали все яйца и тех, кто их несет, во всей округе. Никакого, говорит, спасения. Теперь даже поговорка такая появилась: в голодный год и жук – мясо.
Морунген ошарашенно уставился на полиглота:
– Так отчего же они не едят этих, как их… яйцеедов? Или те такие невкусные?
– Здравая мысль, господин майор, – согласился Хруммса и с интересом обернулся к папуасу: – Мусумбуса, бабута няп няп тумпита но джагобумба?
Тот чуть не расплакался, объясняя на пальцах суть страшной трагедии, постигшей его народ:
– Бабута смока, бабута о! О-о! Уздамбока цикута, мамота чоп скрук скрук тумпита каюка!
На сморщенном личике карлика отразилось явное сочувствие:
– Он говорит, беда в том, что яйцееды не только очень вкусные, но и весьма полезные для здоровья. И все, кто их ест, хорошо себя чувствуют, растут сильными и смелыми. Но им яйцеедов есть нельзя, потому что это священные покровители племени. Шаман узнает – костра не миновать. Сам обедом станешь.
Немец грустно посмотрел на ногти туземца и вполголоса сообщил:
– Да, скверная вышла история. Прав был отец, коммунизм – опаснейшая штука. Что с людьми делается! Но ничего, вот доберемся до Белохаток, я покажу этим красным комиссарам…
В этот самый миг из ближайших к дороге зарослей с оглушительным треском и топотом, улюлюкая и завывая, выкатилась толпа папуасов, как две капли воды похожих на Усана и его страдающего животом брата. Совершенно не обратив внимания на рокочущий танк, толпа пересекла лесную дорогу и скрылась в чаще с другой стороны.
Союзные папуасы, завидев родичей, заволновались, завертелись беспокойно на месте и закричали, обращаясь к пробегающим:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Двадцатый век на дворе, прогресс, цивилизация, – схватился Морунген за сердце. – Географически это Европа. А здесь какие-то племена, каннибализм, вождей с такими именами едят не моргнув глазом! И плюют на карательные органы. Уму непостижимо… Ладно, это вообще не мое дело. Спроси этого людоеда, как его зовут и знает ли он, как проехать к хутору Белохатки.
Хруммса сделал серьезное и строгое лицо и затарахтел с пулеметной скоростью:
– Бурнуса тумпита, у та муну кукута? Куку та лягунда Белохатки – юк юк?
Туземец неопределенно махнул рукой в сторону кустов:
– Эль сумпупа, тумпита Усан Мунапа. Белохатки лукумба ляпасам, лягунда юк юк эмбасааба. А, муну тумпита варум варум лягуруп?
Переводчик рассмеялся:
– Он говорит, что зовут его Усан Мунапа, живет в этих краях давно, но о Белохатках ничего не слышал. Еще говорит, что в тех кустах сидит его брат, у него со вчерашнего вечера с животом плохо, сейчас он у него спросит про Белохатки.
Морунген окинул подозрительным взглядом фигуру каннибала, вздрогнул, подумав, отчего может болеть живот у такого существа, и торопливо заговорил:
– Да, скажи ему, что если он поможет нам найти хутор, то получит шнапс и шоколад и… хорошее лекарство от живота.
Поскольку дикарь уже скрывался в зарослях кустарника, Хруммса что было сил закричал ему вслед:
– Эмбасааба смока, тумпита лягунда Белохатки, кват куф чамписа шнапс, шоколад, уздамбока цикута.
Туземец вернулся на редкость быстро, волоча за собой неразгибающегося брата; свободной рукой он активно жестикулировал, еще издалека вопя переводчику:
– Уздамбока цикута?! О! Джагобумба! Белохатки туруп туруп, юк лягунда! Мичачага улукемба, мамата чоп!
Хруммса казался очень довольным:
– Герр майор, он говорит, что понял. За шнапс, шоколад и лекарство от живота они обязательно покажут дорогу до Белохаток, где бы они ни находились. О, эти дикари за джагобумбу и мать родную продадут.
Если дикари вначале и побаивались танка, то уже спустя полчаса ехали на броне, как заправские немецкие пехотинцы. Для полноты сходства не хватало только губных гармошек. Они без умолку лопотали на своем странном трескучем наречии и постоянно вовлекали в разговор невозмутимого Хруммсу, выглядевшего весьма респектабельно в кожаном комбинезоне и огромных мотоциклетных очках.
Складывалось впечатление, что дикари в упор не видят, насколько отличается от прочих людей странное фиолетовое существо, и что им буквально каждый день приходится общаться с танкистами, карликами и гордостью и цветом германской нации.
В свою очередь, майор, цвет и гордость германской нации, счел знакомство с русскими людоедами даже забавным и подумал, что рассказ о них будет пользоваться чрезвычайным успехом в светских салонах (как видим, майор фон Морунген оставался невероятным оптимистом).
Дитрих приосанился, наклонился к Усану и, перекрывая шум двигателя, заорал ему в ухо:
– Хорошо, допустим, ты не знаешь, кто такие партизаны. Но ты хоть можешь себе представить красного партизана?!
Хруммса наклонился к дикарю с другой стороны и заорал ему в другое ухо:
– Тумпита ута ута амба снуп снуп?
Туземец явно оживился, глаза у него заблестели, а затем он недвусмысленно облизнулся:
– Пузимута… таон партизана тум… вонта джагобумба смакота мунуп! Чикамута Белохатки, чикамута мусуп, тумпита укаюка чоп чоп смока!
Хруммса перегнулся через плечо дикаря и заорал уже Дитриху:
– Он говорит, что не знает точно, но подозревает: красная партизана – зверь гораздо вкуснее шнапса и шоколада, если великий белый охотник так часто о нем спрашивает. Белый охотник ищет Белохатки скорее всего потому, что поймать красную партизану можно только там.
Дитрих обвел дикаря долгим взглядом и проникновенно заговорил:
– В Германии многие восхищаются великой русской культурой. У вас были Чайковский, Толстой и Достоевский. Мы считали вас серьезными противниками, мы воюем третий год и увязли в вашей стране по уши, и вот оказывается – это война с какими-то дикими племенами! Господи, о чем это я? Какой Чайковский?..
– Чайковский смока о! – охотно откликнулся второй папуас. – Чоп чоп!
– Ничего не понимаю, – обратился Морунген к полиглоту. – В голове не укладывается.
– Спокойно, майор, спокойно. Без паники. Шоколад нравится им гораздо больше, так что нас они трогать не станут. А в подробности я бы вам посоветовал не вдаваться, – сказал мудрый Хруммса.
– Нет, – продолжал настаивать Дитрих, – как же вы докатились до людоедства?
Переводчик пожал плечиками, но вопрос добросовестно перевел:
– Унта бусуюмба, тумпита няп няп смакота?
Туземец страдальчески наморщил лоб, смутился и принялся разглядывать ужасные ногти на собственных ногах.
– Бабута ко… няп няп! У!.. Юмба, ужажа тумпита но джагобумба.
Хруммса сочувственно доложил:
– Бедствуют они, говорит. В последние годы совсем одолели пауки-яйцееды, расплодились в таком количестве, что сожрали все яйца и тех, кто их несет, во всей округе. Никакого, говорит, спасения. Теперь даже поговорка такая появилась: в голодный год и жук – мясо.
Морунген ошарашенно уставился на полиглота:
– Так отчего же они не едят этих, как их… яйцеедов? Или те такие невкусные?
– Здравая мысль, господин майор, – согласился Хруммса и с интересом обернулся к папуасу: – Мусумбуса, бабута няп няп тумпита но джагобумба?
Тот чуть не расплакался, объясняя на пальцах суть страшной трагедии, постигшей его народ:
– Бабута смока, бабута о! О-о! Уздамбока цикута, мамота чоп скрук скрук тумпита каюка!
На сморщенном личике карлика отразилось явное сочувствие:
– Он говорит, беда в том, что яйцееды не только очень вкусные, но и весьма полезные для здоровья. И все, кто их ест, хорошо себя чувствуют, растут сильными и смелыми. Но им яйцеедов есть нельзя, потому что это священные покровители племени. Шаман узнает – костра не миновать. Сам обедом станешь.
Немец грустно посмотрел на ногти туземца и вполголоса сообщил:
– Да, скверная вышла история. Прав был отец, коммунизм – опаснейшая штука. Что с людьми делается! Но ничего, вот доберемся до Белохаток, я покажу этим красным комиссарам…
В этот самый миг из ближайших к дороге зарослей с оглушительным треском и топотом, улюлюкая и завывая, выкатилась толпа папуасов, как две капли воды похожих на Усана и его страдающего животом брата. Совершенно не обратив внимания на рокочущий танк, толпа пересекла лесную дорогу и скрылась в чаще с другой стороны.
Союзные папуасы, завидев родичей, заволновались, завертелись беспокойно на месте и закричали, обращаясь к пробегающим:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87